От щемящей тоски в его голосе стало не по себя. Я подалась вперёд и принялась целовать его глаза. Почему он высказывает мои страхи, мои мысли о себе моими же словами? Он же сильный и везучий, теперь в особенности, и заслуживает много-много лучшего.

— Ты не умрёшь. Я буду молиться за тебя, как молилась за отца и брата. Сам Безликий будет тебя оберегать. Ты вернёшься в этот город с маршем победителей, я выбегу тебе навстречу, ты будешь кружить меня на руках, а я — целовать тебя в губы. Все, даже боги, будут нам завидовать.

Он коснулся пальцем моего рта.

— Не пачкай себя ложью. Ты вернёшься в отцовский замок и выйдешь замуж за знатного лорда. Ты самое прекрасное создание во всём мире, самое лучшее! И достойна самого лучшего. Люди прозреют и поймут очень скоро. А теперь спи. И не жалей меня никогда, потому что жалеть тут нечего.

Упрямец! Не поверит, даже если я сто раз повторю. Ничего, я ещё упрямее!

Он задул свечи, окунув мир во тьму. Усталость погрузила изнеженное тело в безмятежные недра сна.

Когда я проснулась рано утром, Микаш уже ушёл, оставив на прощание лишь тающий поцелуй.

Отец говорил: держи руки чистыми. Жерард оттирал с пальцев кровь чуть ли не до мяса, раз за разом меняя воду в тазу, мылил, драл рогожкой въевшиеся пятна, вычищал грязь из-под ногтей. Белая трёхстворчатая ширма из плотной холстины закрывала от домочадцев, позволяя успокоиться. Жерард окунул в воду лицо и, вынув, взлохматил пятерней кудрявившиеся от влаги тёмно-каштановые волосы. Не сходить с ума! Жаль, звуки приглушить не удавалось: спиралью набирал громкость плач, слышалась сварливая брань и визгливый лепет. Нет, так дальше нельзя!

Жерард вышел из-за ширмы. Спальня с большими окнами в обрамлении сдвинутых коричневых гардин умиротворяла светло-бежевыми тонами.

— Что происходит? — потребовал он.

Пухлая, уже немолодая горничная качала на руках свёрток с орущим младенцем:

— Она не успокаивается. Может, заболела?

Жерард забрал ребёнка и раскрыл одеяла.

— Жара нет. Просто есть хочет.

Он повернулся к жене. Она лежала на просторной кровати с ажурной спинкой из старого дуба и смотрела на него с плохо скрываемым презрением. Посреди взбитых перин и подушек волнами разметались её длинные тёмные волосы.

— Пилар, не покормишь? — собрав самообладание в кулак, спросил он.

— Нет! — в лицо полетела подушка — едва поймал. — Унеси это! Выбрось в подворотню, только не подноси ко мне!

Пилар была красавицей. Светлую кожу она прятала под одеждой и вуалями, чтобы сохранить её чистой от веснушек и вульгарного загара. Идеальные формы: стройные ноги, широкие бёдра, тонкая талия, высокая грудь, длинная шея. Большие зелёные глаза околдовывали. Только характер — врагу не пожелаешь. Сосватал же пройдоха Дюран жёнушку!

Жерард скорбно отвёл взгляд и передал свёрток служанке:

— Найди кормилицу, любые деньги — я заплачу.

— Вы ведь говорили, что лучше когда мать…

— Лучше, но не сейчас. Ступай! — голос сорвался.

Ребёнок завопил сильнее.

— Как хоть её звать? — не унималась служанка. Хотелось её ударить.

— Не сейчас, — отмахнулся он. — Ступай!

Она наконец-то унесла ребёнка за дверь. Жерард облегчённо выдохнул.

— Я же просил не капризничать при прислуге. Что о нас подумают? — укорил он жену.

— Это чудовище выпило из меня все соки! Почему ты его не выбросил?!

Жерард закатил глаза. Никакого терпения на женские капризы и слёзы не напасёшься!

— Это наша дочь. Тебе после родов худо. Полегчает — пожалеешь о своих словах.

— Чего жалеть-то? Это не наша дочь. Она никогда не была твоей. Думаешь, тебе за красивые глаза должность сосватали? — Пилар сухо рассмеялась. — Я ещё до свадьбы понесла, отец хотел позор скрыть.

Жерард оттянул ворот рубахи: дышать стало трудно. Выбросить бы демонова ребёнка в подворотню вместе с мамашей.

— Кто ещё знает?

— Полгорода. Полгорода над тобой смеются, рогоносец! — она зашлась хриплым хохотом.

Жерард мял в ладонях подушку, представляя, что сворачивает Пилар шею. Нет, руки надо держать чистыми.

— Хорошо. Я откланяюсь, с вашего позволения, — опустился возле кровати на колени, подложил под голову жены подушку и поцеловал в висок.

Она онемела и вытаращилась на него. Он улыбнулся и вышел. Пускай хоть сдохнет от заражения крови — он и пальцем не пошевелит.

Жерард спустился холл по широкой белой лестнице, придерживаясь за резные перила. Завтракать не хотелось, но как целитель он слишком хорошо знал потребности своего тела. Остывшую глазунью с беконом и зеленью оставили на столе в кухне. Жерард морщился от привкуса базилика и рукколы, борясь с тошнотой. Надо попросить кухарку добавлять что-нибудь менее резкое.

— Записка из лаборатории, — заглянул курносый рыжий мальчишка-слуга и вручил бумагу.

Жерард пробежался глазами по строкам. Пока его не было, помощник Рамиро развёл в лаборатории бардак. При всей его расторопности и прозорливости водился за ним грешок: настолько охоч был до смазливых мордашек и сладкой жизни, что забывал о деле. Вот и сейчас возжаждал вместо нужной девушки взять в проект свою протеже.

Две пророчицы-Норны — «Око бури» и «Цвет весны» — нашлись, осталась только таинственная северянка «Свобода». Её разыскивали повсюду: списывались с книжниками из других городов, просматривали портреты, приглашали на встречи — ни одна не походила на ту, что Жерард видел в опиумном сне девять месяцев назад. Словно она — лишь фантазия отравленного разума.

В дверь снова постучали: доставили приглашение во дворец Сумеречников. Просили отчитаться перед Малым Советом о проделанной работе и потраченных деньгах. До назначенного часа Жерард чах над пустой тарелкой, закрыв лицо ладонями. На людях нельзя показывать слабость, иначе сожрут живьём.

Жерард переоделся в чистое: чёрные штаны и белую рубашку с выглаженными манжетами. Застёгнутый на все пуговицы воротник-стойка стягивал горло удавкой. Сверху новая чёрная мантия, утеплённая бобровым мехом. Пускай видят, что всё прекрасно.

«Кар-р-р!» — поприветствовал ворон, стоило выйти на улицу. Птица следовала за ним невидимой ни для кого, кроме него, тенью. Жерард не решил, галлюцинация ли это истощённого разума, помешательство от противоестественных техник или мистическое создание, знак избранности. Так уж ли эти явления отличались на самом деле? Рассказывать о птице никому не стоило, но иногда Жерард разговаривал с ней, как с единственным близким человеком. Она никогда не перебивала и изредка многозначительно каркала, помогая найти нужный ответ.

Главную площадь перекрыли из-за парада в честь похода против демонов, как случалось частенько. Пришлось идти через Университетский городок. Вспоминалась Сальвани, наполненная искристыми солёными брызгами, запахами пряностей, гомоном торговцев и заливистым детским смехом. Теперь её нет, она подмята врагом. Ходили слухи, единоверцы изменят название. Кощунство!

Жерард рассекал толпу книжников, как корабль — волны, ощущая своё одиночество. Одиночество не в этом опостылевшем городе, не в суетливом Университетском городке, а среди людей, потому что человеком себя не чувствовал.

Малый Совет заседал в круглом зале в сердце Большого Дворца. Тот тянулся вдоль парка длинными корпусами, соединёнными арочными переходами, выкрашенный в цвета ордена — белый и зелёный, с позолоченными вензелями прошлых Архимагистров и барельефами. Привратник провожал посетителей через парадные покои, чтобы они в полной мере прониклись помпезной обстановкой и несметными богатствами ордена перед разговором с досточтимыми мэтрами и мастерами. Частые гости собирались в маленьком внутреннем дворе, откуда идти было ближе и не так людно. Жерард обратился к постовому точно вовремя, но тот ответил, что предыдущий посетитель задерживается.

Томиться в помещении не хотелось — стены давили на плечи. Жерард плотнее закутался мантию и присел на ажурную скамейку. Погодка была под стань настроению. Небо хмурилось, набухало тучами, пронизывающий ветер нагонял их ещё больше.