Не дожидаясь разрешения, он заковылял прочь, чтобы никто не увидел, как его согнёт пополам и кишки полезут изо рта вместе с кровью. Нет, ничего такого, хвала Безликому, не приключилось. От слабости мутило, но кровь лилась только из носа. Надорвался снова. Интересно, как быстро восстановится внутренний резерв силы. А если нет? Лучше бы он сдох в бою.

В буковой роще неподалёку нашёлся ручей. Микаш стянул с себя рваную одежду, смыл запёкшуюся кровь и достал из ран когти. Хоть бы не ядовитые… У гарпий яда нет. Они только рвут на части и выедают печень. На царапины легла вязкая мазь на пчелином воске. Не смертельно. Только тело закаменело, и в ушах разбушевался прибой. Микаш натянул одежду, привалился к полому стволу старого бука и закрыл глаза. Как там говорила Лайсве? Брат мой, Ветер, помоги!

Тяжело вздымалась грудь, воздух обжигал гортань. Микаш впитывал его кожей, каждым мускулом, каждой косточкой. Впервые настолько сильно хотелось выкарабкаться, впервые появилось то, ради чего стоило жить!

Это ощущение. Чужая аура. Тяжёлая, густая, будто напоенная высокогорным воздухом, резким, морозным и чистым. Она бодрила страхом, шевелила волоски на спине. Слух обострился, улавливая треск сучьев под сапогами. Слова доходили необычайно чётко.

— Какие потери? — знакомый баритон с едва заметной хрипотцой. Голос, который так привык повелевать, что Микаш подчинялся ему, даже когда не хотел.

— Десяток. Ещё две дюжины ранены. Основной удар пришёлся по слабым воинам в тылу. Если бы вы не подоспели, потерь было бы намного больше, — отвечал незнакомый, торопящийся голос.

Микаш принудил себя открыть глаза. Между деревьями едва заметно в ночной мгле двигались две фигуры.

— Да-а-а, — досадливо тянул Гэвин. — Не рассчитал, что они нападут сами. За беспечность всегда взымается плата.

— Кто знал, что они настолько страх потеряли? Лазутчики докладывают, что собралось несколько тысяч. Такого с тролльих войн не было. Словно почуяли нашу слабость и выползли отовсюду. Объединились даже те, кто раньше ни с кем не сходился. Может, отступить и собрать подмогу? — второй голос был более тихий и вкрадчивый, немного заискивающий.

— У страха глаза велики, а Вальехиз? — усмехнулся Гэвин. — Подмоги не будет. Я и так собрал людей больше, чем рассчитывал. Религиозная междоусобица стала важнее священного долга. А ждать — только на руку противнику играть. Кто может, пойдут в наступление на рассвете. Остальные пускай остаются с целителями и ищут укрытие, где на лагерь не напали бы с воздуха.

— Быть может, всё же не воевать на два фронта? Когда заваруха на юге закончится, добить тварей большими силами? — последние слова были сказаны безнадёжно, будто собеседник знал ответ.

— Тогда добивать будет уже некому. Хватит болтовни. Пора готовить наступление, — отмахнулся Гэвин.

Они подходили близко. Микаш хотел отползти подальше, но не смог даже пошевелиться. Затаил дыхание. Авось не заметят.

Повернулась голова одного из силуэтов. Таинственное мерцание синих глаз завораживало, и голубая аура телекинетического дара росла вширь и ввысь, клубясь, как грозовые тучи, сверкала молниями, закручивалась вихрями, втягивая в себя ветер. Вспомнилась давняя встреча с урсальским моряком, не демоном и не человеком. Разум не мог объять запредельную мощь, а интуиция заходилась в панике, совсем как сейчас!

— Выдвигаемся с первыми лучами, — сказал Гэвин нарочито громко. — Ослабшие останутся искать укрытие.

Микаш зажмурил глаза и приказал себе спать. Он не ослаб. Без него Зяблики не выживут.

Перезрелый сон налип паутиной. Снова свет. Снова кровь капает с рук. Вдалеке она. Он спешит, но не успевает. Рядом с ней появляется другой. Статная фигура, красивое породистое лицо маршала. Они уходят рука об руку к туманному берегу на той стороне реки. Ни разу не оглянулись на него…

Микаш тряхнул головой, отгоняя дурное видение. Надо думать о хорошем, о той сказке, что он придумал перед отъездом. Лайсве. Её нежные прикосновения, поцелуи, откровенные ласки, без страха и отвращения, искренние, подлинные, добровольные. Она не смеётся и не язвит. Забота в её голосе, обещание ждать и молиться. Так сладко тогда было, как никогда в жизни. Хоть на мгновение представить, что он достоин любви принцессы.

Томные видения убаюкивали. Он покачивался на волнах неги, пока не утонул в тёмном омуте, где не было места снам.

Проснулся, как и хотел, на рассвете. Микаш это умел сызмальства, когда приходилось работать от зари до зари. Тело наливалось тяжестью. Нет, не время жалеть себя. Надо бороться до следующей ночи, когда снова можно будет раствориться в сладких грёзах.

Сквозь буковые стволы брезжили ржавчиной рассветные лучи, багрянец проклёвывался из земли, седая дымка бежала в тенистые овраги.

Микаш добрёл до лагеря и переоделся в боевую одежду — вчера не успел. Зато стёганка осталась целой. Царапины саднили, но хотя бы не воспалились. Мазь должна помочь. Вокруг суетились рыцари, поглядывали на него и перешёптывались.

Подошёл неунывающий Келман:

— Ты как? Вчера знатно потрепало. Мы-то думали, ты просто хвастался про демонов. А оказывается…

Он положил руку на плечо Микаша, и тот зашипел.

— Может, к целителям? — забеспокоился Келман.

Сил не было. Резерв заполнился только на четверть. Микаш боялся рухнуть посреди боя, но и остаться не мог.

— Не пойдёшь? — заскрипел голос Збиденя. Микаш обернулся и с негодованием уставился в выцветшие стариковские глаза. — Упрямая ты зараза! Обузы там не нужны, — командир покачал головой и метнул в Келмана повелительный взгляд. Рыцарь убрался. Збидень вручил Микашу флягу. — Выпей — полегчает, раз уж решил идти. И это… парни должны научиться убивать демонов сами. Иначе когда ты подохнешь из-за своей глупости, они все полягут.

Микаш всю жизнь стремился на поле брани. Погибнет в первом бою? Ну и пусть. Лишь бы он был, хотя бы один! Збидень ушёл собирать строй. К Микашу подвели уже поседланного Беркута.

Флягу он всё-таки откупорил и понюхал. Пахло резко, пряно и кисло одновременно, но на яд не похоже. Очередное сонное зелье? Горло пересохло и слиплось, першило от жажды. Хотелось выпить до дна, но Микаш глотнул лишь немного. Напиток ударил в голову не хуже эля, а в бой нужно идти трезвым. Микаш вскочил в седло и заторопил коня к удаляющемуся строю.

Становилось легче. По крайней мере, пальцы на ногах перестали неметь, застывшая в жилах кровь растекалась по телу, вызывая зуд. Он бодрил, заставлял держать спину ровно, а голову высоко.

Зяблики шагали в самом хвосте левого фланга. Бой кипел на правом, за пригорками в низине. Вести доходили медленно и обрывочно. По аурам ощущалась лишь мешанина разноцветных сполохов. Ни вид демонов не разобрать, ни их количества. Неведение убивало. Микаш прикладывался к фляге и пытался расслабиться, слиться с материнской стихией своего дара. Немного отпустило только после полудня.

Небо набухало низкими тучами. Прорвало ветром, и на голову посыпались тяжёлые мокрые хлопья. Затаившееся на время чутьё растревожило и предупредило. Пятки впились в конские бока. Микаш вскинул заряженный арбалет. К болту крепилась верёвка. Оставалось только метко выстрелить. Пришлось воспользоваться даром. Замутило. Микаш отстранился от ощущений в теле и сосредоточился на едва различимой в тучах цели. Щёлкнул крючок, свистнул болт с разматывающейся верёвкой. «Иу-у-у-у», — завизжало вышине. Попал!

Микаш зацепил край верёвки за рожок впереди седла. Хлестнула по крупу хворостина. Беркут сорвался в галоп, грохоча копытами по мёрзлой почве. Визг усилился. Рыцари посторонились. Микаш промчался мимо. Верёвка натянулась, галоп становился скованным, Беркут хрипел и грыз удила от натуги. Икры свело от напряжения. Лупцующая по шее хворостина переломилась пополам. Беркут мог вот-вот встать, а то и вовсе рухнуть без сил. Вместо этого с небес упала гарпия. Микаш соскочил на землю, а Беркут развернулся к твари боком и упёрся четырьмя ногами, будто корни пустил. Упрямый жеребец в этом мастак!