Кети знала о мире больше, чем кто-нибудь иной при дворе, потому что родилась в торговом городе у Стены, когда воспоминание о легионах было еще свежо. Сирота из Виндоланда, она была поймана и продана в рабство, будучи совсем молодой, и побывала на обеих сторонах Стены благодаря разным владельцам и причудам судьбы. Только ее быстрый ум и несгибаемая воля сохранили ей жизнь, и отовсюду, куда бы она ни попадала, Кети уносила рассказы о странных богах и чужих обрядах, по-прежнему соблюдаемых наследниками легионеров. Но с наибольшим усердием она училась лекарской практике многих стран. Она была уже старухой, хотя, конечно, не такой, как Нонни, когда мой отец купил ее и освободил в обмен на лекарские услуги. Это была во всех отношениях удачная сделка, потому что она пользовала всех, кто бы к ней ни обратился.

Кети ухмыльнулась яркой улыбкой, сморщившей ее лицо, явно издеваясь над миром, который столь серьезно воспринимал себя, и сощурила выцветшие глаза, пытаясь лучше разглядеть дуб на хребте.

– Это что, пучок омелы, там, сбоку от кроны дерева?

Между нами шла игра; Кети показывала на предметы, а я говорила ей, что вижу, потому что, уже когда я была маленькой, волосы ее стали седыми и бледными, водянистые глаза были слишком слабы, чтобы отчетливо видеть вдаль. Кети странно выглядела в этой стране буйных цветов и темных, пронзительных глаз; некоторые шепотом говорили, что в ней, должно быть, течет саксонская кровь. Но именно то, что выделяло Кети на фоне других, спасло ее в дни рабства, потому что никто не осмеливался причинить вред существу, носившему столь очевидный божественный отпечаток, из страха, что боги отомстят за ее смерть.

– Омела? – повторила я, уставясь на темное пятно, подвешенное на ветках дерева. – Возможно. Или беличье гнездо. Там что-то есть… может, мы пойдем посмотрим?

– Нет, нет, дитя! Я не хочу нарваться на брань Нонни из-за секундного любопытства. Кроме того, мы можем спросить жреца, когда он в следующий раз будет при дворе. Они всегда знают, где искать священное растение.

Жрецы, подобно другим священнослужителям, в это время отсутствовали, переезжая из одного конца страны в другой по мере надобности. Они воистину принадлежали людям и пользовались полной безопасностью при переездах между королевствами вне зависимости от того, кто с кем воевал. В обществе жрецов я чувствовала себя неспокойно из-за их тайных заклинаний и мрачных заявлений и с гораздо большим удовольствием узнавала о богах от Кети.

Итак, мы ехали, оживленно беседуя, и я даже не заметила, когда родители вновь присоединились к нам, пока мать не остановила Быстроногую рядом со мной.

– Как чувствует себя моя девочка? – спросила она, сбрасывая капюшон и одновременно кивая Кети. – Ты не устала от целого дня езды верхом?

Я отчаянно затрясла головой, вызвав смех Кети.

– Она, конечно же, дочь своей матери, – заявила старуха, – и, очевидно, унаследовала некоторые черты характера из далекого прошлого.

Я поняла, что она имеет в виду нашего предка, который вышел с севера и подавил сопротивление ирландцев на побережье Уэльса. Эдвен иногда пел о нем: «Куннеда гордый, как лев, Куннеда с девятьюстами лошадей…» Я не знала этого предка, как знала его мать, но очень гордилась своим происхождением.

К тому времени когда мы поднялись на вершину последнего хребта, ветер стал пронзительно холодным, и дыхание лошадей вырывалось легкими клубами пара. Огромные облака неслись над лесом, и я радовалась, что мы почти добрались до дома.

Ниже протекала река, и на дальний берег высыпали деревенские жители, приветствуя нас. Когда мы достигли начала брода, возгласы стали громче, и я увидела Лин, дочь сыровара, пробившуюся в передние ряды и исступленно машущую рукой в мою сторону. У меня были друзья по всему Регеду, но никому из них я не была так рада, как Лин, и поэтому радостно помахала ей в ответ и пришпорила бы Либерти, если бы не резкие слова Кети.

– Разрешение на въезд в первую очередь следует спрашивать у короля и его жены, и ты не обгонишь их просто из-за приподнятого настроения.

Поэтому я натянула поводья и заняла свое место в ряду в соответствии с правилами приличия, следуя за родителями через брод и вверх по холму. Яркие флаги полоскались на фоне темнеющего неба в такт марширующим вместе с нами арфистам, дудочникам и местным музыкантам, поддерживающим ритм своей музыкой и дополняя атмосферу праздника. Люди стояли по обе стороны дороги, размахивая руками и улыбаясь, и я широко ухмыльнулась Лин, когда проезжала мимо нее. Люди находили среди прибывших своих родственников и друзей и тоже вливались в наши ряды, и вскоре все население провожало нас до зимнего дома.

Официальный въезд короля часто происходит именно так, но раньше я наблюдала его из повозки и понятия не имела, как это захватывающе, когда ты являешься активным участником процессии. Потом я много раз участвовала в более торжественных въездах, сидя на красивых лошадях, но ни один из них не доставил мне большего удовольствия. Возможно, тогда я впервые почувствовала, что значит королевское происхождение.

Как только мы оказались за воротами внутреннего дворика, все стало намного проще, и шумный смех приветствий смешался с возгласами удивления и вздохами облегчения женщин, выбиравшихся из фургонов. Нонни передала моей матери юного принца, а когда я соскочила с пони, сквозь толпу продралась Лин. Мы вместе направились к амбару, где я собиралась протереть Либерти, однако Руфон отобрал у меня поводья и прогнал нас.

– Пара хихикающих девиц, вертящихся под ногами, здесь никому не нужна, – проворчал он, и Лин испуганно отпрянула, потупившись.

– Ах, не принимай его всерьез, – сказала я, пока мы шли к кухне. – Он гораздо добрее, чем кажется.

Это был обычный первый вечер после долгой разлуки, когда усталых путешественников встречают оживленные хозяева, радующиеся их возвращению домой. Повсюду слышался смех, царил беспорядок, и мы, обогнув шумные кучки людей, вихрем пронеслись в главный зал.

В центральном очаге от углей, собранных в кучу, шел жар, и над ними на тройных цепях висели огромные котлы с кипящей похлебкой. Расставили столы на козлах и принесли резные стулья, потому что совет начнется сразу после завершения трапезы. Лин и я нашли укромный уголок в тени под хорами и уселись, чтобы обменяться новостями.

– Я сломала руку, – сказала она, закатывая рукав и показывая слегка искривленную конечность, – пыталась поставить силок в лесу.

Даже взрослые не рискуют заходить в леса одни, и я, восхищенно посмотрев на подругу, пробежалась пальцами по атласному шраму.

– Ты ходила в леса?

– Не одна. С братом, и мы побывали только на краю леса у нашего пастбища. Но кость торчала наружу, рука сильно болела, и мама хотела показать меня Владычице Озера.

– И ты ее видела? – Я была одновременно потрясена и восхищена, потому что никогда не встречала людей, действительно видевших верховную жрицу, хотя о ней, конечно, знали все.

– Нет, – ответила Лин, качая головой и опуская на шрам рукав. – Мама вправила кость, завернула руку в листья вяза, и она срослась сама, только стала немного кривой, поэтому я и не побывала в святилище. – Она хихикнула и склонила голову набок. – Когда мама предложила это, отец устроил страшный скандал. Он схватил кусок ткани, накинул на плечи как шаль, потом стал ковылять туда-сюда по комнате, передразнивая жрицу. Мама всерьез испугалась и вовремя сотворила знак против зла.

При этих словах Лин сама сделала беззвучное движение рукой, я повторила его, потому что высмеивание жрицы было сродни богохульству.

– И вообще, кому охота увидеть старую жрицу, слишком дряхлую и болезненную, чтобы появляться даже среди своих? – заключила моя подруга.

Интересно, подумала я, знает ли она про христиан, осуждающих любого бога, кроме их собственного, но прежде, чем я успела спросить ее, она начала рассказывать мне о двухголовом козленке, которого выкинула коза этой весной, и об обрядах, выполненных после его смерти.