Я с удивлением понял, что киваю. Мужчины с облегчением переглянулись.

— Да поможет тебе Бог, отец.

Подъём оказался крутым и долгим, хотя я и был к нему готов. Много раз мне приходилось останавливаться, чтобы перевести дыхание, но я боялся слишком задерживаться для отдыха — солнце уже скрылось за холмом. По небу скользили только бледные сероватые отсветы, последние угасающие лучи. Слабая уверенность в своих силах, которую я ощущал в церковном дворе, окончательно исчезла. Боль в груди усиливалась с каждым шагом. Что ждёт меня в этом доме, если, конечно, я вообще туда доберусь? А если старуха уже успела вызвать псов Сатаны — как я смогу встретиться с ними в одиночку?

Я со страхом смотрел на чёрные скалы, торчавшие вокруг, как дьяволовы рога. Я взмок от холодного пота, и только мысли о страшном зле, которое, возможно, совершится при помощи тела невинного ребёнка, удерживали меня от того, чтобы броситься назад. Но я не мог сказать деревенским, что отступил. Видит Бог, они и так меня почти не уважают.

Дорога превратилась в узкую овечью тропу, петляющую между скалами. Местами путь становился опасным, несколько раз я терял опору, оступался и чуть не падал в бурлящую внизу реку. Я ругал себя за то, что забыл захватить фонарь. Как можно быть таким глупым, отправиться на гору, даже не подумав о свете? Может, в сумраке я уже миновал её дом? Уверен, даже ведьма не станет жить среди этих скал. Тропа под ногами исчезла, теперь я шёл по ровной лужайке. Камни и склон холма окружали меня, как крепостные стены, заслоняя даже от слабого света, ещё остававшегося в вечернем небе.

Краем глаза я заметил, как что-то промелькнуло в темноте. Я обернулся. Передо мной в воздухе висел человеческий череп. Я в ужасе замер, а в глазницах черепа внезапно вспыхнуло пламя. Я закричал, отшатнулся, упал и покатился по склону. Земля под головой и плечами исчезла. Я лежал на спине, на самом краю обрыва, повиснув над рекой. На шею летели ледяные брызги, внизу подо мной оглушительно ревела бьющаяся о камни вода. Я судорожно извивался, пытаясь найти опору и выбраться, но трава скользила под руками, и я медленно сползал к реке.

Но кто-то меня схватил. Я вцепился в протянутую руку и с трудом стал карабкаться назад, на берег, пока, наконец, мне не удалось встать на четвереньки на твёрдой земле. Я задыхался, руки и ноги тряслись. Подняв голову, я уткнулся в вонючую и грязную женскую юбку.

Я кое-как поднялся на ноги. Передо мной, держа череп со светящимися глазами, стояла старая ведьма. Теперь, вблизи, я смог рассмотреть внутри перевёрнутого черепа горящий трутовый фитилёк. Красно-оранжевое пламя лизало пожелтевшие зубы. Я не смел пошевелиться, боясь упасть в реку. Из головы вылетели слова всех молитв, которые могли меня защитить. Я крепко сжал железный крест на шее, и выставил руку перед лицом ведьмы.

— Убирайся прочь. Я... я священник. Меня хранит Бог.

Старая карга расхохоталась.

— Тебя от реки не Бог спас.

— Какое зло ты собираешься сотворить этой ночью, старуха? Предупреждаю, что бы ты ни затеяла, я собираюсь тебе помешать.

— Значит, пришёл не дать мне разжечь огонь в очаге? Столько хлопот, чтобы помешать бедной старухе приготовить ужин.

— Не ври мне, женщина, — выкрикнул я. — На огне ты варишь какое-то смертельное зелье. Какое зло ты собираешься с ним сотворить? Я указал на череп, и, к своему стыду, увидел, как дрожит моя рука.

Старуха усмехнулась.

— Разве ты не знаешь, на Самайн все очаги должны быть погашены и снова зажжены от особого огня, чтобы мы могли пережить тёмную зиму [18]? — Она подняла вверх наполненный огнём череп. — Ты же священник. Неужто боишься старой мёртвой кости? Какое зло она может тебе причинить?

В незрячих глазах черепа плясал огонь. Я не мог оторвать от него взгляд. Меня так и тянуло подойти поближе к старухе, но никто из нас не двигался. Такой маленький череп вполне может быть и детским. Я плотно закрыл глаза. Святой Михаил и все архангелы, защитите меня.

— Значит, это голова маленького мальчика? Это Оливер... Что ты наделала, старая ведьма? Где остальные части его тела? А плоть, как ты смогла так быстро счистить её с костей, он ведь только три дня как мёртв? — В животе поднималась волна тошноты. — Господи, неужто ты сварила и съела... Ты это сделала? Говори правду, чудовище, говори, что ты сделала с этим ребёнком!

Я прыгнул вперёд, размахивая железным крестом перед этим дьявольским лицом. Крест задел её щёку, старуха опрокинулась наземь, череп выпал и покатился к ногам, рассыпая горящий трут. В одно мгновение юбка старухи вспыхнула.

Я испуганно стоял, глядя, как языки огня вырываются в темноту. Ведьма корчилась на траве, кричала, умоляя помочь. Я не двигался, заворожённый жёлтым пламенем. Старуха отчаянно перекатывалась в траве, пытаясь придавить своим телом огонь. Прошла, кажется, целая вечность. Я стоял неподвижно, старуха каталась по земле, сбивая языки огня, лизавшие её тело. Наконец огонь погас, и мы остались в темноте.

Старуха не двигалась. Я уже решил, что она мертва, когда услышал стон. Я упал на колени, перевернул её на спину. В воздухе повисла вонь горелых тряпок. В темноте невозможно было разобрать, сильно ли обгорела старуха, но я различал блеск направленных на меня глаз.

— Бог наказал тебя за обман, Гвенит. Бог поразил тебя огнём за твои ужасные дела. Ты кричала от боли в огне, представь же, как ты будешь целую вечность кричать в адском пламени, оно в тысячу раз горячее земного огня.

В руках я всё ещё сжимал железный крест. Я поднёс его к губам ведьмы в неком подобии поцелуя.

— Если ты сейчас солжёшь, твоя душа отправится прямо в ад. Если скажешь правду, я стану молиться, чтобы облегчить страдания, которые тебя ждут. А теперь, Гвенит, я приказываю — скажи, что ты сделала с ребёнком, украденным из могилы. Покажи, где найти его тело, хотя бы кости, чтобы вернуть их скорбящей матери. Не то тебя повесят, я отправлю прямо в ад твою злобную душу.

— Ребёнка... забрали... из могилы? — судорожно выдохнула старуха.

— Ты сама знаешь. Это ты утащила его, ведьма. Это его череп.

Она затрясла головой.

— Нет, нет... это череп моей дочки... матери Гудрун... моя дочь приносит нам огонь... Я любила свою дочь... я сохранила её рядом с нами... не могла оставить её одну в холодной могиле...

— Ложь, — закричал я.

— Подними... череп... Посмотри, это не детские зубы. — Она с поразительной силой ухватилась за моё облачение. — Тело ребёнка... не дай им использовать его... Три поколения назад пять женщин-знахарок собрали все свои силы, чтобы отправить ту тварь в сумеречное время. Одной из них была моя прабабка... Они были уверены, что никто больше не сможет вызвать его обратно... Но Аод выдержал испытание в дупле старого дуба... У Аода есть знания... А теперь он получил этого мальчика... Он собирается вернуть чудовище к жизни. Я единственная оставшаяся знахарка... но времени совсем мало. С ним не справиться в одиночку... Теперь осталась только одна возможность остановить Мастеров Совы. Ты должен пойти в Улевик и забрать тело ребёнка прежде, чем Мастерам Совы удастся им воспользоваться... Она застонала. Хватка рук на миг стала сильнее, потом ослабла, и старуха откинулась назад.

Я потряс её.

— Что это за тварь? Что она с нами сделает? Говори!

— Иди... скорее. Если ты хочешь помешать злу этой ночью... останови Мастеров Совы, пока ещё не поздно.

Возвращаться назад по той же тропе вдоль реки оказалось ничуть не легче. В обманчивом лунном свете провалы на тропе укрывались в тени. Камни, казавшиеся устойчивыми, выскальзывали из-под ног. Луна освещала пенящийся белый поток, но я едва отличал воду от камней. Пришлось идти медленнее. Несколько раз я поскальзывался, хватаясь за ветки и камни, чтобы не скатиться с холма. Спина и руки были исцарапаны и разбиты, но я мог думать только о том, что делают сейчас в деревне Мастера Совы.

Как я мог быть так глуп, как позволил обмануть себя, заставить пойти сюда? Я должен был понять, что в рассказанной теми людьми истории что-то не так. Ведь могильщик заметил бы открытую могилу задолго до того, как сегодня вечером её обнаружила мать Оливера. Почему же он сразу не пришёл ко мне? Значит, д'Акастер подучил его отправить меня с этим дурацким поручением, просто чтобы убрать с дороги? Или люди и вправду поверили, что тело украла старая Гвенит?

вернуться

18

В ночь Самайна, которую теперь зовут Хеллоуином, все домашние очаги и печи в деревне полагалось погасить и зажечь снова от need или neid fire, то есть от огня, разожжённого трением, обычно ударами кремня. Это делалось, чтобы изгнать зло и призвать солнце вернуться. В некоторых районах люди делали собственный need fire, в других разжигался общий, из которого каждый хозяин брал огонёк для своего домашнего очага. Там, где зажигали общий need fire, между людьми возникали споры, кому первому позволено брать огонь из костра.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: