Далее Всеволод Владимирович переходит к деталям, которые вовсе не снижают образа трудолюбивых субботников. Понятно, что попутно шпыняются еврейчики, делающие "гешефты" на продаже свитков своим собратьям по вере.

Хоронят субботников по еврейскому обряду: без гроба, заворачивая в саван, "смертную рубаху" (китель). Надмогильные памятники – вертикальные, общееврейской формы, с надписями на двух языках – русском и древнееврейском.

Среди субботников есть и прозелиты, которым общество сообща ставит дом и вообще помогает изо всех сил. Крестовский считает прозелитов неудачниками, переходящими в иудаизм из-за нужды. Хотя описание помощи неофиту скорее говорит о высокой степени взаимопомощи, чем о принуждении: «Иудействующие считают… своим долгом всячески поддержать на первых порах неофита и нравственно, и материально: помогут ему и избу поставить, и поле обработать, и зерна на засев дадут, обрядят и хозяйство, пожертвовав кто чем может, – один принесет "на новоселье" миску, другой ведро, третий горшок, четвертый барана пожертвует – с мира по нитке, голому рубаха; и этот голый, гляди, чрез несколько месяцев стал порядочным хозяином, может жить с семьей не нуждаясь, впереди есть для него и просвет и надежды, но увы! – все это приобретено на счет не легкой сделки с собственной совестью, ценой вероотступничества…»120. Особенно следует подчеркнуть, что приведенные выше описания принадлежат автору романа "Тамара Бен Давид", в котором описывается история перехода еврейки в православие, рассуждается о всемирном еврейском заговоре и т. п. Но тем не менее с такой полнотой субботнический быт не был описан ни одним этнографом или писателем. Крестовский, хотя и предвзято, но талантливо описал то, что увидел.

На начало XX в. ересь была широко распространена в следующих губерниях:

Иркутской, Новгородской, Орловской, Тамбовской, Тульской, Екатеринославской, Астраханской, Ставропольской и почти во всех губерниях Кавказа и Закавказья, а также в Тверской, Кубанской и Донской областях121. Список губерний неполный, ибо "субботники" проживали и в столичных губерниях – Московской и Петербургской.

По переписи населения 1897 г. общее число старообрядцев и сектантов определяется цифрой в 2 137 738 человек. Исследователь сектантства А.С. Пругавин убежден, что это число значительно занижено. Цифра вообще не дает представления о степени распространения раскола в России. А.С. Хомяков в свое время определял всю раскольничью массу как равную по численности населению Испании. А.С. Пругавин на основании официальных и полуофициальных источников называет невероятную цифру – 20 млн человек!122 Книга Пругавина вышла еще до революции 1905 г., и, конечно, он должен был оглядываться на церковную и государственную цензуру. Тем поразительнее приведенные факты. Мы же можем задать вопрос: "Какова же была численность иудействующих?" Официальные данные ни в коей мере не соответствуют действительности. Они оперируют в лучшем случае десятками тысяч человек.

Вспомним 11-й пункт инструкции от 3 февраля 1825 г., касающийся как раз сокрытия истинного числа иудействующих: сведения требовалось собирать тайно – по лексике инструкции – "со всею возможною скромностью". Вспомним и тайного субботника Аггея Касьяновича, выдавшего себя за старовера. Сколько же было этих странных маранов новейшего времени? Писатель С.А. Анский, интересовавшийся русским субботничеством, слышал от одного иудействующего следующее: "А, между прочим, нас, геров, ведь не мало будет. Почитай, по одной Волге с полмиллиона (?) душ наберется…"123 Авторский вопросительный знак не убеждает. Счет субботникам шел на сотни тысяч. Другое дело – их идентификация по паспорту. Если исследователь сектантства увеличил официальную цифру в 10 раз, то такое же увеличение субботников приведет нас к тому же числу – сотни тысяч. Один из авторов Воронежских епархиальных ведомостей договорился даже до того, что жидовствующие размножались так быстро, как "некогда Евреи в Египте" – ценное свидетельство из другого лагеря!124 Возникает, впрочем, один из самых сложных вопросов. Почему русские люди, известные своим религиозным консерватизмом, переходили из "стана ликующих" в стан "униженных и оскорбленных"? Этот вопрос не давал покоя ревнителям веры, правительству и Синоду. Утверждение, что их "прельстили" в иудаизм, "сманили" в жидовство, что они вошли в "соблазн" или даже были "совращены" – мало вразумительны. Если только не обратить внимание на почти фрейдистскую лексику.

Попытки объяснить рациональностью поступки сектантов, в конечном итоге, мало что дают. Прислушаемся к голосу одного из первых исследователей русского сектантства С.В. Максимова, который удивляется переходу в иудаизм, к которому никто не принуждает: это не насильственная ассимиляция (по Максимову – "подделка") и не корысть. "Там, где подделка под чужую национальность затребована корыстными целями и для них необходима, в ней мы не видим ничего удивительного. Там, где для этой подделки нет благоприятных причин и она переходит в подражание при безвыходности, мы также не найдем ничего странного. Подивимся другому явлению, когда все причины его находятся вне всяких вероятных явлений, когда они не экономические, не географические, не климатические – никакие. Нет изолированного, безвыходного положения, среди одной и той же и все чуждой народности; нет и того сильного рычага деянии человеческих, каково искание корысти, материального обеспечения, денежного обогащения. Есть даже для русского человека кое-что из неприятного ему, несочувственного: вера, несходная с той, за которую он кровь проливал и теперь пролить не задумается; есть и при этом народ, и у русских людей находящийся в каком-то подозрении. Между тем, больше двух тысяч русских семей (речь идет о закавказских герах и субботниках. – С. Д.) стремятся уподобиться этому народу, считая для этого лучшим средством его веру, и подчиняют ей свои житейские обычаи и отечественные привычки. Для этих людей Евреи стали идеальным народом (курсив мой. – С. Д.), Ветхий Завет исключительным руководством в вере и жизни. Притом же эти люди стали так думать и так поступать не там, где ютится гонимое племя, не в тех местах, где оно пустило глубокие корни; напротив, пошли русские люди в еврейскую веру в тех местах, где все тому противодействовало: евреям воспрещено было постоянное жительство… Как бы то ни было, факт совершился. Русский человек самым делом доказал сочувствие к угнетенному и презираемому племени и принял его веру… (курсив мой. – С. Д.). И, принявши Закон Моисеев, естественным образом должен был подчиняться и предписаниям этого закона: к народным обычаям своим примешал он еврейские и стал сознательно стремиться к тому, чтобы сделаться совершенным евреем"125.

Николай Сазонтьевич (Созонтьевич) Ильин (1809 или 1812-1890), "солдатский сын", отставной штабс-капитан артиллерии, был внебрачным сыном русского генерала, судя по всему, шведского происхождения, Владимира Григорьевича Паткуля (умер в 1855 г.), ревельского коменданта и члена генерал-аудиториата, потомка знаменитого Иоганна-Рейнгольда Паткуля – героя Северной войны, казненного Карлом XII. Мать – полька-католичка, Тенчинская. "Номинальный отец", узнав об измене жены, оскорбил генерала и был разжалован в солдаты. Далее его следы теряются. Детство Николая было безрадостным. Жил он с матерью, отца не знал. Хотя, по-видимому, генерал как-то все-таки помогал "соломенной вдове". Его крестили в православную веру и первым его учителем был сельский дьячок, дальнейшее образование он получил в Полоцком иезуитском колледже. В 1832 г., числясь военным кантонистом, Ильин поступил в учебную артиллерийскую бригаду. В качестве вольнослушателя он посещал офицерские классы Михайловского артиллерийского училища в Петербурге (впоследствии преобразованного в военную академию), для того чтобы получить первый офицерский чин прапорщика. В училище обратили внимание на его талант и усидчивость, и ему было предложено написать руководство для действий артиллеристов "на берегу и на море". Его техническое образование, как ни странно, отразилось в его будущих богословских трактатах, например, говоря о трех главных событиях в Мире – он называет их тремя бомбами Божьей Артиллерии1. В 1834 г., довольно поздно, в 26 лет он был произведен в прапорщики, женился (жена – Ольга Евстафьевна Тиде, протестантка) и получил назначение в Юго-Западный край. Жизнь в маленьких местечках, при всех ее минусах, заставила Ильина сосредоточиться, и он усиленно занялся самообразованием. В это же время вышла первая часть его "Руководства", которая вызвала восторженный отзыв редактора морского журнала "Маяк", корабельного инженера и писателя, впоследствии генерал-лейтенанта С.А. Бурачека. Он назвал автора настоящим ученым, предрекая Ильину мировую славу. Этот успех окрылил Николая Сазонтьевича, но тем удивительнее, что он вскоре оставил навсегда военные занятия – причиной этого стало духовное перерождение. И не исключено, что к тому подтолкнуло его тесное общение с еврейством, составлявшим весомое большинство местечек Юго-Западного края.