Кей была добра. Объяснить, проводить, помочь — всегда радостно, всегда с улыбкой. Мне кажется, даже животные чувствовали это. Ужинали у нее три-четыре кота, включая, конечно, своего. Всех она знала наперечет.

— Не бойтесь, они все привиты, — сразу сказала она мне. — У нас в городе нет непривитых беспризорных котов. Вот видите, тот, с поврежденным ухом, — Ози. Я подобрала его на улице, у него была разорвана шея — от уха до уха. С собакой подрался. Мы с Артуром отвезли его в лечебницу, заплатили 120 фунтов, чтобы его спасли. Мне сказали, что он вряд ли выживет после операции, но он выжил. Теперь иногда приходит ко мне ночевать.

У котов на нашей улице вообще была роскошная жизнь. В каждом доме в кухонной двери внизу было маленькое окошечко, и они могли беспрепятственно по задним дворам перемещаться из дома в дом. Впрочем, в Англии коты — священные животные. Даже завести кота непросто — надо получить специальное разрешение. Наш знаменитый Куклачев как-то рассказывал, что его гастроли в Лондоне были под угрозой срыва из-за пикетов Лиги защиты кошек, у членов которой были опасения, что он жестоко обращается со своими животными. С большим трудом их удалось убедить в обратном и провести гастроли.

От одной же нашей эмигрантки я слышала рассказ настолько курьезный, что до конца в него как-то не верится, но она уверила меня, что это чистая правда. Дело в том, что пока нет решения суда о том, разрешат эмигранту остаться в Англии или вышлют, ему оплачивают проживание. Так вот, одна такая семья пробилась на прием и просила, чтобы ей оплачивали не квартиру, а дом — семья, дескать, большая... отец болеет... дочь скоро должна родить... Чиновник, как водится, стоял намертво и упорно отвечал, что такой возможности нет. Тогда — от отчаяния — проситель сказал:

— И кошка у нас еще есть, гулять ей негде... Был бы дом, она бы в садике гуляла...

— Кошка? В плохих условиях? — Голос чиновника смягчился. — Ну хорошо. Что-нибудь придумаем.

И они переехали в дом.

Если это и легенда, то типично английская.

Народу в доме Кей было немало. Кроме нас с сыном — шведка, итальянка, испанка и полька. Все обожали Кей и, уезжая, оставляли ей трогательные благодарственные записки. Она вешала их, прорывая в уголке бумагу, в кухне на гвоздь и очень радовалась. Как она выносила постоянно в доме такую кучу народа, непонятно.

— Что ж, это лето, — ответила она мне, когда я спросила ее об этом, — летом много студентов, и мы зарабатываем деньги на зиму. Работать-то у нас в городе особо негде. А тут весь мир вдруг бросился учить английский. Нам повезло!

— А вам все равно, откуда ваши жильцы?

— О да. Совершенно. Я только парней не беру взрослых — не умею с ними. Артур вот итальянцев не любит, когда их несколько человек соберется. Очень шума не любит. Он и на улице их обходит  — о, они такие смешные! Встретятся — и давай кидаться друг другу на шею, кричать, целоваться... У нас не принято это. Артур всегда нос воротит, когда на улице целуются, да еще мужчины! Он же у меня англичанин настоящий! Всегда на работу в пиджаке ходит, даже в жару. Он так доволен сейчас, что работает. Это счастье. Было время, он никак не мог работу найти, а нужно было за образование детей платить, я после смены в магазине шла на ночное дежурство в больницу. Надорвалась я тогда, болела... Ну, теперь уж дома сижу, все у нас хорошо сейчас, если б Артур еще курить бросил...

Мы с Артуром почти не разговаривали, но перед сном обязательно вместе выкуривали по сигаретке в гостиной, глядя в телевизор и изредка обмениваясь комментариями по поводу мировых новостей. Как-то вечером он остался без курева и попросил сигарету. Уходя спать, я оставила ему пачку. Утром он нашел меня в саду и протянул, поблагодарив, несколько сигарет.

— Мы никогда не делаем так в России, — сказала я, засмеявшись и сделав протестующий жест рукой.

— Вы в Англии, — мягко ответил он.

Да, я была в другой стране, где отношение к собственности и деньгам было другим. Уважительным. Меня изумляло загадочное желание совершенно посторонних людей сберечь мне мои деньги. Кассир в Гастингском замке потратил четверть часа — собралась очередь, но это его не остановило, — чтобы заставить меня взять комплексные билеты, что экономило мне около фунта. Такая же история была в Лондоне, где кассирша в метро уговорила меня взять семейную транспортную карточку, которая тоже стоила дешевле обычной. Продавщица магазина, где я забыла взять пустяковую сдачу, бежала за мной по улице чуть ли не целый квартал. И так далее...

Что еще рассказать о Кей? У нее, единственной из моих хозяек, кое-где валялись книжки.

— Люблю почитать на ночь, — призналась она, — особенно детектив.

Она была католичкой. Но никогда не обсуждала это. И мои робкие расспросы не получили ответа. Может быть, в Англии не принято говорить об этом. А может быть, за долгие годы жизни с англичанином-протестантом она научилась хранить все мысли по этому поводу глубоко в себе.

Мы уезжали из Гастингса ранним утром, моросил дождь. Было трудно прощаться с Кей. Я не решилась поцеловать ее — рядом был Артур, мне так не хотелось нарушить какое-нибудь английское правило.

Артур провожал нас с сыном. Он подвез нас к автобусу на Вэрриор-сквер, откуда мы должны были отправиться в Лондон в аэропорт Хитроу, выгрузил сумку. Я стала подбирать слова прощания. Он пожелал мне счастливого пути. И вдруг неожиданно поцеловал меня. В одну щеку, потом в другую. Жаль, что вы никогда не узнаете этого, милая Кей...

Лариса Яркина / фото Тиграна Авакяна

Труд сыщика вообще трудно понять до конца. Всегда найдется что-либо такое, что лежит за гранью видимого и где сориентироваться может лишь тот, кому от Бога дано. А уж кому было дано больше, чем этому высокому человеку, неизменно носящему кепку и не расстающемуся с курительной трубкой... Он видел суть вещей, обладал необычайной проницательностью, и ему случилось воскреснуть и  пережить свое время. Да и есть ли у хорошего сыщика свое время? Так получилось, что на Бейкер-стрит поселил его сэр Артур Конан Дойл, в ту пору еще и не сэр, а просто пытающийся встать на ноги доктор и начинающий писатель. Дом 221-б, где хозяйкой была миссис Хадсон, на долгих 25 лет стал штаб-квартирой для непревзойденного Шерлока Холмса и его друга доктора Ватсона.

Мистер Холмс, в совершенстве владевший дедуктивным методом, легко распознал скрытую ревность своего создателя, и к тому времени, когда Дойл обрек его на смерть в одном из рассказов, он уже имел такую славу, что общественное мнение просто принудило автора воскресить героя.

Международное общество почитателей таланта гения сыска откупило викторианский особняк, где ныне каждый может увидеть то, что окружало любимого персонажа долгими лондонскими вечерами, и прочитать на фасаде овальную табличку «Шерлок Холмс, сыщик-консультант».

Мистер Чарлз Даниэл — человек необычной профессии, он работает живой рекламой перед выходом из метро «Бейкер-стрит». Там целый день оживленно, ведь рядом купол Музея мадам Тюссо, обязательного в программе всех туристов. И далеко не каждый догадается, что обитель прославленного детектива в трехстах метрах, но за углом. Вот мистер Даниэл и раздает приглашения, а поскольку одет он в известную по фильмам одежду Шерлока Холмса, то около него всегда народ.

Человек он общительный, и я быстро узнаю, что музей пригласил его сравнительно недавно, а книгами Конан Дойла он с детства был увлечен. Да и сам пишет, правда, стихи, но пока не публиковал. Не пришло еще время...

— Я просто наслаждаюсь этой работой, — говорил он мне. — Ведь когда я надеваю наряд Шерлока Холмса, что-то происходит во мне — и я чувствую, что я не просто живой манекен, я как бы и вправду становлюсь детективом, да и люди ожидают от меня этого. Вот стою здесь с длинной курительной трубкой и наблюдаю за потоком людей, кто как реагирует. Недавно мальчишка, лет десять ему, вышел с сигаретой во рту, меня увидел, испугался, смял ее и назад шмыгнул. Постоянно кто-нибудь с вопросами обращается — где что-нибудь ценное спрятать или разыскать что-либо. Одна женщина даже настоящее сыскное дело хотела поручить мне... Ведь Шерлок Холмс это такой образ, что вроде бы и литературный герой, а вроде бы и реальный детектив...