— Думаете, Збидень даст вам поблажки? Даже если так, то в бою с демонами их точно не будет, — покачал головой Микаш.

Они неохотно поплелись исполнять. Збидень куда-то запропастился, должно быть, развлекался с другими командирами, свалив всю работу на Микаша. Не то чтобы он не справлялся, но первое время всё же стоило приглядеть, а не швырять как слепого щенка в реку и ждать, выплывет ли он. Микаш отчаянно сучил лапами: расспрашивал всех встречных, прислушивался к разговорам, изучал обстановку и силы войск. Оруженосцев, стрелков и латников было очень мало, как и оружейников и прочих подсобных работников. Ехать планировалось несколько месяцев на запад к скалам Марси. Лазутчики засекли там орду демонов. И ничего конкретного!

Через несколько дней в лагере случилась суматоха. На плацу сгрудилась шумная толпа. Чтобы разобраться, пришлось пробиваться вперёд локтями. Остановил знакомый целитель Харун, дёрнув за руку. Вместе они заворожено уставились на разыгравшееся представление. К наспех поставленному столбу привязали молодого рыцаря в одних штанах. Над ним чёрной тучей нависал лорд Мнишек. Яростно свистел кнут в его руках, рассекая голую спину несчастного. Крики надрывали слух, на губах оседал привкус крови.

— За что его так? — шёпотом спросил Микаш.

— Дуэль. Этот высокородный хлыщ Холлес небось сам его оскорбил, подпевалы нажаловались капитану, а тот и рад стараться, изверг! — с нескрываемой неприязнью отвечал Харун.

— Холлес? — переспросил Микаш.

Целитель кивнул на стоявшего неподалёку молодого командира. Тот наблюдал за экзекуцией с надменным видом. Светлые волосы забраны в церемониальную причёску, элегантный шерстяной костюм смотрелся неуместно дорого в походе. Словно почувствовав, что говорили о нём, он повернул голову и окинул Микаша презрительным взглядом ядовито-зелёных глаз. Хищно облизал губы. Ветер смешал с кровью тревожный запах лавандового масла, которое любили высокородные в замке Тедеску. Захотелось ссутулиться и поскорее шмыгнуть в тень, но приходилось сдерживаться.

Высокородного обступили другие молодые командиры, одетые менее богато, и ухмылялись на расправу по-шакальи. Среди них выделялся высокий чернявый рыцарь в такой же казённой одежде, как у Микаша, разве что плащ был голубым, как у всех командиров. Держался он робко и неуклюже, совестливо отводя взгляд от расправы, хотя остальные подтрунивали над ним и смеялись.

— Бедокуры как на подбор, — горько усмехнулся Харун. — Говорят, каков командир, таково и звено. А тут у нас — каков капитан, скорее, прикормил волчат.

Толпа тревожно зашевелилась, рыцари суматошно расступались, давая кому-то проход. Сверкнул едва заметно воздушный полог. Хлыст свистнул в последний раз и скользнул по нему с бессильной злобой. Лорд Мнишек развернулся и встретился лицом к лицу с выступившим из толпы маршалом.

— Расходитесь! — гаркнул Гэвин так, чтобы все услышали. — На истязания на площади наказаний в Эскендерии насмотритесь!

Из-за его спины показалось несколько целителей с носилками, отвязали провинившегося и унесли в сторону лазарета.

— Надеюсь, его вылечат до боёв, — прошептал Микаш.

— Вылечат, только звания лишат и отправят домой, — покачал головой Харун.

Микаш сглотнул — Холлес сверлил его любопытным взглядом, в то время как остальные разбредались по своим делам. Только маршал выговаривал что-то зарвавшемуся капитану.

— Высокородные всегда правы, даже маршал им не указ, — печально хмыкнул целитель и вместе с Микашем побрёл прочь. — Три правила выживания в этой армии: никаких дуэлей с высокородными. На построение перед Мнишеком приходи, чтоб комар носа не подточил. И маршала в голос не поноси. Иначе шкуру тебе основательно подпортят.

Да демоны с ней — со шкурой, лишь бы из армии не выкинули!

— Маршал Комри самый лучший, — от чистого сердца ответил Микаш.

— Вот, правильно баешь! — рассмеялся Харун.

Микаш не стал его убеждать, главное, что сказал правду.

Начались тренировки с оружием. Приходилось обучать Зябликов с азов: как держать равновесие и как делать замах, простейшие стойки, переступы, развороты, наносить прямые удары. Иногда вместо фехтования они пристреливались по мишеням — выходило и того хуже. Многие даже не знали, как лук согнуть, не то, что стрелять навскидку. Боязно, что они ещё той жизни толком не хлебали, настоящего боя.

Каждый вечер Микаш гонял их до десятого пота, каждое утро после разминки на гибкость заставлял отрабатывать технику. А во время переходов рассказывал, с чем придётся столкнуться и как действовать, устраивал проверки, как они всё запомнили. Одно дело в спокойное время лясы точить, а другое — оказаться посреди чёрной орды в зловещем Сумеречном мире. Бередили душу воспоминания о первом бое, как тогда трудно было совладать с эмоциями и инстинктами, когда когти скребли с душераздирающим скрежетом, щёлкали плотоядно зубастые пасти и яростно мигали колдовские глаза.

Зяблики были гораздо ближе к Микашу и симпатичнее, чем высокомерные дети знатных родов. Он радовался их успехам, как своим, ведь это он научил их без споров и насмешек, только с помощью терпения и уважения. Долгой подчас утомительной работы, когда приходилось по десять раз объяснять одно и то же, подыскивать более понятные слова, придумывать подходящие тренировки для каждого по отдельности. Разминка для ума — почище чем головоломки.

Зяблики смотрели на него как на кумира, подрожали во всём, даже словечки перенимали, дурацкие повадки, которые не удавалось в себе изжить.

Однажды они болтали вместе за ужином у костра, когда Збидень почтил их своим вниманием. Нет, не их, а Микаш. Ухватил его за плечо и направил к палатке. Остальные покосились на него сочувственно, но всё же отпустили.

— Ты для них стал вторым отцом, молодец! — похвалил Збидень, заталкивая на подушки в угол. — Как старший брат, уж точно.

— Знали бы они, кто я на самом деле… — Микаш покорно сел и отвернулся.

— Вряд ли бы что-то изменилось. Ты — это ты, ум, характер, дар, а родословная — пустое. Демонам неважно, чей ты сын, оружию неважно, держал ли ты до этого соху или щипал служанок в замке. Забудь о прошлом, и другие не вспомнят. Выпей!

Збидень вручил ему кружку с брагой. Микаш сдувал с неё пену. Отпустить — легко сказать, только думать «мы», когда говорят о братьях-Сумеречниках, не получалось.

— Здесь были другие простолюдины?

— Все когда-то ими были: жрецами и охотниками, что черпали силу с обратной стороны луны. Только дар имел значение, только доблесть на поле боя, ладный клинок и мастерство мечника. Знатностью родов исключительно обычные люди кичились, те, кто не видел истины, не слышал зова предназначения, не врезался в орду тварей, не кромсал их до последней капли крови. Мы заразились завистью к их богатству и гонору, она же нас и убивает, как неизлечимая болезнь.

Микаш усмехнулся. Знакомые речи. У них намного больше общего, чем показалось вначале.

— Скажите, дядька Збидень, а были ли другие, кроме меня и вас?

Старик смотрел на него строго из-под хмурых бровей, огненные блики вперемежку с тенями от углей в жаровне делали его лицо чуждым и жестоким.

— Ты хорошо читаешь в сердцах, — усмехнулся он, взяв себя руки. — Отпусти же ты, а? Разве легче станет, узнай ты, что такие появляются время от времени, сражаются так отчаянно, как ни один из высокородных не смог бы, вспыхивают, как сухие щепки и также быстро оборачиваются в прах. И никто не убивается от горя, не грозит местью на их погребении. Единицы до моих лет доживают. Боишься теперь? Жалеешь, что выспрашивал?

— Нет! — резко ответил Микаш. — Простите. Можно откланяться?

Не дожидаясь ответа, он ушёл, и больше Збидень к себе не звал.

Пропало ощущение, что он занимает чужое место. Своё место, всё то же, во славу маршала и его командиров, в защиту безусых мальчишек, которые пока ещё ничего не умеют. Его единственный след — тот, который он оставит в их жизнях.

У кого-то получалось сносно, у кого-то лучше, чем ожидалось, у кого-то успехи оставляли желать лучшего. У добродушного задиры Келмана не получалось вовсе. Ловкости в теле ни на медьку, реакция слишком медленная, интуиции — никакой. Сколько бы Микаш с ним ни мучился, тот так и не смог ни попасть стрелой в мишень с двадцати саженей, ни толком выполнить ни одного финта.