Пока мы добирались сюда, меня просто распирало любопытство, а Лени не торопился утолить мой интерес.

Первое, что он произнес, как только мы присели, было:

– Я не считаю себя заложником.

Я опешила, растерялась. Всмотрелась ему в глаза – он уверен в своем утверждении. Не перебивала – все же ждала, когда пояснит.

– О том, где и как ты жила все эти годы, я немного разузнал. Тебе тоже жаловаться не на что. – Я чуть сжала губы и продолжала молчать. – А я безмерно благодарен, что оказался там, куда меня направили. Если бы не война, моя бы жизнь сложилась бы значительно хуже, как ни странно.

Он горько улыбнулся и продолжил:

– Как думаешь, по какому принципу отбирались семьи, куда определяли заложников?

– Не знаю.

Наверняка, руководство Адарии опиралось на что-то определенное в данном выборе. Я не раз об этом задумывалась, но приходила только к общим выводам. Тем более, что о судьбах других я ничего не знала. Теперь же появился шанс узнать немного подробностей.

– Я уверен, что в этом был некий умысел – определить детей в те семьи, где им будет… – он замялся, подбирая нужное слово, – удобно, в некотором смысле даже выгодно, проживать. Выгодно самим детям, разумеется. Что с этого имели те семьи – сложно судить. А для тех, кто уже был совершеннолетним, подбирали выгодные должности, предоставляли не просто приемлемые, а самые лучшие условия работы или обучения.

– Какое благородство, – съязвила я.

Лени понял это по-своему:

– Благородство здесь не при чем. Как я думаю, тут только продуманность позиции. И опять же – выгода. Дети вырастают в комфортных условиях, занимаются тем, что нравится. Взрослые – работают по призванию, карьерный рост никто не отменял, да и уверен, наоборот, всячески способствовал лояльному отношению к государству-победителю.

– И что, всем-всем нашли применение и устроили как положено? – Вопрос прозвучал еще более едко.

– Наверняка, накладки были. Но в целом – да. И мало кто теперь эту обустроенность променяет на такую далекую Родину, пусть и с родственниками.

– Ты сам себя слышишь?! Променять семью на благоустроенность? Вас же купили! – воскликнула я и осеклась.

Моя сделка расстроилась из-за кобелизма потенциальной выгоды…

Стало жутко стыдно, и чувство неприязни к самой себе горечью накрыло меня.

– Прости, – уже тихо произнесла я. – Все мы побывали в одной лодке, но оказались у разных берегов. Не мне тебя судить.

Закрыла лицо руками. Это все слишком. А жалеть заложников, которые в большинстве своем, если верить Лени, себя таковыми не считали, теперь уже было глупо. Но как все это узнал Гаустаф?

В утешение парень чуть тронул меня за плечо. Я подпрыгнула так, что распугала группку голубей, притихших в тени скамейки.

Слишком я отвыкла от чужих прикосновений. Смущенная своей реакцией, я вернулась на место. Чтобы скрыть собственную неловкость, продолжила расспросы.

– На твоем крючке что висело? – Получилось излишне грубо, наверно. Но ведь так все и выглядело!

– Мое призвание, что же еще? Как старшего сына, отец рассчитывал из меня сделать достойного вояку, как и он сам. Жесткая муштра с детства, постоянные тренировки, поездки на сборы. Раз в год я даже жил по месяцу в самой настоящей казарме. Сын полка, а не полковника – там обо мне шутили подчиненные отца. Что не мешало даже им меня жалеть. Кстати, та история со штанами – это был протест. Отец приказывал надеть мне нормальные брюки, чтобы я не позорил свой род. Противостояние характеров… Я не сдавался, до определенного момента…

Я вспомнила тот момент – Лени отправили на полгода в лагерь. Правда, там собрали уже его ровесников. Военно-полевая школа в достаточно жестких условиях.

– Оттар бы побрал те самые штаны! – Видимо Лени посетили не самые приятные воспоминания. – Нашел время проявить характер. Что-то я отвлекся, – пару глубоких вдохов и парень продолжил: – В общем, карьера военного была не моей стезей. Вот только отца это не интересовало. Мать же отцу никогда не перечила. Мое мнение не учитывалось. Если бы не война, я бы сбежал. Не знаю куда, но обязательно бы сбежал.

На минутку Лени прервал свою речь. У меня о Вадоме остались только теплые воспоминания: семья, любовь родителей, уют дома. У Лени – жуткая обида на родителей. Я действительно не имела права винить его в том, что он доволен своей жизнью здесь, а не на Родине.

– Меня устроили в семью декана факультета некромантии Амаллионского университета. – Я не сдержала удивленного вздоха. – Да-да. Моя мечта сбылась – я начал обучаться тому, что мне по-настоящему нравилось. Дело даже не в этом. Сама атмосфера, царящая в приемной семье. Где все друг друга поддерживают, считаются с мнением, идут на компромиссы… – Лени устало потер лицо ладонями. – Вот за это я безмерно благодарен. В результате я закончил Амаллионский университет по любимой специальности и устроился на работу во Внутреннюю стражу здесь, в Геделриме.

– Но как? Такое учреждение, а ты же вадомиеец, – удивилась я.

– Некоторые клятвы нельзя нарушить.

В общем, нашли способ обезопасить себя. Другое дело, что эти способы неприменимы без добровольного согласия.

– И как, нравится работа некроманта? – полюбопытствовала я.

Не добавила только “на благо новой родины”.

– Нравится. Работа, конечно, специфическая. Извини, подробностей рассказывать не буду.

– Ну, конечно. Куда уж мне…

– Ты не поняла. – Для некроманта у него была слишком мягкая улыбка. – Я не могу, – подчеркнул он, – рассказать.

Вот же я забывчивая или недогадливая. Задолжала ему третье за сегодня извинение.

– И благодаря этому своему “не могу” узнал о других заложниках, которые не заложники?

– Да.

– В том числе и обо мне.

– Мне жаль, что так получилось с Ронольвом, – почему-то тут же вставил Лени.

– Спасибо, что напомнил, – сухо ответила я. – Жалеть не стоит. Все нормально уже.

Как же я лукавила…

– Ты знаешь, почему меня не допускают к родителям?

– Да.

Многословность земляка куда-то запропастилась.

– И-и-и?

– Тебе, действительно, стоит пока повременить с возвращением на родину.

– Да хоть кто-нибудь ответить мне толком без лишней загадочности?! – вспылила я.

И тут же пожалела о своем несдержанности. Не в первый раз за сегодняшний разговор. Впрочем, слишком тема была серьезная, цепляющая, вызывающая так много эмоций. Поэтому эти эмоции и дергали мой язык произносить вот такие вещи.

– Загадочность? – От мягкой улыбки ничего не осталось. – Какие уж тут загадки. Твоему отцу угрожает опасность. Но тебе же это и так известно? – Он вопросительно посмотрел на меня. Я кивнула. – Поэтому он сейчас находится там, где эта опасность минимальна. Следовательно, твое появление там пока нежелательно. Для всех.

Я устало выдохнула и откинулась на спинку скамейки

– Подробностями про эту опасность не располагаешь?

– Ты путаешь ведомства. Я не в Тайной канцелярии работаю и уж тем более не в отделе Внешней разведки.

Мы просидели в тишине пару минут.

– Ладно. – Лени звонко хлопнул себя ладонями по ногам. Прошел мимо скамейки пару раз туда-сюда, вернулся, сел, осмотрелся и продолжил: – Я знаю об этой опасности по совсем другой причине. – Он искоса взглянул на меня. – Полгода назад я побывал в Вадоме. Точнее теперь уже Дрине.

– Ах да, другим-то видимо разрешили наконец побывать у родных.

– Думаешь, это доставило мне радость? Ничуть. За эти годы родители окончательно мне стали чужими людьми. Первым, что спросил отец, когда меня увидел, нет-нет, это не был вопрос о моей жизни вдали от них, не расспросы о здоровье. Ничего подобного. Он едко поинтересовался: “Ну что, нравится мертвяков поднимать? Сбылась мечты жизни?”. А мне ведь и правда нравится. Странный у нас тогда разговор состоялся, неправильный. Впрочем, тогда я и узнал о твоем отце.

В первую часть рассказа я не особо вслушивалась, но уловив об отце, даже поддалась вперед, ближе к парню.