Для достижения цели она настояла на том, чтобы забрать всю сумму в номер, а не оставлять ее в сейфе отеля. Неотразимая улыбка растопила сердце кассира, и, спустя некоторое время, ей принесли большую сумку, набитую купюрами, а также бутылку шампанского в качестве подарка от казино. В номере Жюстин вывалила содержимое сумки на шелковое покрывало огромной кровати. Мгновение она стояла неподвижно, с затуманенными глазами. Затем медленно разделась перед Антуаном, оставив только туфли, и томно растянулась на кровати; кокетливое выражение ее лица превратилось в совершенно детское выражение радости. Туфли слетели, и Жюстин принялась танцевать и прыгать на кровати, набирая полные руки купюр, отпуская их так, чтобы они скользили вдоль тела, чтобы каждой клеточкой чувствовать прикосновение глянцевой бумаги. Столько денег... Жюстин видела вещи, которые она сможет купить на эти деньги. Мало-помалу она успокоилась, вытянулась, раздвинула ноги и сделала Антуану знак присоединяться.

Однако вовсе не он возбуждал Жюстин, а россыпь денег, на которых покоилось ее тело, возбуждали они ее так, что она захватила несколько купюр, и начала легонько тереть ими грудь, разогревая себя. Затем покрыла ими все тело. Она гладила ими лицо, шею, вдыхала их аромат, потом скользнула новенькой купюрой между ног. Купюра постепенно смялась, тогда она обернула ее вокруг большого пальца и медленно ввела в себя, осторожно, чтобы не повредить нежную кожицу. Однако осторожность продлилась лишь несколько минут, потом ее палец безжалостно начал погружаться все глубже, терзая влажную плоть. Заметив, что Антуан смотрит на нее, она поднялась, обхватила его член и принялась его возбуждать, лаская рукой через купюру. Когда он увеличился, она направила его между своих бедер, принимая в себя этот странный кондом из купюр, который быстро исчез в ее лоне. Антуан ласкал ее не переставая, вызывая постоянные выделения, увлажнявшие его, и заставляя Жюстин дрожать и задыхаться от удовольствия.

Она обернулась, чтобы полюбоваться столь желанной сценой, скользнув ягодицами по покрывалу. Хруст был приятен для ее слуха, купюры впитали запах их плотского наслаждения, Антуан с силой проникал в нее, безжалостно подбрасывая ее своими безумными толчками, пока не кончил. Фонтан его удовольствия был собран купюрой достоинством в сто долларов. Жюстин схватила ее, облизала и положила на грудь, продолжая ласкать себя и отдаваясь языку любовника, терзавшего ее интимные губы. Однако после всех этих усилий, хоть и приятных, Жюстин поняла, что не испытает оргазма. Она тяжело задышала, откидываясь в притворном оргазме, которого добивался ее любовник, и окончательно расслабилась, осязая прилипшие к ягодицам влажные и мятые купюры.

Жюстин бережно хранила это воспоминание, несмотря на то, что она не получила того наслаждения, на которое рассчитывала, и она подразумевала именно это, изображая серебряную гору под ногами Адама. Но она не ценила Антуана настолько, насколько желала. Она находила в нем, без сомнения, много замечательных качеств, но его главное очарование, хотя ей было неприятно признавать это, заключалось в его банковском счете. Это был замечательный человек: щедрый, достойный, он хотел и умел доставлять удовольствие. Он был привлекательным и хорошим любовником... но Жюстин чувствовала, что должна его оставить, чтобы не причинить ему со временем еще большую боль и чтобы не наслаждаться преимуществами его положения, не любя его. Что она и сделала.

Вот и все, что касалось ее прошлого.

С тех пор до настоящего момента, когда она вспоминала об этих замечательных временах, Жюстин дальше не продвинулась. Она не купалась в тысячах купюр на громадной кровати, не бывала в компании ни одного из мужчин, с которым провела бы такие же волшебные минуты, и Адам не был закончен.

Не хватало самой малости, но жизненно необходимой малости: мужской плоти. Жюстин даже не сделала наброска. Это была единственная недостающая часть тела. Она не могла решить, какой она должна быть у Адама. То она предполагала изобразить ее соразмерной остальному телу, длинной и крупной, достойной бога, то – на другой день –ей хотелось сделать ее такой, как у обычных смертных. Несомненно, она могла бы обратиться к образу Антуана. Его орган был довольно впечатляющим: внушительным по размерам и нежным; но нельзя сказать, чтобы его действия были столь уж необычайными. Она могла бы – и чуть было не решилась – сделать его таким же, как у Джона: из всех трех мужчин о нем у нее сохранились самые лучшие воспоминания.

Короче говоря, Жюстин упорствовала, желая, чтобы плотью Адама стала именно та, что довела бы ее до исступления, заставив потерять голову. Все эти Александры, Джоны, Антуаны были, конечно, прекрасны, но ни один из них не доставил ей желаемого наслаждения...по крайней мере, такого, которого она хотела, и о котором твердили все вокруг.

Жюстин была убеждена, что как только узнает это состояние блаженства, все остальное придет само. Она освободится от своего наваждения и сможет, наконец, закончить Адама и заняться воплощением в жизнь других проектов. Она задумывалась, что будет, когда она завершит Адама. Какую цену назначить за картину, столько несущую в себе? Адам много дал ей. Даже несмотря на то, что это была химера, выдумка, он был живой в ее представлении, он дарил ей определенный комфорт. Она обращалась к нему, спрашивала совета, как поступить, особенно в кризисных ситуациях. Он понимал ее без слов. Когда она чувствовала себя одинокой, она представляла его рядом, а себя – в сильных объятиях его рук. В такие минуты она воображала недостающую часть его тела; и она была огромной, почти соответствующей древним мифам как размером, так и мощью. Помимо великолепных сексуальных качеств, Адам воплощал в себе все, что она искала в мужчинах. Она была бы так счастлива с ним! Они составляли бы идеальную пару, влюбленную и довольную. Она была бы его возлюбленной, матерью, сестрой, он был бы ее возлюбленным, отцом, поверенным. И исключительным любовником... Никогда Адам не занимался бы с ней любовью одинаково дважды, как если бы он менял свою плоть каждый раз!

Но вскоре она почувствовала мучительную пустоту, возвратившись к жестокой реальности своей постели, одинокой и холодной, а Адам вернулся на картину.

Жюстин была разочарована. Она спрашивала себя, как и когда встретит она идеального сексуального партнера, того, кто даст ей такое наслаждение, после которого она сохранит его образ для Адама? Его мужской атрибут должен представлять собой вершину, апофеоз мужской силы, поскольку Жюстин была уверена: только в этом случае она испытает полное удовлетворение. Так как для этого не подходили ни Джон, ни Антуан, ни Александр, но у всех троих телосложение было довольно мощным, то требовался лишь пенис большого размера. При этой мысли она представила себя в руках Адама, сидящей на нем верхом, чувствующей его огромное естество, заполняющее ее лоно. Она вообразила, как его сильные руки скользят по ее телу, гладят груди одновременно нежно и страстно; она почти ощущала его член, твердый, как мрамор, скользящий в ней все быстрее и быстрее. Затем она возьмет его в рот, заставив партнера испытать сладкую дрожь, дразня его сверхчувствительную головку, исследуя каждую частичку заполняющей ее плоти. Когда она почувствует, что он на краю оргазма, она снова сядет на него, неспешно гарцуя и навязывая свой замедленный ритм и почти мучая его, пока их не накроет волна общего экстаза. Она видела себя в состоянии восторженности, потрясения, потерявшую всякое ощущение реальности, срывающей в крике наслаждения голосовые связки, чувствущей, как тело уносится куда-то ввысь.

Эта сладостная фантазия привела ее в еще более мучительное состояние. Может, изобразить его на свой вкус и покончить с этим? Это было рискованно, так как лишало Адама некоего мистического ореола, но, возможно, стоит пойти на этот риск.

Близкая к отчаянью, она понимала, что ничего этого не произойдет – ни упоения воображаемым членом, ни наслаждения, которое доведет ее до крика. Не желая расстраиваться еще больше, она решила пройтись, чтобы развеяться.