На западе я мог видеть рыночную площадь. Мне, конечно, больше всего нравилось смотреть именно туда, но приходилось скорее подглядывать украдкой, чем смотреть открыто, когда кто-нибудь мог видеть меня, ведь если меня замечали, каждый норовил подбежать и простереться ниц. Я мог только выглядывать из-за занавесок, чувствуя себя преступником. Помню, что когда я жил в Джокханге в первый или второй раз в возрасте семи или восьми лет, я ужасно опозорился. При виде множества людей внизу я не смог удержаться и нагло выставил свою голову из-за занавеса. Но мало того, я помню, что на головы людей, бросившихся на землю далеко внизу, полетело несколько плевков! И рад сказать, что впоследствии юный Далай Лама научился некоторой самодисциплине.

Я любил разглядывать сверху прилавки на базаре и, помню, однажды увидел маленькое деревянное игрушечное ружье. Я послал кого-то купить его для меня. Я заплатил за него из тех денег, которые были пожертвованы паломниками. Иногда я тратил их на себя, потому что официально мне не разрешалось иметь дело с деньгами. Действительно, даже сейчас я непосредственно их не имею. Вес мои расходы находятся в руках моего личного секретариата.

Еще одним удовольствием жизни в Джокханге была возможность завести новых друзей среди тамошних уборщиков. Обычно все свободное время я проводил в их компании, и, наверное, когда я уезжал, они были так же опечалены, как и я. Однако вспоминаю один год, когда людей, с которыми я так крепко подружился во время предыдущего праздника, там не оказалось. Я хотел знать, почему их нет, так как очень ждал новой встречи с ними, и выспросил,, что произошло, у единственного оставшегося. Он рассказал мне, что остальные уволены за кражу. После того, как я уехал последний раз, они залезли в мои апартаменты через потолочное окно и взяли вещи — золотые масляные светильники и тому подобное. Хорошая же у меня была компания!

Последний день праздника Монлам посвящался уличным шествиям. Сначала процессия, во главе которой несли большую статую Майтреи, грядущего Будды, обходила по периметру старый город. Этот маршрут назывался "Лингхор". Я слышал, что он больше не существует благодаря китайской перестройке столицы, но все еще существует "Бархор", или внутренний обход, идущий прямо вокруг Джокханга. В прежние времена благочестивые паломники считали своим долгом обойти весь Лингхор только путем простираний телом.

Вскоре после того, как статуя завершала свой круг, все вокруг приходило в движение, потому что всеобщее внимание переключалось на спортивные состязания. Они включали в себя скачки лошадей и соревнования в беге участников из публики и служили для всех большой забавой. Скачки лошадей были довольно необычными, так как лошади были без всадников. Их выпускали под монастырем Дрейпунг, а конюхи и зрители направляли их к центру Лхасы. Перед прибытием лошадей начиналось соревнование претендентов на звание чемпионов по легкой атлетике: они бежали на более короткое расстояние, но тоже к центру города. Те и другие прибывали одновременно, и это часто приводило к забавной неразберихе. Но однажды произошел злополучный случай, когда некоторые бегуны ухватились за хвосты пробегавших лошадей и шли на буксире. Сразу после окончания забегов Гофмейстер обвинил в этом "преступлении" тех, кто в нем, по его мнению, участвовал. Большинство из них были моими служащими. Я был огорчен, когда услышал, что их, наверное, накажут. Но в конце концов мне удалось заступиться за них, хоть раз в жизни.

Некоторые моменты праздника Монлам затрагивали непосредственно все население Лхасы. В соответствии с древней традицией, светская власть в городе осуществлялась настоятелем монастыря Дрейпунг. Он, в свою очередь, назначал из своих монахов администрацию и полицейских для поддержания законности и порядка. Это соблюдалось строго, и всякие проступки наказывались довольно большими штрафами. Предметом особенных забот была чистота, и, как результат, — в это время года каждое здание заново белилось, а улицы выметались до последней соринки.

Когда я был ребенком, в празднике Лосар одним из самых важных моментов для меня была традиция печь "кхабсе", или новогоднее печенье. Ежедневно во время праздников мой Мастер Кухни замешивал тесто для вкуснейшего печенья, и, придавая ему причудливую форму, обжаривал в масле. Один раз я решил попытаться собственноручно заняться выпечкой. Все шло хорошо, и я был вполне доволен моим рукоделием, поэтому сказал Мастеру Кухни, что приду попечь еще на следующий день.

Но на другой день, к несчастью, налили свежего масла, которое не успело как следует прокипеть. В итоге, когда я бросил свое тесто в сковороду, произошло нечто вроде извержения вулкана. Кипящее масло облило мою правую руку, и она сразу же покрылась пузырями. Однако из этого события мне в основном запомнился один повар, пожилой невозмутимый человек, который только что принял большую понюшку табаку. Он подскочил ко мне с чем-то похожим на взбитые сливки и стал накладывать на мою руку. Обычно он отличался беспечностью, но в этот раз страшно переволновался. Помню, что я думал, как он смешно выглядит с крошками табака и соплями, выскочившими из носа, и с самым серьезным выражением своего покрытого оспинами лица.

Из всех празднеств мне больше всего нравился фестиваль оперного искусства, который начинался в первый день седьмого месяца каждого года и продолжался неделю. Он включал в себя представления, которые давали труппы танцоров, певцов, музыкантов и актеров со всего Тибета. Представления проходили на вымощенной площадке, у внешней стороны Желтой Стены. Сам я наблюдал представления из временной ложи, сооруженной наверху одного из зданий, примыкающих к стене с внутренней стороны. В числе зрителей были все члены правительства со своими женами, которые пользовались случаем посостязаться между собой в украшениях и нарядах. Однако соревновались друг с другом не только придворные дамы. Случай покрасоваться представлялся также и уборщикам в Норбулингке. В дни перед праздниками они тратили много времени и энергии, чтобы одолжить и взять напрокат одежду и украшения, предпочтительно коралловые, в которых должны были показаться публике. Их момент наступал, когда они выносили вазы с цветами на конкурс садоводов, который проводился во время этого фестиваля.

И никогда не забуду одного из моих уборщиков, появлявшегося в особенной шляпе, которой он безмерно гордился. У этой шляпы был длинный, красный шелковый султан, и он артистично драпировал этот султан вокруг шеи и плеч.

Публика тоже приходила посмотреть на представления, хотя, в отличие от правительственных чиновников и аристократии, у нее не было особых мест для сидения. Люди шли не только на просмотр представления, но также для того, чтобы подивиться на вельмож в их церемониальном убранстве. Народ также пользовался возможностью обойти вокруг Желтой Стены с молитвенным барабаном в руке. (Молитвенный барабан представляет собой цилиндр, в котором находятся молитвы, и его вращают, читая при этом мантры).

Приходили не одни только жители Лхасы; но и высокие, задиристые кхампинцы с востока с длинными волосами, экстравагантно завязанными красными лентами; непальские и сиккимские торговцы с юга; и, конечно же, мелькали щуплые фигурки крестьян-кочевников. Люди от души предавались забаве — тибетцы на это большие мастера. Мы большей частью совсем простые люди, которые ничто так не любят, как хорошее зрелище и добрую вечеринку. Даже некоторые монахи участвовали в веселье, хотя тайком и переодевшись.

Это было такое счастливое время! В период представления люди сидели и разговаривали: песни и танцы были настолько знакомы, что они знали все эпизоды наизусть. Почти все приносили закуски, чай и чанг, приходили и уходили как кому вздумается. Молодые женщины кормили грудью своих младенцев. Дети бегали туда-сюда со смехом и воплями, останавливаясь только на секунду, чтобы вытаращить глаза на выход нового исполнителя, одетого в фантастический красочный костюм. При этом каменные лица одиноко сидевших стариков просветлялись, а старухи на мгновение прекращали свою болтовню. Затем все продолжалось, как и раньше. И все это время солнце проливало на нас свои щедрые лучи, а горный воздух кругом был чист и свеж.