Савельев, не удержавшись, захлопал в ладоши.

- Я малограмотная, мил человек. Грешно тебе над словами старухи смеяться...

- А я не смеюсь, - серьезно сказал Савельев. - Все правильно... Молодец, бабуся.

Я невольно провел ладонью по застежкам своей модной куртки.

- Ничего себе! Встретили.

В комнате повисло неловкое молчание. Выручила Катя.

- Завидую вам, Алексей Иванович. Посмотрели заграницу. А тут сидишь как проклятая, кроме жировок, ничего не видишь...

- Ладно, жировка, помолчи, - прервал ее Савельев и обратился ко мне: - Небось, пижон, навез барахла-то невпроворот. Давай хвались дальше.

Говорил он с улыбкой. Но все равно я улавливаю в его тоне неодобрение. «Хорошо, - решил я, - сейчас посмотрим, как вы запоете».

- О вас тоже позаботился. Перепадет кое-что! Вот, берите. Не передеритесь только! - И я подал сверток тете Маше.

Она почему-то сразу передала его Савельеву. И тот не стал разворачивать, а протянул подарки Кате.

Что же Катя, замешкалась? Я вынужден был сам заняться свертком.

- А ну, бабоньки, налетай. Кому?

Но все стояли неподвижно и молчали.

- Подумаешь, невидаль какая. «Не передеритесь»! Чтоб в горле у тебя пересохло. Я, мил человек, привыкла на трудовую копейку покупать. - Тетя Маша, демонстративно хлопнув дверью, вышла из комнаты.

- Савельич, не зевай, а то раздумаю... - Я еще пытался шутить.

- Ты и вправду обнаглел, купец. - Он тоже повернулся и ушел.

- Сдурели оба: одна - от старости, другой - от молодости. Пусть мне будет хуже. Я все беру. Спасибо, Алексей Иванович, если еще что надумаете, тащите сюда. Сгодится... - И Катя решительно забрала у меня сверток.

Я растерянно смотрел на дверь, за которой скрылся Савельев. И тут только вспомнил, что забыл привезти ему марки.

- Жирно будет. Разберемся, - грубо отрезал я и выхватил у Кати сверток.

- Ну и жмот, - вздохнула Катя.

Во дворе я догнал Савельева и стал оправдываться:

- Извини, забыл про марки-то. В следующий раз привезу или напишу - пришлет...

- Ты это о чем? И не стыдно тебе, а еще друг называется.

- Ты обиделся...

- Обиделся. Только не на то, о чем ты думаешь. Разве в марках дело! Эх ты, сыромятные уши!

Я видел, как у Савельева на лице заиграли желваки, оторопело смотрел на него и ничего не понимал.

- Не сердись. Я же пошутил... - бормотал я.

Не так я представлял себе свой первый день на работе. Не так. На душе было муторно. Все случившееся не выходило из головы. Правда, сотрудники мои ни о чем не вспоминали. И о поездке меня больше не расспрашивали. Будто ничего и не было.

Дома Марина тоже перестала, попрекать меня «дядюшкиными подачками». По-моему, она смирилась. Словом, как-то приутихла. Так мне казалось.

Вскоре на деньги, полученные в комиссионке, мы купили Марине шубу, хорошие теплые сапоги. Думали, что теперь она будет одета не хуже других. Но Марина их так ни разу и не надела. Значит, я ошибся? Не смирилась, не приутихла.

Наступило какое-то отчуждение и в отношениях с Савельевым. Я несколько раз пытался с ним поговорить по душам, но ничего из этого не вышло. Надо что-то придумать и примириться. Тетя Маша посматривала на меня, точно на больного. Не одобряла. Катя заискивающе заглядывала в глаза.

В один из выходных, прихватив с собой чемодан со слесарными инструментами и спиртного, я направился к Савельеву. Он жил в новом доме, в двухкомнатной квартире.

Я пытался держаться как можно непринужденнее, проще.

- Можно? Или обида на меня так велика, что уже ничего не поправишь?

- Да заходи, заходи, сыромятные уши, - в тон ответил Савельев.

- В таком случае давай все сгладим, - говорю я и ставлю бутылку на стол.

Савельев смотрит на меня, как бы решая, что ему дальше делать.

- А инструмент зачем таскаешь? Боишься, утащат или собрался налево? - с усмешкой спросил Савельев.

Первое, что приходит в голову, - повернуться и уйти. Савельев, видимо, понял мое замешательство.

- Ну да ладно... Садись... - И он направляется на кухню.

Я слышу, как хлопает дверца холодильника. Пока Савельев возится, я осматриваю комнату. Давно здесь не был. Невольно отмечаю перемены. Новая мебель. Телевизор. Магнитофон. Да, жена была права: Савельев живет неплохо.

На столе появляются колбаса, селедка, сливочное масло, соленые огурцы. Разливаю по стаканам водку. Чокаемся. Молча пьем и закусываем.

- Отличные огурцы, - говорю я, заранее зная, что на это ответит Савельев.

- Маруся. Она у меня стряпуха будь здоров.

- Что ее не видно-то?

- Ушла на курсы. Шитье штурмует.

- Да?!

- А как же. Надо все уметь. На том стоим.

Разговор вроде бы завязался. На душе стало полегче.

- Закруглим?!

- Хватит, - отвечает Савельев, накрывая широкой ладонью свой стакан.

- Неладно тогда получилось...

- Дошло? Значит, не все потеряно. Это хорошо.

- Не жираф вроде бы.

- Жираф, жираф. Особенно после того, как объявился у тебя за границей брат. Только и бредишь иностранными тряпками. Откуда это у тебя?

- А что, разве они не лучше наших? Возьми, к примеру, слесарный инструмент. Сам же им восхищался.

- Опять за свое.

- Дело не только в тряпках, конечно. Ты видел бы, как там живут!

- Кто живет? - Прищурившись, Савельев насмешливо посмотрел на меня.

- Народ.

- Какой?

- Обыкновенный... австрийский...

- А ты знаешь, как он живет-то?

- Видел, не зря ходил по улицам и магазинам.

- По улицам и магазинам! Нашел тоже, где смотреть. Вот если бы ты побывал в семье рабочего, да еще своей профессии, и не в одной, а в двух-трех, вот тогда можно было бы судить о жизни.

- Вот поедешь и сходишь... - обидевшись, говорю я.

- И схожу. Меня, брат, красивой тряпкой в витрине магазина не купишь.

Я пришел к нему как к человеку. Действительно, нехорошо тогда получилось.

- По-твоему, меня купили?

- По-моему, да, - откровенно бросает Савельев.

- Да ты что? Ну, знаешь... Не тебе меня учить.

- Таких, как ты, надо носом, понимаешь, носом во все тыкать, глядишь, толк будет.

Ишь, до чего договорился! Носом тыкать.

- Без сопливых обойдемся, - проворчал я и хотел было выйти из комнаты.

- Не сердись. Это правда... - остановил меня Савельев.

А я еще хотел ему подарить инструменты!

- Молокосос! - зло бросил я.

- Выходит, исправляешься. Что касается молокососа, точно, люблю молоко и тебе советую. Оно содержит сто солей и разных витаминов, - спокойно ответил он.

От горькой обиды несостоявшегося примирения зашел в пивную. Посидел там. Охмелел. Домой возвратился к вечеру. К моему удивлению, в комнате были Марина и Виктор. Виктора я давно не видел. Они сидели, низко склонившись над столом, заваленным книгами.

- Здравствуйте, молодые люди! Занимаетесь?

- Здравствуйте, Алексей Иванович. С приездом! Вот экзаменую Марину. Завтра ей сдавать...

- Занимайтесь, занимайтесь. Не буду мешать.

- Да мы уже закончили.

- Ну как, способная у вас ученица? - спросил я.

- О, конечно, Маринка быстро... - начал Виктор.

Но дочь перебила:

- Перестань меня смущать.

- Хорошо. Марина, а что ты скажешь об экзаменаторе? - спросил я.

- Беспощадный, папа. Не дай бог попасть к такому,

- Ну вот и обменялись любезностями. Виктор, я слышал, вы начали работать? Нравится?

- Да. Интересно.

- Над чем работаете?

- Папа, не кажется тебе, что ты вторгаешься в запретную зону? - вступилась Марина.

- -Извиняюсь... Я забыл, что имею дело с особо засекреченным человеком... Как чувствует себя Иван Петрович? Надеюсь, это не секрет?

- Весь в работе. Просил вам передать, чтобы вы его утащили на рыбалку... - улыбнулся Виктор.

- Утащу. Я привез ему отличные снасти. Между прочим, и вы, Виктор, готовьтесь. Увезу.

- Нет уж, папочка, избавь его от этого дела. Мне он самой нужен! - запротестовала Марина.