Прошло полчаса и рассерженные игроки отправились на поиски других развлечений. Рондо снова пришел в себя и вспомнил, что ему надо убираться отсюда. Однако, было уже поздно.

Наконец они бросили его, истекающего кровью и более чем на девять десятых мертвого, в сточную канаву в одном из темных переулков. Только через час стонущего Рондо обнаружили двое космических полицейских. Они не знали, кто он, и решили на всякий случай доставить его в больницу. И прошло много, много времени…

Когда мир перед его глазами снова прояснился, его друг за другом посетили два человека…

— Дарковер… — Рондо не хотел в это верить. — Почему, ради всего святого, у меня должно быть желание отправиться на Дарковер? Я знаю об этой планете только то, что это один из холодных миров на краю Вселенной, и он выражает не слишком много желания присоединиться к Империи. Другие телепаты? Дьявол, разве не достаточно того, что я сам являюсь отклонением от нормы! Разве меня должно радовать, что существуют другие такие же?

— И несмотря на это, все же подумайте об этом, — произнес человек, стоящий рядом с его больничной койкой. — Я не хочу оказывать на вас давление, мистер Рондо, но куда же вы, все-таки, намереваетесь отправиться? Здесь вы, конечно, больше оставаться не можете. Извините меня, что я упомянул об этом. Похоже, что у вас нет больших шансов найти какое-то другое занятие.

Рондо пожал плечами.

— Может быть что-нибудь и найдется, — он говорил это серьезно. Может быть он встретит на большом корабле какого-нибудь дурака. Его изгнали еще не со всех планет. Где-нибудь он сможет выиграть деньги и исчезнуть, все еще существуют планеты, на которых он еще не пытался играть.

Однако, после первого внезапно появился второй посетитель, и Рондо изменил свое решение. План этот был весьма заманчивым. Согласно строжайшему предписанию Империи все автоматы были окружены силовым полем, которое делало невозможными манипуляции с ними — но, как сказал ему этот посетитель, ни одно силовое поле не сможет остановить эспера. Ему нужно только замаскироваться, и он получит большую часть выигрыша…

Но несмотря на заманчивые речи, он ясно чувствовал, что это говорит ему гангстер. Такая же группа чуть было не убила его. Должен ли он теперь связываться с другой подобной группой?

РОНДО был одиночкой и так было на протяжении всей его жизни. У него не было никакого намерения менять что-либо. Хуже всего, что теперь ему приходится иметь дело с гангстерами. Мысль о том, что он окажется между двумя преступными группами, заставила вздрогнуть даже его, с его всепоглощающей стратью к игре.

Если Дарковер тоже окажется неподходящим местом, не смогут же его вынудить остаться там. На планете должно быть большие космопорты, а где есть космопорт, там играют, а где играют, там всегда можно найти добычу — а потом его снова ждет вся огромная Галактика.

Он позвонил по номеру, который ему оставил первый посетитель.

Коннер готов был умереть.

Он снова парил, как парил уже много раз с того несчастного случая год назад, болезненно дезориентированный. Он умирал, но смерть не хотела приходить. Только не снова. Я был готов умереть после чрезмерной дозы. Я думал, после этого прекратится все. А теперь все начинается снова. Это ад?

Время шло как всегда, пара минут, час, пятьдесят лет, он странствовал по космосу и голос ясно и четко произнес, но не словами, а у него в мозгу: может быть мы сможем помочь, но ты должен прийти к нам. Много боли, много ужаса, зато никаких оснований…

— Где? Где? — весь его мир, все его «я» превратились в безмолвный крик. — Как и где я могу избавиться от этого?

— Дарковер. Имей терпение, и мы тебя найдем.

— Где вы? Кто со мной сейчас говорит? Где это место? — Коннер попытался определить направление в бесконечном вращении.

Голос продолжал звучать: — Нигде. Здесь нет ни времени, ни пространства.

Невидимая нить контакта была тонка, она исчезла совсем, оставив его в невесомом аду, в центре которого вопил Коннер: не уходи, не уходи, подожди меня снаружи, не уходи…

— Он приходит в себя, — заметил один из земных голосов, и отчаяние, одиночество и муки отступили перед ужасной физической дурнотой. Коннер открыл глаза и увидел перед собой бодрое, совершенно невинное лицо доктора Римини. Доктор что-то успокаивающе пробормотал. Коннер не любил этого, потому что слишком часто слышал это. Он молча выслушал доктора, механически пообещав, что больше не будет этого делать и снова погрузился в апатию, из которой он выходил только два раза, чтобы совершить напрасные попытки самоубийства.

— Я вас не понимаю, — сказал Римини. Он говорил дружески и сочувственно, но теперь Коннер знал, как пусты были его слова. Он был абсолютно безразличен Римини и тот видел в нем только неподдающийся и все еще интересный для него случай. Он приоткрыл щель в своей душе, чтобы прислушаться к болтовне врача. — Во время несчастного случая вы проявили огромную волю к жизни, мистер Коннер. И после того, как вы перенесли все пытки, вам совершенно бессмысленно сдаваться именно теперь…

Однако Коннер пропустил мимо ушей поток слов Римини и единственное, что он воспринял, это смертельный страх врача. Все воспринимали Коннера как отвратительную, мыслящую, зловредную вещь и страх перед тем, чем был Коннер — если бы он читал мои мысли, он бы узнал, что я… — в его душу просочился поток непристойностей, которые, по крайней мере, частично могли бы стать причиной его самоубийства. Таким был не только врач, таких было много, так что Коннеру даже в больнице приходилось переносить животный ужас тела и муки души, как и везде, где душами людей владели страсти и желания. Он заполз в больницу как в дыру, затащив с собой все это, и он появлялся снаружи только тогда, когда пытался покончить самоубийством, но это ему никак не удавалось.

Римини, наконец снова начал тараторить, а Коннер лежал и смотрел в потолок. Он охотно рассмеялся бы. Но, нет, ему этого не хотелось.

Они говорят о воле к жизни, которую он проявил во время несчастного случая! Это был тяжелый несчастный случай. Один из огромных космических кораблей взорвался в космосе и у экипажа едва хватило времени, чтобы сесть в спасательный бот, а четыре человека надели надувные скафандры и выбросились в космос.

Других так и не нашли. Иногда Коннеру казалось, что ему хотелось бы быть одним из них: было бы милосерднее, если бы система жизнеобеспечения скафандра сразу вышла бы из строя, так, чтобы все они умерли бы как можно быстрее. А теперь не сошли ли они с ума в ожидании мучительной смерти? Плавали ли они когда-нибудь в бесконечной тьме и вечной ночи? Он отбросил эти мысли.

Надувные скафандры были придуманы для того, чтобы защитить человека на пару минут, пока спасательный бот не подберет потерпевших крушение. Коннер дышал регенерированным воздухом, ему делались внутривенные инъекции питательного раствора, и он остался в живых. Он жил все время. Дни, недели, месяцы, бесконечное падение в открытом пространстве, вращаясь в своем прозрачном скафандре-пузыре, а вокруг нет ничего, кроме триллионов и триллионов звезд.

Ему тогда не удавалось измерить время. Он не мог понять, где находится верх, а где низ, у него не было никаких ориентиров. Не было видно ничего, кроме далеких сверкающих точек звезд, кружащихся вокруг него, пока он целыми днями вращался вокруг своего собственного центра тяжести.

В самом начале создания науки о психологии человека людей помещали в бак на пять часов, где все их ощущения затухали и они постепенно сходили с ума.

Примерно первые десять дней — он рассчитал это уже потом — Коннер провел в отчаянной надежде на спасение и испытал все ужасы, но не сошел с ума.

Потом он замкнулся в своем собственном «я», на Вселенной, находящейся внутри него. Созерцая центр своей собственной Вселенной, он вращался в одиночестве, как Бог, и осознал, что в сумасшествии нет ни защиты, ни смерти. Не существовало даже голода, чтобы ориентироваться по нему.