Встали мы рано, умылись и в сопровождении строгого Сезара отправились в Храм всех богов.

— Это необходимо не только для того, чтобы боги услышали вас, но и чтобы вы прониклись величием тех, с кем вам суждено общаться, — объяснял он.

Храм находился на главной площади и соседствовал с Дворцом Судей. Круглое строение, снаружи облицованное белым, искрящимся на солнце мрамором, заслоняло весь мир, словно было его воплощением. Наверху — огромный синий купол с нарисованными золотом луной и звёздами. Входом служил прямоугольный портик с колоннадой. На них вычурной лепниной и барельефами изображались девять сфер мироздания с их обитателями. На массивном треугольном фронтоне сами Повелители стихий исполняли танец сотворения.

— Тут записана вся история богов, которая сохранилась в людской памяти, — рассказывал Сезар.

На широких ступеньках толпился разномастный люд, выстраивались огромные очереди, чтобы попасть внутрь. Нас же пропустили по первому слову Сезара.

Внутри было прохладно даже в летний зной, а воздух будто не принимал никаких «грязных» запахов, благоухая ладаном, шафраном и плавленым воском. Стены более мягкого светло-коричневого оттенка с редкими вставками белого и золотого. Помещение делилось на четыре части нишами, отгороженными стройными колоннами. В каждой нише располагался большой алтарь Повелителя и вокруг него меньшие для его семьи и свиты. Алтарь Калтащ — золотая баба, оплетённая лозой, алтарь Фаро — каменная чаша, откуда бил фонтан, а в бассейне плавали чёрная и белая рыбки Кои. Алтарь огневолосой Уот — бронзовая чаша с неугасимым пламенем, земной рыжий в танце с небесным синим. Алтарь Тэнгри — высокая фигура из редчайшего голубого мрамора в окружении четырёх крылатых мальчишек, братьев-ветров.

В городе встречалось много других храмов, каждому божеству по отдельности, но обратиться ко всем сразу можно было только здесь, стоя в середине, когда взгляд каждого Повелителя устремлялся на тебя.

Сезар составил для нас молитву, заставил выучить наизусть и читать каждый день на рассвете.

— Мы, ваши смиренные слуги, проводники вашей воли, пастыри ваших чад, созданных вами по-вашему же подобию, молим вас даровать нам мудрость в нелёгкий час испытаний и войн. Осветите наш путь сквозь тьму неверия и гордыни, проведите сквозь пустоши памяти и лес заблуждений, отворите завесу в неизведанное в обмен на наши сердца, тела, души и помыслы. Мы ваши сосуды, мы ваши глаза и уши, мы ваши рекущие уста. Вдохните в нас свою благостную суть в искупление грехов и спасение чад ваших. Да не настанет конец дней, да не угаснет пламя, и взойдёт на Небесный престол дух праведный.

После каждая шла к алтарю своего Повелителя и снова читала написанные Сезаром воззвания.

— Заклинаю тебя, брат мой Ветер, грозный сын иступленного неба, покровитель воинов и защитник слабых, — говорила я нараспев, вглядываясь в лицо крылатого мальчика с руной «исаз» на лбу. Был ли он хоть каплю похож на Безликого? Статуя его отца здесь сильно отличалось от той, что стояла в Пещере духов. Та была теплее, человечнее, словно сияла изнутри любовью скульптора. Насколько мы далеки от них? Не знаем, не понимаем, и ещё надеемся, что наши казённые слова будут услышаны, и что нам ответят так, как хотим мы. — Помоги нам, укрой своими крыльями, разбей наших врагов пламенеющим мечом и низвергни в бездну Червоточин. Не отдавай мраку вотчину твоего отца, не позволяй обратить во прах всё, что он создал. Услышь глас страждущего, пробудись ото сна, мы нуждаемся в твоём предводительстве как никогда раньше. Охрани наш мир! — Красивые возвышенные слова казались неискренними. Дома в святилище я говорила неумело, но от всего сердца, и Безликий отвечал. В минуты тоски и отчаяния я выкрикивала про себя: — Скажи хоть слово! Подай знак! Я блуждаю во тьме без тебя.

Крылатый каменный мальчик оставался неподвижен и нем.

Позже я выспросила у Сезара молитву к матушке Умай.

— Чем, скажи на милость, занималась твоя высокородная мать, что не научила тебя даже самым простым вещам, которые должна знать любая женщина? — возмутился он.

— Она умерла, — ответила я сиплым голосом и отвернулась. — Доктор Пареда сказал, что возможно её тело не выдержало, рождая на свет сразу двух одарённых.

— О! — неловко замялся Сезар и больше нотаций не читал.

Я подошла к статуе женщины в одежде из перьев. В руках она держала глубокую миску с рисом.

— О, милосердная властительница Небесного сердца, светлоликая мать Ветров, позволь разделить твою скорбь по павшим в битвах мужчинам. Знаю, ты до сих пор ждёшь и веришь, что когда-нибудь они вернутся, усталые, но живые. Я спою твою песнь и зажгу свечу на окне, чтобы заплутавшие отыскали путь домой. Ты же, молю, пригляди и охрани Вейаса, моего брата, Артаса, моего отца, — называя каждое имя, я втыкала подожжённую от неугасимого пламени свечку, оплетённую рунным узором, в рис. — И Микаша, моего… — Кто же он мне теперь? Защитник, лучший друг, любовник или… Или…

Я поставила свечку и закончила:

— Самого благородного из мужей Мидгарда. Верни их мне в свой час.

По дороге в лабораторию я расспрашивала Сезара:

— Что мы будем делать?

Стояла ясная погода, хоть и было по-зимнему прохладно.

— Обучаться. Бакалаврская программа Университета, кафедры и некоторые наработки мастера Жерарда, — отвечал Сезар отстранённо и сухо. Джурия и Торми уже привыкли, но всё равно прислушивались.

— Как это поможет связаться с богами и создать оракул? — не отставала я.

Сезар передёрнул плечами:

— Это лучше у доктора Пареды спросить, мы не до конца понимаем его гений. Мне кажется, — он замялся. — Он и сам не знает. Все эти ментальные техники и мистические практики востока и запада… Надеется, что хоть что-то сработает, вызовет озарение или как это называют мистики с Островов Алого Восхода — «сатори». Он будет наблюдать за вами, фиксировать малейшие изменения, выводить закономерности ваших приступов «обожения», и на основании опытов придумает, как управлять этими процессами.

— Звучит жутко, — ответила я.

— Что ж ты хотела, милочка, это наука, более того, которая имеет дело с неизведанным. Разве же она может быть не жуткой?

От холодного ветра я поёжилась и, плотнее закутавшись в шаль, обняла себя руками. Торми убежала к цветочнице на углу улицы. Джурия встала между нами и присоединилась к беседе:

— Что вы говорите, мастер Сезар, наука — это прекрасно, как поэзия или музыка. Когда вгрызаешься в суть вещей, постигаешь магию цифр и геометрических фигур, чувствуешь подъём, будто становишься частью чего-то важного. Мир оказывается гораздо шире и глубже.

— Так разве же тебе не страшно стоять на краю и смотреть в эту необъятную бездну, милочка? — Сезар немного смягчился, любил старательных учениц.

— Нет-нет, что вы! Число бесконечность всегда завораживало меня, — она густо покраснела и повернула голову, пряча взгляд. В профиль проступали её крупные породистые восточно-сальванийские черты.

— Хватит болтать о мрачном и занудном! — подскочила к нам Торми с белыми лилиями, кончики лепестков которых словно обрызгали пурпуром. — Жизнь слишком коротка, чтобы не радоваться ей каждое мгновение!

Она вплела цветок мне в волосы.

— И тебе, извечная-бесконечная бука, достанется! — Торми высунула язык и, несмотря на сопротивление Джурии, тоже вставила ей за ухо цветок.

Мы дружно засмеялись. Джурия заливалась пунцовой краской и прятала глаза.

В лаборатории мы позавтракали лёгкой пищей: омлетом с овощами. После нас отвели в учебную комнату, светлую, с большими окнами. Мы сели за удобные письменные столы, Жерард встал за кафедру напротив, рядком с которой на стене висела грифельная доска.

— Здесь будут проходить ваши основные занятия. Хочешь о чём-то спросить? — поинтересовался он.

— Да-а-а… — протянула я, подбирая слова, чтобы не казаться таким уж скептиком. — Я не совсем понимаю смысл этой затеи с оракулом. То есть как он поможет возродить Безликого и спасти мир? Правильней бы было отправиться к гробнице бога, да и видения посещали меня в местах силы, в чрезвычайных обстоятельствах.