Не меньше легенд и сказаний, касающихся кладов, связано с именем другого латиноамериканского правителя времен конкисты — вождя инков Атауальпы. Когда в начале 30-х годов XVI века один из главарей испанского вторжения Франсиско Писарро прибыл на землю инков, там шли междоусобные войны. Само по себе появление чужеземцев поначалу не предвещало индейцам никаких бед. Напротив, их правитель Великий Инка Атауальпа решил, что сами боги явились помочь ему победоносно завершить войну с претендовавшим на власть братом Уаскаром.

Писарро пригласил Великого Инку на пир, устроенный якобы в его честь. Ничего не подозревавший Атауальпа прибыл на торжества на золотых носилках, украшенных разноцветными перьями. Ни он, ни его свита не были вооружены. На это и рассчитывал коварный завоеватель. По его сигналу испанцы напали на инков, перебили всю свиту, а самого вождя взяли в плен.

Продержав Атауальпу несколько дней под стражей, Писарро пообещал ему свободу, если тот в течение двух месяцев наполнит золотом большую комнату, в которой был заточен, на высоту поднятой руки. Великий Инка согласился на этот фантастический выкуп. По всей стране были разосланы гонцы Атауальпы, и вскоре к месту его пленения потянулись вереницы носильщиков, сгибающихся под тяжестью золотых сосудов, статуэток, украшений и других изделий. Груда золота росла, и все же, когда истек назначенный срок, комната еще не была заполнена до нужной высоты. И хотя вождь инков просил Писарро подождать еще немного, тот решил казнить его, так как, по мнению конкистадоров, Великий Инка, оказавшись на свободе, мог стать для них опасным противником. В это время в пути находились многотысячные караваны лам, груженных золотом. Инки спешили выкупить своего правителя, но, узнав о его казни, они спрятали свой драгоценный груз где-то высоко в горах. В числе прочих сокровищ из рук завоевателей ускользнула громадная золотая цепь, изготовленная по приказу отца Атауальпы Уайна Капака (с ее судьбой вы уже знакомы). Где они — эти груды золота и серебра, вошедшие в историю как сокровища Атауальпы?

Их по сей день пытаются найти в горах Американского континента тысячи и тысячи искателей кладов. Пока они ищут, отправимся совсем в другие горы — Уральские.

Здесь, как утверждал известный советский геолог и популяризатор науки профессор А. А. Малахов, спрятал свои «сбережения» Емельян Пугачев, когда понял, что его попытка овладеть российским престолом обречена на провал. Поводом для возникновения версии о пугачевском кладе послужила случайно приобретенная ученым в середине 60-х годов малахитовая пластинка — вероятнее всего, крышка от старинной шкатулки. В калейдоскопе научных и житейских проблем у Малахова до нее долго не доходили руки, но однажды настал и ее час.

Профессор решил как-то внимательно рассмотреть зеленую плитку, вооружился увеличительным стеклом и неожиданно для себя увидел любопытную и загадочную картину: целая портретная галерея людей в высоких меховых шапках — такие головные уборы были в моде у русских людей во второй половине XVIII века. Более того, приглядевшись, ученый обнаружил в одном из портретов немалое сходство с Емельяном Пугачевым, да и другие изображенные на малахитовом «холсте» лица напоминали по описаниям некоторых сподвижников крестьянского царя. Один из них, например, имел явно восточный разрез глаз — уж не Салават ли это Юлаев, талантливый башкирский поэт и отважный воин, сражавшийся на стороне восставших крестьян?

Судя по всему, плитка была создана в XVIII столетии, поскольку кусочки малахита неизвестный мастер наклеивал на мрамор, а в следующем столетии камнерезы уже использовали обычно для этой цели металлические пластинки. Чтобы хоть в какой-то мере пролить свет на происхождение загадочного группового портрета, Малахов подверг плитку ультрафиолетовому облучению, а свердловские криминалисты с помощью специальных методов выполнили ряд фотографий. И что же удалось выяснить?

Оказалось, что верхний слой пластинки отличается по структуре от малахита: поверхностное вещество излучает бледно-зеленый свет, а малахит в ультрафиолетовой «обстановке» ведет себя иначе. Видимо, художник по камню либо воспользовался чем-то вроде эмали, либо втирал при нагреве в камень малахитовую крошку, смешанную с клеем.

Но почему мастер сделал свою картину как бы тайной, не доступной для случайных взоров? Отчасти это могло быть объяснено тем, что в годы екатерининского царствования, а именно Тогда создавалась малахитовая плитка, запрещалось все, что имело хоть какое-то отношение к имени посягнувшего на власть бунтовщика. Но была и другая причина: продолжая изучать рисунок на плитке, Малахов обнаружил скалистые пейзажи, а приглядевшись к ним, увидел вязь букв, СЛОЖИВШИХСЯ В СЛОВО «ТАВАТУ». Ученый понял, что имеется в виду Таватуй — озеро близ Свердловска. Скалы же, изображенные на каменном рисунке, были очень схожи с кручами протекавшей неподалеку реки Чусовой. Однако самое удивительное ждало Малахова впереди: на одной из скал он увидел слово «КЛАДЪ».

Вот  в  чем  была   главная   причина  художественной  тайнописи!

Малахитовая пластинка — не что иное, как зашифрованное указание того места, где Пугачев спрятал золото и другие ценности. И профессор геологии по прихоти судьбы становится кладоискателем. Разумеется, не корысти ради, а влекомый любопытством познания — тем светлым чувством, которое всегда побуждало человечество на поиски и находки. К тому же Малахову как истинному ученому хотелось доказать правильность своей гипотезы, почерпнутой из рисунка на малахитовой плитке.

Прежде всего он засел за изучение документов пугачевской ставки, благо, многие из них сохранились в свердловских архивах. Первые впечатления, казалось бы, не давали никаких поводов, которые можно было- бы истолковать в пользу гипотезы о кладе: ни крупные денежные суммы, ни драгоценности в бумагах не упоминались. Но почему бы не предположить, что «царь», вышедший из крестьян, а стало быть, человек с хозяйственной сметкой, запасливый, не имел своего рода «нз» — неприкосновенный Запас золотишка, серебришка и разных там камушков на черный день? Сведения об этой личной «императорской» казне, конечно же, не попадали на страницы официальной документации ставки.

Зато весьма интересная находка ожидала профессора в разделе неофициальных бумаг Пугачева. В письме, адресованном своей жене «государыне-императрице» Устинье Кузнецовой, воюющий супруг сообщал: «При сем послано от двора моего с подателем сего казаком Кузьмою Фофановым сундуков за замками и собственными моими печатьми, которые по получению вам не отмыкать и поставить к себе в залы до моего императорского величия прибытия».

Это «письмо с фронта» Пугачев отправил в Бердскую слободу под Оренбургом, в дом казака Ситникова, где находился «царский дворец», в феврале—марте 1774 года, когда мифический трон под ним уже основательно покачивался. Быть может, именно эти «сундуки за замками» по каким-то причинам не дошли до места назначения, а осели в скалистых берегах Чусовой?

Малахов пытается заинтересовать «царскими» драгоценностями государственные организации, но безуспешно — тем до них и дела нет. Тогда ученый решает сам отправиться на поиски в верховья реки. С помощью биолокационного метода шаг за шагом прощупываются береговые скалы, которые — Малахов в этом уверен — изображены на малахитовой пластинке. Вот уже кажется, что найдено наконец то самое место, где на глубине под гранитной «крышей» находится скопление металлов — во всяком случае, об этом сигнализирует ивовая лоза. Теперь надо приехать сюда снова, чтобы добраться до клада сквозь каменную толщу. Но этой мечте профессора не суждено сбыться: он вскоре внезапно умирает, унося с собой все нити, которые связывали его идею с реальной действительностью. Неизвестно куда исчезла и сама малахитовая плитка, поведавшая о пугачевском кладе. Но может быть, он никогда и не существовал, а был рожден лишь смелой фантазией ученого, любившего и умевшего мечтать?

Предводителя крестьянской войны в России в нашем повествовании сменит верховный вождь африканского народа матабеле Лобенгула, а речь пойдет о его кладе, зарытом где-то в нижнем течении Замбези.