– Я очень сожалею, — повторила Хельга. — Не знаю, как сказать… Я так переволновалась сегодня. Возвращение…

Вид у нее был такой, будто она сейчас не то рассмеется, не то расплачется. Наклонив голову, она спрятала лицо на груди у мужа.

– Вот так вас жена встретит, если десять лет где-нибудь прошатаетесь, — пошутил Овчар.

Послышался смех. Атмосфера разрядилась, после невыносимого напряжения стало как-то легче дышать.

– Ну и голосина же у тебя, Хельга! — сказал Шон Финни. — Тебя, небось, и на орбите услышали. Лейтенант Маккей, должно быть, с койки свалился.

Люди начали расходиться. И тут все произошло так быстро, что три события, казалось, слились в одно. Овчар положил руку на плечо жены, папа шагнул к ним, как бы желая сказать им «спокойной ночи», а полковник Пенн начал стрелять.

Термический пистолет издает очень характерный звук: сжатый газ вырывается наружу с резким шипением. Но впечатление было такое, что этот яростный свист вырвался из их тел. Расстрелянные в упор струей жара, Петр Овчар и Хельга какое-то мгновение так и стояли, обнявшись. А потом начали беззвучно таять.

Другого слова и не подберешь: они начали таять. Я и раньше видел, как действует термический пистолет. Однажды папа убил тигрокенгуру, который повадился таскать овец из загона рядом с арройо. Пламя делает дырку, и зверь падает. И все.

Но сейчас Овчар и Хельга таяли. Слитые друг с другом, они медленно оплывали, теряли форму. В вязкой массе мелькнули глаз и зубы, и оба тела стали буквально растекаться по земле.

Папа отпрыгнул назад. На лице у него не было ничего, кроме беспредельного изумления, как у человека, который не может поверить своим глазам. Потом он бросился к полковнику Пенну, продолжавшему держать оба тела под огнем.

– Господи! Полковник…

– Не приближайтесь к этому, Сиданер. Не приближайтесь, если вы мне верите.

Голос полковника звучал резко, отрывисто, но совсем не растерянно. Напротив, всем было ясно, что он полностью владеет собой, и, подчинившись, никто не двинулся с места.

Тем более что все были поглощены тем, что происходило. А происходило что-то невероятное. То, что было Овчаром и Хельгой, расплылось посреди обугленной одежды, и оно шевелилось. Это была бесформенная пульсирующая масса, которая, словно живая, судорожно колыхалась, пытаясь уклониться от теплового луча, съеживалась, когда тот попадал в нее, выбрасывала псевдоподы в противоположном направлении, как бы стараясь убежать от смертельного жара.

Освещенный лучом прожектора, то приближаясь, то отпрыгивая, чтобы избежать соприкосновения, полковник Пенн мало-помалу уничтожал этот ползучий студень, превращавшийся под жгучим огнем пистолета в обугленную, комковатую массу.

Часть существа отделилась и отчаянно стремилась уползти в тень. Неотвратимо луч следовал за ней, нашел и не уходил до полного испепеления. Вскоре на выжженной земле не осталось ничего кроме обуглившихся кучек, но полковник продолжал орошать их огнем, пока они полностью не испарились.

В ярком свете прожектора люди стояли молча, ошеломленно глядя друг на друга.

– Ради Космоса, полковник! Что это было? — спросил Шон Финни, белый, как бумага.

Полковник медленно засовывал оружие в кобуру.

– Это ведь был не Овчар?

– Да, это был не он. И не Хельга.

– Не Хельга! — вскрикнула мама, явно еще не пришедшая в себя. — Но тогда где же Хельга?

Полковник Пенн покачал головой.

– Я был бы не прав, если бы сказал, что у меня не было подозрений. Но я гнал их от себя, даже не отдавая себе в этом отчета. В определенном смысле это я виноват. В том, что произошло, есть и моя ошибка. Но я просто не мог поверить… Я попросту отказался в это верить. Я выкинул все сомнения из головы и забрал Овчара, потому что… потому что просто это был Овчар, и никто иной.

– Если вы нам не скажете, о чем идет речь, вряд ли мы хоть что-нибудь поймем, — прервал его Шон Финни. — Я так думаю, что было бы неплохо, если бы колония узнала все-таки, в чем дело. Так ведь?

– Я намеревался сделать сообщение в любом случае. Но я считал, что особой срочности в этом нет. Дело в том, что я не связывал это с Овчаром. И только сейчас я все понял, только сейчас все стало для меня очевидным. Да, именно в тот момент, когда… когда Овчар прижал Хельгу к себе, я увидел то, о чем не решался думать.

Ветка так и ходит подо мной, как будто кто-то трясет мучное дерево. Но это не дерево трясется, а я. Пот струится у меня по спине, и тошнота подступает к горлу. Я так дрожу с тех пор, как все это началось, с того момента, как полковник Пенн вытащил свой термический пистолет.

А дрожу я потому, что я тоже видел то, что увидел и полковник перед тем, как начал стрелять: Петр Овчар обнял Хельгу за плечи, и рука вошла в ее плечо. Да, вот так все и было. Овчар улыбался папе, сделавшему шаг к нему навстречу, и в то же время — видимо, он не отдавал себе в этом отчета — его рука погружалась в обнаженную спину Хельги. Ни крови не было, ничего. Просто два тела, казалось, поглощали друг друга, и кисть руки Овчара уже почти полностью исчезла в плече Хельги, когда полковник Пенн открыл огонь.

На перемене ребята только об этом и говорили. Все говорили об икре. Вчера и слова-то такого никто не слышал, а сегодня как будто других слов и вовсе нет.

– Ну, скажите, что же это такое, эта икра? — ноет Тина.

– Это такая штука, которую едят, — как всегда с важным видом объясняет Херберт. — Она там, на их Земле.

– Так значит, она была и на Бис-бисе? Херберт презрительно поводит плечами.

– Полковник сказал, что это похоже на икру. Он не говорил, что это она и есть. Папа рассказал, что полковник держит эту штуку в банке с двойной крышкой. Это похоже на кучу маленьких черных шариков, слипшихся вместе. И оно шевелится!

Херберт не врет. Я тоже слышал, как папа об этом говорил. Полковник делал доклад в аудитории. Пришли почти все. Мы с Хербертом тоже хотели послушать. Покрутились вокруг ангара, пытаясь подсмотреть в щелки между досками, а потом вышел лейтенант Ле Гаррек и сказал, чтобы мы шли играть.

– Точь-в-точь икра, — говорил позже папа маме. — Пока Пенн рассказывал об этом… об этой штуке и особенно о том, что она может делать, верилось с трудом. Тогда он достал банку, такую, знаешь, какой пользуются зоологи для своих образцов. Через двойное стекло были видны эти липкие гранулы. Действительно, как икра. Там было около полукилограмма.

По словам Пенна, он наткнулся на нее совершенно случайно. Наблюдая издалека за маленьким зверьком, похожим на тушканчика, он увидел, как кусок этого студня упал на того с ветки дерева. Тушканчик был буквально поглощен, растворен, переварен. Но дальше — больше. Поблизости находился еще один тушканчик. И вот, икра стала медленно превращаться… — слушай меня внимательно — стала превращаться в тушканчика. Сначала выросло ухо, потом второе, потом хвост, потом появились глаза… Ты понимаешь? Абсолютная мимикрия. Псевдотушканчик подобрался к настоящему, и оп!

– Что «оп»? — спросила мама дрогнувшим голосом.

– Фальшивый сожрал настоящего. Он прыгнул тому на спину и начал расплываться, как варенье. Тушканчик только пискнуть успел. И не стало больше тушканчиков. Только еще немного икры прибавилось. Пенн собрал ее в банку и решил, что экспедиция на Бис-бис и так затянулась.

Я не хотел показываться, потому что папа наверняка прервал бы рассказ, но мне было страшно интересно увидеть мамино лицо. У нее голос совсем стал другим. По-моему, она здорово струсила.

– Так, Жорж, ты считаешь?..

Она остановилась. А папа продолжал.

– Попробуй поверь в такую историю. Даже биологи и те сказали Пенну, что он, видимо, чего-то не заметил или что-то перепутал. Тогда Пенн разозлился. Он сказал: «Хотите доказательств? Сейчас получите». Он посмотрел вокруг себя, под ноги, и вдруг стремительно нагнулся. Он ведь очень ловок. Этого таракана он поймал с первой попытки. Затем он взял банку, сдвинул верхнюю крышку и положил насекомое на вторую пластину. Потом закрыл крышку. «Я действую так потому, что хочу исключить всякий риск. Я понятия не имею, на что еще способна эта штука». И выдвинул вторую пластину. Таракан упал на дно. И тогда мы увидели. Мы увидели точно то, что видел Пенн на Бис-бисе: этот желатинообразный комок окружил таракана, покрыл его, и не стало больше таракана.