Число «литерных» номеров в Лефортово и во внутренней тюрьме на Лубянке росло с каждым днем.

30 мая Политбюро приняло решение: «Отстранить тт. Гамарника и Аронштама от работы в Наркомате Обороны и исключить из состава Военного Совета, как работников, находившихся в тесной групповой связи с Якиром, исключенным ныне из партии за участие в военно-фашистском заговоре».

Начальник Политуправления РККА Гамарник, одновременно занимавший посты замнаркома обороны и зам. председателя РВС СССР, в это время болел и находился у себя дома на постельном режиме. 31 мая Ворошилов вызвал к себе его заместителя Булина и начальника управления делами НКО Смородинова, приказав ехать к Гамарнику на квартиру и объявить ему приказ об увольнении из армии. Сразу же после их ухода из квартиры Гамарник застрелился. Назавтра газеты сообщили:

«Бывший член ЦК ВКП(б) Я. Б. Гамарник, запутавшись в своих связях с антисоветскими элементами и видимо боясь разоблачения, 31 мая покончил жизнь самоубийством».

«Заговор маршалов» 1937 года благодаря односторонней трактовке в прессе и исторической литературе, и по сей день воспринимается массовым сознанием как сфальсифицированная в узком кругу тайная расправа Сталина над невинными жертвами. Однако такой упрощенный взгляд, раньше вполне устраивающий общество, сегодня уже не годится.

В материальном мире не бывает следствий без причин. Непременно должен быть какой-то толчок, какой-то повод, приведший к конфликту. В данном случае конфликт возник в кругу своих людей, давно знакомых между собой, относящихся к высшей военной элите.

Соперничество Ворошилова, Буденного, Дыбенко и прочих выходцев из рядов красноармейской массы с Тухачевским, Егоровым, Якиром, Корком и другими, представляющими образованную часть командного состава РККА, ни для кого не было секретом в тридцатые годы. Отголоски этой скрытой, но острой борьбы доходили до самых отдаленных военных гарнизонов. Взаимная неприязнь противоборствующих группировок уходила корнями в глубь Гражданской войны и обострилась после снятия с поста наркомвоенмора Троцкого. Постепенно она превращалась во вражду, по мере того как врагами становились гражданские политики, еще недавно считавшиеся соратниками. Водораздел среди военных в масштабе один к одному отражал водораздел между партийными функционерами.

Чтобы понять причины раскола комсостава, надо понять то время. Поколению шестидесятых-семидесятых годов, воспитанному в духе преклонения перед Политбюро и советским правительством, трудно было представить, что в середине тридцатых, когда возникло дело Тухачевского и других крупных военных, члены Политбюро и даже сам Сталин часто отдыхали с военными вместе, сиживали за одним столом, веселились, пели песни, плясали, обращались друг к другу на «ты». В такой непринужденной обстановке, когда были видны ум и способности всех, каждый вел себя раскованно и не сотворял кумира из сидевшего рядом соседа.

Не испытывали священного трепета и перед Сталиным. Другие, их сменившие, будут замирать в восторге, неметь от сладостного томления при виде вождя. А для этих он товарищ, соратник. Они знавали его в разных ситуациях, не всегда красивых и приятных. В тридцать седьмом еще не вышел «Краткий курс истории ВКП(б)» с безудержными восхвалениями гениального вождя всех времен и народов, он не изображен еще единственным человеком, которого партия посылала на самые опасные и решающие для революции фронты, где он обеспечивал победы.

Участвовавшие в застольях по поводу годовщин революционных праздников военные, сражавшиеся на Гражданской войне в качестве комбригов, начдивов, командармов и комфронтами, захмелев, шумно спорили, где шли главные бои. Каждый громко кричал, доказывал, что судьба революции решалась именно на том участке, где рубился он. Вспыхивали ссоры. Крепли обиды. Сгоряча обвиняли друг друга в протекционизме, в проталкивании своих однополчан.

Сталину надоели постоянные распри, вспыхивающие среди захмелевших военачальников. Первого мая 1936 года подвыпившие гости снова затеяли выяснение отношений. Случилось это после военного парада на праздничном обеде в квартире Ворошилова.

Обычно сдержанный, всегда производивший впечатление воспитанного человека, Тухачевский вдруг набросился на Ворошилова с Буденным, обвиняя их в том, что они группируют вокруг себя небольшую кучку людей, выходцев из Первой конной, и с ними определяют всю военную политику.

Свидетелями инцидента были Сталин и Молотов.

Клим метал на них злорадные взгляды-молнии, в которых читалось: «Вот вам и из благородных кровей! Гость на хозяина чтобы голос повышал — в каких салонах это видано?» Повернулся к обидчику — остер на язык:

— А вокруг вас разве не группируются?

Сталин тогда сказал:

— Надо перестать препираться частным образом. Нужно устроить заседание Политбюро, и на этом заседании подробно разобрать, в чем тут дело.

Заседание Политбюро состоялось на следующий день. После оглашения взаимных претензий и обмена упреками Тухачевский снял свои обвинения.

Рассказывая об этом случае, Ворошилов заметил:

— Тухачевский тогда отказался от своих обвинений. Хотя группа Якира и Уборевича на заседании Политбюро вела себя в отношении меня довольно агрессивно. Уборевич еще молчал, а Гамарник и Якир вели себя в отношении меня очень скверно.

Знаете, по какому случаю и где Ворошилов обнародовал данный эпизод? Ни за что не догадаетесь. Наверное, для многих читателей это будет открытием. Так вот, Климент Ефремович поведал о нем на расширенном заседании Военного совета при наркоме обороны с участием членов Политбюро. Кроме постоянных членов на Военном совете присутствовало 116 военных работников, приглашенных с мест и из центрального аппарата НКО.

Заседание проходило в Кремле с 1 по 4 июня 1937 года. Оно было созвано специально для того, чтобы обсудить доклад Ворошилова «О раскрытом органами НКВД контрреволюционном заговоре в РККА».

Перед началом работы Военного совета всем его участникам раздали показания Тухачевского, Якира и других заговорщиков. Протоколы допросов арестованных военачальников получили и приглашенные с мест. Как видим, утверждения о том, что все делалось келейно, с соблюдением секретности, притом самой строжайшей, опровергаются архивными источниками. Сталин вынес вопрос на открытое коллегиальное обсуждение, готов был выслушать любое мнение.

В первый день с докладом выступил Ворошилов:

— Органами Наркомвнудел раскрыта в армии долго существовавшая и безнаказанно орудовавшая, строго законспирированная контрреволюционная организация, возглавлявшаяся людьми, которые стояли во главе армии…

Зал блистал большими звездами в петлицах, свидетельствовавшими о высочайших воинских званиях присутствовавших — маршальских, командармских первого и второго ранга, комкорских, комдивских, светился бритыми по тогдашней моде головами. В Кремле был собран весь цвет высшего комсостава Красной Армии. Что ни имя — то легенда, восторг и преклонение страны.

— О том, что эти люди — Тухачевский, Якир, Уборевич и ряд других людей — были между собой близки, это мы знали, это не было секретом. Но от близости, даже от такой групповой близости до контрреволюции очень далеко…

Ворошилов взял на себя изрядную долю вины, покаявшись, что не разглядел за своей спиной сговора, за безобидной групповщиной — зловещих замыслов: — Я, как народный комиссар, откровенно должен сказать, что не только не замечал подлых предателей, но даже когда некоторых из них — Горбачева, Фельдмана и других — уже начали разоблачать, я не хотел верить, что это люди, как казалось, безукоризненно работавшие, способны были на столь чудовищные преступления. Моя вина в этом огромна. Но я не могу отметить ни одного случая предупредительного сигнала и с вашей стороны, товарищи… Повторяю, что никто и ни разу не сигнализировал мне или ЦК партии о том, что в РККА существуют контрреволюционные конспираторы…