— Пусто! И это подозрительно.

— Почему? Дикари собственной тени пугаются, — отмахнулся Масферс. — Может, опять какого зверя за «злого духа» приняли.

Ноздри Огюстена затрепетали, зрачки сузились до тонких вертикальных полосок. Он отрицательно качнул головой.

Рыцари зажгли факелы и вошли. Внутри царил прохладный сумрак. Мох едва пробирался за порог, куда доставал солнечный свет. Дальше выглядывал растрескавшийся, с чёрными разводами песчаник. Время не пощадило даже центральное святилище. Барельефы на стенах обломались, от каменных лавок остались лишь развалины. Хорошо сохранились разве что статуи в центре. Четыре танцующих мальчика в рубашках из перьев, спина к спине.

— Братья-ветры? — поделился догадкой Масферс.

— Мельтеми, Гилавар и Аргест, — без труда прочитал закорючки на постаменте Трюдо.

— А четвёртый? Почему у него лицо и имя сбиты? — полюбопытствовал Масферс, щупая пальцами глубокие царапины на постаменте.

— Видишь, он смотрит на запад, — Трюдо провёл линию рукой и усмехнулся. — Это Западный Ветер, Безликий.

— Я думал, Безликому не строили храмы, — Масферс сдвинул мохнатые рыжие брови.

— Это не храм Безликого, — донёсся из глубины святилища голос Рата. Он вышел из алтарной ниши и показал отломанную голову ещё одной статуи. Взрослый мужчина с величественными чертами. — Это храм Небесного Повелителя, отца Безликого. Добро пожаловать в колыбель нашего ордена. Только почему поиски завели нас сюда?

— Что тебя удивляет, старина? — по-дружески ответил Трюдо, который был к нему ближе всех по возрасту и чину. — Мы искали истоки выдумки простолюдинов в далёких джунглях, хотя ответ всегда был у нас под носом, — он кивнул на статую мальчика без лица. — У нас один бог и одна вера. Нам не из-за чего драться.

— Это ты им скажи, — хмыкнул Рат и печально отвёл взгляд: — Драка у нас вовсе не из-за веры.

— Быть может, если мы расшифруем надписи на стенах, то поймём, как убедить их, что наша власть праведна? — не сдавался Трюдо, хотя остальные его надежды не разделяли.

— У нас не так много времени, перерисовывай, что успеешь. В Эскендерии разберёмся, — уступил Рат.

Иниго слушал их возню вполуха. Надо же, решили, что костная вера в Безликого и Повелителей стихий имеет что-то общее с истинной верой в Единого. Скоро они поймут, как ошибались.

Шёпот указал на жертвенный камень в боковой нише. Непроглядный антрацитово-чёрный брус размером со стол. Иниго склонился над ним и достал из-за пазухи кинжал с волнистым лезвием.

— Создания света, создания тьмы, сквозь сон забвенья в дюжину веков призываю, вернитесь, пройдите тайными тропами, явитесь пред страждущим, примите нашу жертву, — запел он торжественным голосом, каким пели единоверцы.

Рыцари замолкли. Замерли шаги. Иниго взмахнул лезвием. Из горла на антрацитовый брус хлынула кровь.

— Одержимый, берегитесь! — вскрикнул Рат.

Ты опоздал, вы все опоздали!

Пирокинетик взмахнул рукой. Вспыхнул огненный шар, устремился Иниго в спину. Пламенные объятия были последним, что он почувствовал.

***

— Забудьте о нём, бегите! — кричал Рат.

Не успели. Даже стремительные зверолорды не добрались до выхода. Антрацитовый брус взорвался тысячью осколками. В стороны брызнула чёрная мгла, схватила каждого щупальцами и скользнула в рот. Поедала внутренности, присасывалась к сердцам чернильным спрутом. Мгновение, и всё закончилось. Над храмом вновь властвовала тишина.

Рат нащупал потухший факел, встал и зажёг его, разгоняя сумрак. С кряхтеньем поднимались Масферс и Трюдо. В нише у алтаря рядом с обезглавленной статуей Небесного Повелителя барахтался в конвульсиях Огюстен. Остальные были мертвы. Рат подошёл к зверолорду и положил руку ему на грудь:

— Нас принимает только разум телепатов. Зверолорды, быть может, способны выдержать переход, но зачем довольствоваться малым, когда можно получить всё?

Рат достал из мешка на поясе пустой фиал и, поднеся его ко рту Огюстена, надавил коленом на грудь. В фиал потекла жидкая темень. Огюстен обмяк. Умер. Рат заткнул фиал пробкой и подошёл к живым товарищам. Они смотрели на него одинаковыми разноцветными глазами: один голубой, другой зелёный. Такими же стали глаза Рата, сам он помолодел и распрямился.

— Что делаем дальше? — Трюдо отпихнул ногой лежавшую рядом голову божества.

— То же, что хотели они, — улыбаясь, предложил Рат. — Заставим людей поверить в нашего «Единого». Когда веры станет достаточно, мы возродим его и возведём на Небесный престол, как бы ни противились остальные Стихии, — Рат кивнул на статую одного из мальчишек. — Идёмте. Надо найти ещё пару носителей.

Снег в Эскендерии не падал ни разу за двадцать лет, что здесь прожил Жерард. А в родной Сальвани про эту напасть и вовсе не слышали. И вот сейчас — случилось. Белые мухи жалили холодом и сыростью, залепляя глаза. В Верхнем городе хотя бы чисто. У дворцов знати и особняков богачей стояли жаровни, где можно было погреть ладони над углями, купить тёплой выпечки и вина. Но за воротами в Нижний город становилось тесно, мрачно и грязно. По кривым улочкам текли помои, из подворотен выбрасывали замёрзших насмерть оборванцев, плотными рядами смыкались обветшалые лачуги, набитые разбойной голытьбой.

Сколько народу собралось — уму непостижимо! Словно вся Сальвани укрылась тут от единоверческих восстаний. Только семьи Жерарда не было: родные навсегда остались среди пепелищ усадеб вблизи некогда цветущей столицы — Констани.

Эскендерия, независимый город книжников, древняя твердыня Сумеречников, стояла на меже четырёх стран: солнечной Сальвани на юго-западе, богатой Норикии на северо-западе, непомерной Веломовии на северо-востоке, и диковинного Элама на юго-востоке. Отец привёз сюда Жерарда, когда ему исполнилось восемь. Устроил в грамматическую школу и вернулся поправлять дела в имении. Сколько раз Жерард просил их с матерью уехать из пчелиного улья! Но они не хотели бросать любимую страну и народ — неблагодарный сброд, который давно от них отвернулся.

Отец был слишком добрым к простолюдинам: принимал в любое время, не требовал платы за лечение, делился запасами в голодные годы. Безумная чернь не вспомнила о его благодеяниях, когда ворвалась в имение и порезала всех без разбора, только за то, что над входом в ветхий дом висел герб Сумеречников. Фанатики подпалили Констани. В засушливое летнее время ветер разнёс огонь до самого побережья, выжег город и близлежащие земли дотла.

Известие о гибели родителей пришло перед поступлением в Университет. Оно не убило, наоборот, сделало сильнее, помогло получить высший балл по всем испытаниям и открыть путь в вожделенный мир книжников. Мир, где сосредоточены золото и власть. Если пробраться на верхушку, можно ещё что-то изменить. Орден бездействует: пускай Сальвани сама решает свои проблемы, Сумеречники не станут поднимать оружие против собратьев — людей. Седобородые старики из Малого Совета хоть раз видели, каким злым огнём горят глаза единоверческих фанатиков? Не люди они, демоны, демонами одержимые!

К двадцати шести годам Жерард обзавёлся почётным местом в круге книжников, докторской степенью в области мистицизма и собственной, пускай и небольшой, лабораторией. Недавно Дюран, руководитель кафедры Мистических возможностей одарённого разума, подал в отставку и предложил своё место в обмен на женитьбу на его дочери. Жерард интересовался женщинами, только чтобы снять напряжение, о женитьбе и вовсе не помышлял. За женой надо ухаживать, а времени нет. Но ради должности и места в Большом Совете он бы смог. Амбициозный замысел требовал этого.

Вот бы ещё получить доступ к одержимым. Год назад из Муспельсхейма вернулся сильно поредевший отряд. Шутка ли, искали источник выдумки единоверцев, а угодили в западню — подцепили демоническую заразу, которая выкосила всех, кроме троих телепатов, Трюдо, Масферса и Рата. Подозрительно было уже то, что они, не отдохнув ни дня, потребовали созвать Большой Совет.