Ужасающее нашествие гуннов во многих отношениях выглядит как экстремальный пример «переселения народа». Этнографические зарисовки латинских и греческих писателей откровенно тяготеют к зоологии. По словам одного, гуннов «можно принять за двуногих зверей» или «грубо обтесанные в виде человеческих фигур чурбаны». Если это и был «род людей, – продолжает другой, – то только в том смысле, что гунны обнаруживали подобие человеческой речи». Их черные лица – «безобразные комки с дырами вместо глаз». Откуда они свалились? Ученые писатели античности отвечали себе так: «Гунны были долго заключены в неприступных горах». Или же – «жили по ту сторону Меотийских болот (то есть Азовского моря) у Ледовитого океана».

Впечатляющая картина фантастических пришельцев расплывается и теряет убедительность по мере нашего знакомства со свидетельствами, не достигающими уровня ученого обобщения. Особенно любопытен рассказ греческого автора Приска. В 448 году он участвовал в посольстве императора Феодосия II к всесильному и грозному правителю гуннов – Аттиле. С одним гунном Приск разговорился. Гунн оказался бывшим греческим купцом. На хорошем греческом языке они поспорили о достоинствах и недостатках Римской империи. В стане гуннов, сообщает Приск, обретался римский аристократ Орест, будущий отец последнего римского императора Ромула Августула. Замуж за Аттилу хотела красавица Гонория, дочь императора Констанция, сестра царствующего императора Валентиниана. Из династических соображений брат обрек ее на вечную девственность. Измученная такой несправедливостью, Гонория передала Аттиле перстень в знак их обручения и просьбу завоевать Италию и избавить ее от тирании брата.

Приск рассказывает, как за столом Аттилы «смешивают латинскую, готскую и гуннскую речи». Он приводит одно слово «по-гуннски»: у них вместо вина пьют то, что они сами называют «мед». Всего латинские и греческие авторы записали два «гуннских» слова, и оба они – безусловно славянские. Зато имя Аттилы совершенно точно происходит из языка готов. Оно буквально значит «папа» или «папочка». Правда, историки не уверены, что «Аттила» – это имя, а не титул правителя гуннов, принимаемый за имя по ошибке. Германский героический эпос Средних веков явно не считает Аттилу чужим героем. В «Песне о Нибелунгах» Аттила выступает под именем истребителя бургундов Этцеля. Скандинавская «Эдда» помнит о нем как об Атли. О происхождении гуннов повествует готское предание, записанное через 100 лет после крушения гуннской державы. Согласно этой легенде готы прогнали от себя нескольких колдуний. От их соития со встреченными в пустыне нечистыми духами и пошли гунны. Надо уловить оба смысла сказанного. Имеется в виду: гунны готам – родные люди, хотя и черти из преисподней, с другой стороны. Насчет их происхождения мы знаем больше благодаря китайцам. «Гунны» – то же самое, что «хунну» или «сюнну», кочевавшие в степях Забайкалья и Монголии за 7 веков до Аттилы. Для защиты от «хунну» и началось строительство Ваньличанчэн, фортификационного сооружения на северной границе Китая, которое европейцы называют Великой китайской стеной. Ко II веку от былого могущества «хунну» не осталось и следа. Полностью разгромленные новыми кочевыми народами, «хунну» двинулись на Запад, увлекая за собой массу тюркоязычных племен Центральной Азии, ираноязычных кочевников Средней Азии, угроязычные и самодийские племена юга Западной Сибири и Приуралья. Их бегство превратилось в нашествие, втягивавшее в общее движение кочевых орд бесчисленные народы.

Ядро воинов, пришедших из Азии, легко вбирало других. Эти другие не вполне теряли собственное этническое лицо. Отметить этот видимый парадокс важно для понимания эластичности и хрупкости этносов в «эпоху переселения народов». Гунны – на самом деле и гунны, и не гунны. Армия Аттилы в исторической битве на Каталаунских полях состояла из едва ли не одних германцев. Быстрая дезинтеграция гуннской империи, стремительное исчезновение самого имени гуннов последовали за первыми значительными неудачами и смертью вождя. Гунны снова оказались готами, скирами, ругиями, гепидами, сарматами. Греческий эпитет, которым награждает гуннов Приск, означает «случайно сбежавшаяся толпа», «сброд». Гунны – не проблема Азии, пришедшая в Европу. Прежде всего это проблема этнической истории Европы, в которой необозримые массы людей были готовы приобщиться к гуннам. Если бы не они, ни о каких гуннах никто бы в Европе и не услышал.

Если варварский мир разрушил Римскую империю, то это потому, что сначала Римская империя разрушила варварский мир. Рим и был настоящей причиной тех катаклизмов, которые потрясли Европу и в конечном счете привели его к катастрофе.

Германский мир, каким мы его знаем в середине I тысячелетия, обязан своим существованием инициативе и энергии Рима. Его экспансия переворачивала жизнь соседей. Военный, политический, культурный пресс империи уничтожал устоявшиеся формы жизни той части Европы, которая оставалась за ее границами. Завороженные величием и богатствами цивилизации средиземноморского юга, варвары стремились к тому же. Успех предприятия был настолько полным, что к концу античности, когда готы, бургунды, франки оказались хозяевами Римской империи, для них было уже совершенно невозможно представить самих себя, не прибегая к этнографическим, политическим, нравственным категориям Древнего Рима.

Римляне хотели себе понятных и управляемых германцев. Им казалось проще и лучше иметь дело с немногими вождями, которые бы контролировали своих соплеменников. С плохо организованной и управляемой массой населения не совладает никакая сила. С хаосом без толку воевать и ни о чем нельзя договориться. Римляне в своей практической политике насаждают среди своих соседей королевскую власть, фактически провоцируя их консолидацию.

Варварские народы, разрушившие Римскую империю, стали продуктом драматического кризиса варварского мира, повлекшего за собой трансформацию традиционных варварских обществ. Он разразился с конца II века. Римляне знают его под именем «войны с маркоманами». Для них это был тяжелый пограничный конфликт на Среднем Дунае. Император Марк Аврелий опрометчиво передвинул несколько римских легионов с дунайской границы на восток, после чего полчища квадов и маркоманов дошли до Аквилеи. Только огромными усилиями и кровью римляне сумели тогда переломить ситуацию в свою пользу. На стороне варваров выступили племена едва ли не всей Германии. «Война с маркоманами» была на самом деле лишь мощным эхом грандиозной перестройки всего германского мира. Одни племена – те же маркоманы – навсегда исчезли. Новые объединения сложились.

Бури конца II века радикально изменили саму структуру германских обществ, сделав их другими. В обстановке хронической военной нестабильности война становится главным делом всех. Новые народы, «построенные» для войны, совпадают с войском. Такие военизированные народы – дело рук военных олигархий и вождей. Присоединяя разрозненные группы «искателей приключений», ассимилируя разбитых врагов, новые германские племена слагались из разных людей, которые собирались вокруг относительно небольшого ядра и очень скоро начинали чувствовать себя сопричастными этому ядру и его этнической традиции. Имя единого народа и есть средство организовать людей.

Подлинная этническая история «эпохи переселения народов» – это история непрерывного изменения, радикального нарушения преемственности, политических и культурных зигзагов, замаскированных повторяющимся присвоением старых слов для определения новой реальности. Неудивительно, что в какой-то момент «готами» оказываются одновременно два разных «народа». У одних будет королевство в Испании и Галлии, у других – в Италии и Иллирике.

Забирая власть, варвары не думали разрушать Римскую империю. Она их интересовала как готовый источник знаков жизненного успеха и материальных средств. На землях империи они искали ее благ. Настоящая борьба между ними и римским правительством развертывается за передел наличных административных и, следовательно, финансовых ресурсов. Варвары являются в римский мир как его солдаты, настаивающие на том, что их услуги плохо оплачены, требующие себе большего, вознаграждающие себя самостоятельно. Варварские королевства стали прямым продолжением административных форм Римского государства. Наше воображение подсказывает нам образ гибнущей в пучине нашествий Атлантиды. Однако то, что Римская империя вообще пала, вовсе не было единогласным мнением современников. Варварам случалось совершенно искренне воображать себя ее спасителями.