Да не посетует на меня читатель, что в этой книге будет рассказано не только о хазарах и их стране, но также и о маршрутах и прочитанных книгах, о моих спутниках и собеседниках, о спорах и их решениях и даже обо мне самом.

В один из весенних дней 1959 г. я вошел в читальный зал библиотеки Эрмитажа и увидел профессора М. И. Артамонова, рассматривающего карту калмыцких степей. «Сколько километров в фарсахе?» – мрачно спросил он меня. Я припомнил общепринятую величину – 5,5 км, но профессор буркнул: «Не выходит» – и пригласил меня к карте. Дело заключалось в следующем. Хазарский царь Иосиф в письме к Хасдаи ибн Шафруту описал ежегодную летнюю перекочевку своего двора. Весной он выезжал из своей столицы Итиль, расположенной на берегу Волги, и двигался на юг к реке В-д-шан. Затем он перекочевывал на север, очевидно избегая летней жары в засушливых прикаспийских районах, но двигался не домой, а к реке Бузан, отождествляемой с Доном, и оттуда возвращался к себе в Итиль, находившийся в 20 фарсахах от Бузана [50, с. 103][2] . Тут же царь Иосиф сообщает расстояния от своей столицы до границ своего царства: на восток до Гирканского, т. е. Каспийского, моря – 20 фарсахов, на юг до реки Уг-ру – 30 фарсахов и на север до уже упомянутой реки Бузан и «до склона нашей реки к морю Гирканскому», т. е. до сближения излучин Дона и Волги в современном месте Волго-Донского канала, – 20 фарсахов. Таким образом, все расстояния исчисляются от столицы Итиля. Следовательно, для того чтобы найти место столицы, М. И. Артамонов построил на карте треугольник, упиравшийся вершинами в реки Дон (Бузан), Волгу (Итиль) и Терек (Уг-ру), с длиной сторон, пропорциональной заданным расстояниям.

Однако установленная длина фарсаха – 5,5 км противоречила его построению. Если принять эту длину за основу и опереть вершины треугольника на Дон и пусть даже не на Терек, а на Куму и Маныч, то столица Хазарского каганата должна оказаться в степи Северной Калмыкии, около Сарпинских озер. Это одно противоречило источникам, помещавшим Итиль на берегу Волги, а кроме того, пропадала большая река В-д-шан, находившаяся на 10 фарсахов севернее пограничной реки Уг-ру [72, с. 141—145. Ср.: 7, с. 385—390]. Задача казалась неразрешимой, и именно это заставило моего учителя задуматься.

Хазария в X в. (по данным письма царя Иосифа)

И тут у меня внезапно вспыхнула далекая ассоциация. В молодости, еще в 1932 г., мне довелось работать в Таджикистане малярийным разведчиком. Работа заключалась в том, что я находил болотца, где выводились комары, наносил их на план и затем отравлял воду «парижской зеленью». Количество комаров при этом несколько уменьшалось, но уцелевших вполне хватало для того, чтобы заразить малярией не только меня, но и все население района. Однако я извлек из этой работы максимальную пользу, потому что освоил глазомерную съемку и разговорный таджикский язык. Так как при определении расстояний мне неоднократно приходилось обращаться к местным жителям, то я волей-неволей усвоил среднеазиатскую меру длины – чакрым. Определить длину чакрыма в метрах было невозможно: он был то длинный, то короткий, но в вариациях наблюдалась строгая закономерность. Если идти в гору или по болоту – чакрым короткий, если с горы или по хорошей дороге – длинный, а все прочие величины располагались между этими лимитами. Собственно говоря, чакрым был мерой не длины, а усилий, которые человек должен был затратить, чтобы достигнуть цели. Нельзя не признать, что такая система отсчета была очень удобна для местных жителей, хотя совершенно непригодна для картирования. И тут мне пришла в голову мысль, что таджикский «чакрым» не что иное, как персидский «фарсанг» (арабизированная форма – фарсах), и тогда следует учитывать не абстрактную длину, а проходимость путей-перекочевок. Длина фарсаха высчитана европейцами в условиях пересеченного рельефа Иранского плоскогорья, а в прикаспийских степях, гладких как стол, она должна быть куда больше. Мы тут же прикинули расстояния, построили треугольник, и оказалось, что при длине хазарского фарсаха 10 км река Уг-ру – Терек, река Бузан – Дон, В-д-шан – Кума, а Итиль должен находиться на одном из берегов Волги между селами Енотаевкой и Селитренным.

Оставалось последнее: доказать, что фарсах действительно не определенная мера длины, а приблизительная, зависящая от рельефа и состояния дорог. В европейской литературе указаний на это нет, но дело было спасено персидским романом XIX в. «Путешествие Ибрагим-бека», написанным Зейн аль-Абидина Маргаи. Там описываются впечатления европеизированного перса-патриота, жившего в Александрии и посетившего родину своих предков. Он описывает Персию весьма мрачными красками, но среди прочего есть сентенция, что, мол, персидские арбакеши такие дикари, что даже расстояний мерить не умеют: и длинная и короткая дорога у них составляет «один фарсанг» [см. 57, с. 194]. Это соображение помогло решить вопрос, и вскоре М. И. Артамонов предложил мне ехать на берег Волги и отыскивать там столицу Хазарии, место которой он рассчитал с достаточной точностью. Я с восторгом согласился, и экспедиция была намечена на сентябрь 1959 г.

Согласно описаниям арабских и персидских географов [сводку сведений об Итиле см.: 88, с. 255—261] и письму царя Иосифа [50, с. 84—86, 102], Итиль был большим городом, располагавшимся на длинном, узком острове и обоих берегах Волги. С правым берегом остров был соединен мостом, а на левый нужно было переправляться на лодке. Размеры города у разных авторов разные и довольно неопределенные. Однако все подчеркивают, что город был обширным и многолюдным, хотя кирпичных зданий, за исключением ханского дворца, не было. Указано, что в городе было много деревьев, а стену, окружавшую город, сравнивали даже со стеной Ургенча [7, с. 394—397]. С одной стороны, количество признаков и авторитетных свидетельств как будто вполне достаточно, но с другой – непонятно, как мог такой памятник остаться незамеченным, когда даже остатки деревень не могут укрыться от острого глаза археолога.

Берега Волги населены густо, и если бы город располагался там, то, вероятно, был бы давно найден. И все-таки соображения М. И. Артамонова были столь убедительны, что для проверки их поехать на место, казалось, необходимо.

В начале сентября 1959 г. из Ленинграда выехала Астраханская археологическая экспедиция в составе: Лев Николаевич Гумилев – начальник экспедиции, Иштван Эрдеи и Василий Дмитриевич Белецкий – сотрудники экспедиции. В Москве к экспедиции примкнул студент-дипломник исторического факультета МГУ Андрей Николаевич Зелинский. Мы приняли его на должность рабочего и были потом очень рады, так как он оказался дельным работником и хорошим товарищем.

Как истые «полевики», мы начали вести свои первые наблюдения еще из окон астраханского поезда. Ранняя северная осень со слякотью и моросящими дождями осталась позади, как только мы переехали Волгу. Яркая голубизна неба как-то особенно гармонировала с палевой желтизной иссохших трав, припудренных тонкой пылью. Странно, но ни блеклость трав, ни пыль не казались ни скучными, ни безрадостными. Все было насквозь пропитано солнцем: и трава, и пыль, и меланхолические верблюды, и ветлы – мощные ивы с бледно-зелеными узкими листьями, трепетавшими под слабым дуновением ветерка. Степные травы намного калорийнее и питательнее свежей зелени северных болотистых лугов, и для прокорма стад домашних и диких животных их хватало. Тут я стал учиться «читать ландшафт» – искусство, определившее дальнейшую судьбу экспедиции.

В Астрахани мы задержались только до парохода, утром 8 сентября высадившего нас на пристани села Енотаевки, на правом берегу Волги.