Я перехватила взгляд Никласа. Ярко-зеленые глаза внимательно следили за изменением моих эмоций. Пристально, не моргая, посмотрела ему в глаза. Как ни странно, долго он не выдержал, отвернулся к окну, как будто что-то там увидел.

– Мы сейчас в Лаксавирии, – опять спустя некоторое время поделился сведениями Никлас. – Кто именно нас гостеприимно приютил – говорить не буду. Ни к чему. – Внезапно взгляд его посерьезнел. Да и голос зазвучал тверже. – А вот зачем… Твой отец оказался слишком несговорчивым.

Я еле удержала слишком громкий судорожный вздох. Все-таки причину я угадала, но опять же, причем здесь Никлас?!

– И что, я нужна, чтобы разговорить или, если быть точнее, уговорить отца? – осторожно поинтересовалась я.

– Да. При этом ничего особенного делать не нужно, – излишне беспечно отозвался Никлас. – Оправить ему письмо, написанное тобой.

– Под вашу диктовку?

– Ну конечно, милая, – сказал он так, как будто речь шла о сущей безделице.

Хотя, что может быть сложного в том, чтобы написать пару строк родителю? Ничего. Кроме возможных последствий.

– И потом меня отпустят? – продолжила я расспросы. Вот только и сама не особо верила в такую возможность.

– Все будет зависеть от поведения твоего отца.

Не сомневалась. В общем, в любом случае участь моя незавидная. И все же: причем здесь Никлас?!

Ответа я в тот день так и не услышала.

В последующие дни я видела только Никласа. Мой немаленький нянька куда-то подевался, и я не могла сказать, что скучала по нему.

***

У меня даже появилась мысль ставить зарубки на изголовье кровати, чтобы хоть так вести счет дням, проводимым взаперти. Вот только что мне это дало бы? Еще одно огорчение, разве что. И так понимала, что дней прошло немало, а конкретизировать их число – нет смысла.

Никлас исправно исполнял роль заботливого тюремщика: приносил мне еду и воду, провожал в уборную. Даже снабдил меня сменной одеждой. Надеюсь, стирал ее все же не он. А самое главное – он неизменно приходил по вечерам и разговаривал со мной. Приносил свечу, ставил на стол и в свете подрагивающего огонька начинал свой рассказ. Историй Никлас знал много. И все они по-своему были интересны. Как ни странно, но мужчина оказался лучшим рассказчиком, чем актером. Он как будто переживал то, с чем делился со мной. А может, мне просто не хватило сказок в детстве…

Иногда Никлас пытался разговорить меня: расспрашивал о моей жизни, увлечениях, стремлениях. Я неохотно шла на контакт, предпочитая уводить разговор в другое русло и потом вообще замолкала.

Я даже стала привыкать к таким нашим посиделкам. И в течение дня не то, чтобы ждала вечерней встречи, но все же каждый раз надеялась, что она состоится.

Понимала же, что действует Никлас таким образом неспроста, специально. Постепенно приручал меня, как дикого зверька, приучал к своему присутствию, возможно он пытался вызвать доверие только к нему одному.

Понимала, но ничего с собой поделать не могла. Я никого больше не видела, ни с кем больше не общалась. Несмотря на мою нынешнюю молчаливость, я все же скучала по общению и обществу других. Все это и старался заменить мне Никлас.

При этом, ничего больше он себе не позволял. Никаких скабрезных намеков, масляных улыбок, недопустимых обращений. Его улыбка выражала только дружелюбие и даже как будто участие. Впрочем, забыть, что он мой похититель, я никак не могла.

А пока Никласа не было, я предавалась размышлениям, тем более никаких других занятий у меня не было. Может быть расчет моих похитителей был таков, что сидя в одиночестве, обдумывая ситуацию, накручивая себе тягостные думы, я буду согласна на все, лишь бы меня отпустили. Я же не знала, как мне поступить, когда придется писать письмо отцу. Ведь согласившись на условия похитителей, я подставлю родителя. Не верю я, что заговорщики смогут добиться своих целей. Если их цель действительно смена власти в Дрине, а не что-то другое, никому кроме них и, скорее всего их покровителей, неизвестное.

Я боялась представить, что же сейчас испытывают родители. Не видеть столько лет, но знать, что я в безопасности – еще куда ни шло. А теперь неизвестно где я и что со мной.

– С родителями уже связывались? – спросила я у Никласа.

– Скоро все узнаешь, – как всегда не ответил толком на вопрос мужчина.

Настаивать было бесполезно – проверяла не раз.

И Никлас продолжил меня забалтывать.

Меня пугала такая перемена в нем: от похитителя, масляно улыбающегося, до, хоть и тюремщика, но очень заботливого.

Но больше всего меня пугала неизвестность, относительно его персоны во всей этой истории.

– Добрый вечер, Астари. – Никлас тепло улыбнулся и поставил на стол тарелку с неизменной кашей.

Да, она была все такой же вкусной, но однообразие блюд не радовало. Утром каша, в обед – жидкий овощной супчик, вечером – каша. С другой стороны, кормят и ладно.

Вздохнула и придвинула к себе тарелку. Я нехотя принялась жевать теплую кашу, которую неизвестный мне повар даже сдобрил маслом, но удовольствия особого не испытывала.

– Держи. – Никлас протянул мне небольшую булочку.

– Спасибо.

До сей поры я даже кусочки хлеба крайне редко видела, а тут целая булка.

О боги, какой же вкусной она оказалась! От блаженства я даже прикрыла глаза, смакуя каждый крохотный отщепленный кусочек. Сдоба таяла на языке, да и пахла она умопомрачительно. С виду – обычная булочка, а оказалось – наивысшее блаженство. А потом мне попался изюм. Я чуть не расплакалась от избытка эмоций.

Когда я поняла глаза на Никласа, последний кусочек булочки застрял в горле. Мужчина смотрел на меня с сожалением и жалостью.

– Завтра еще принесу.

– Совсем не обязательно…

Никлас чуть склонил голову и посмотрел на меня исподлобья.

– Принесу.

Сегодня мужчина уже не выказывал той, порой все же показной радости и безмятежности, что заставило меня напрячься. А съеденная с таким удовольствием сдоба, комом осела в желудке.

Никлас выглядел даже каким-то осунувшимся. В любой другой ситуации я бы поинтересовалась, все ли в порядке. А так, бросила на него настороженный взгляд и отвернулась к окну, всматриваясь в далекое, свободное, уже сумеречное небо.

– Пограничный пост в тех местах нужен с одной целью – вроде как следить за активностью горцев. От них ничего хорошего не приходится ожидать. А вот с нашей стороны никто границу не пересекал – не те условия. Прежде всего природные.

Я повернулась к мужчине. Он не смотрел на меня. Также разглядывал что-то в сумраке оконного проема. Неужели он наконец-то решил поведать мне тайну своей причастности?

– Я заметил их абсолютно случайно – ходил менять сигнальные охранки на парочке пограничных столбов.

– Вас одного отпускали к самой границе? – перебила я.

– Никому в здравом уме не пришло бы в голову там сбегать. – Мягкая улыбка вернулась к Никласу. – Горы, ветра. Зимой – снега, постоянно сходят лавины. Летом дожди, нередко сходят сели. Дорог, разумеется, нет. А безопасные тропки может и есть, но они мало кто знает. Да даже если и знает, то ни с кем делиться не станет. Теми путями идут только очень рисковые люди, у которых уже и нет другого выхода. Конечно же, они не возвращаются в Адарию. Риски действительно слишком велики. Поэтому пограничный пост скорее для галочки. Есть граница, значит нужно ее охранять. Так вот представь себе, как же я удивился, увидев, людей, которые крались к границе. И как раз туда, куда я еще не добрался до охранок. Не буду вдаваться в излишние подробности, но все свелось к тому, что я либо помогаю им, либо буду убит. На все раздумья у меня было всего пару минут – пока больше никто, кроме меня, не заметил их. Через минуту подтянулись и остальные, а с ними уже и ты. Без сознания. Два дня мы пробирались через горы – все же проводник нашелся. Как только горы наша группа миновала, проводника убили. Руководитель поездки, – тут Никлас усмехнулся так, что мне стало страшно, – весьма обрадовался тому, что мы с тобой оказались знакомы. Поэтому мне нашлась несколько другая роль, чем первоначально предполагалось.