Развернувшаяся на литовской земле социальная битва неотвратимо вовлекает в свой водоворот каждого, подчас вопреки его воле и желанию. Или — или. За или против. С теми или с этими. Середины нет. Рекламировавший свою аполитичность Бонифаций Гинетис («Рабочая улица») кончает доносами на товарищей по заводу. Старый рабочий Жабунас («Цветут розы алые»), который упрямо держался над схваткой, все-таки вынужден принять решение и с болью в сердце осудить своего сына Зигмаса, ставшего убийцей.

Писатель уверенно воссоздает это вторжение политических страстей во все сферы тогдашней жизни, это тесное переплетение общественного и личного. Даже комсомольский секретарь Витас Чепонис, и тот не без растерянности вынужден признать: «Думал, что классовая борьба существует где-то вне круга его близких, за гранью того, что связано с его личной жизнью. Он ошибся. Оказалось, что разглядеть линии классовой борьбы на деле куда труднее, они глубоко скрыты от глаз… Эти линии проходили здесь, рядом, через людские сердца, красной чертой рассекая их пополам…»

Правда, и в повести «Рабочая улица», и в романе «Цветут розы алые» еще отчетливы черты иллюстративности, прямолинейной назидательности. Остро намеченные конфликты порой разрешаются излишне быстро, в духе безоговорочного торжества светлого над темным. Угрюмой подозрительности догматика Дакниса всякий раз успешно противостоит мудрая проницательность секретаря горкома Янушиса. По всем статьям компрометирует себя карьерист Левандрайтис. Заслуженное возмездие неотвратимо настигает отщепенцев Зигмаса Жабунаса и Адомаса Гирчиса. Впрочем, не один А. Беляускас испытал в те годы воздействие принципов нормативности.

Первый роман литовского писателя тяготеет к эпической панораме. И широта охвата действительности влечет за собой обилие персонажей. В поле зрения автора коммунисты и, комсомольцы, руководители фабрики и рядовые рабочие, сторонники народной власти и ее враги. Крупным планом выделены то заседания партийного бюро, то молодежные воскресники, то конспиративные встречи националистов, то эпизоды наводнения. Семейные сцены чередуются с производственными, лирические интонации — с обличительными, сатирическими. Увы, множественность сюжетных линий нередко приводит к рыхлости повествовательной структуры, к перечислительности, информационной скорописи.

Однако уже в этой книге ясно различимы контуры будущей прозы А. Беляускаса, подступы к иной проблематике, к более сложному психологическому анализу.

От Витаса Чепониса тянется прямая нить к Саулюсу Юозайтису («Мы еще встретимся, Вильма»), Сигитасу Селису («Каунасский роман»), Ауримасу Глуоснису («Тогда, в дождь», «Спокойные времена»).

И точно так же отзовутся в других героинях душевные муки Асты Гирчите, ее усилия вырваться из оков прошлого.

Своим эмоциональным колоритом, своей доверительностью роман «Цветут розы алые» обязан прежде всего образу комсомольца Витаса Чепониса. Его искренности, его романтической окрыленности.

Герой книги попадает в Каунас сразу же после изгнания оккупантов. Казалось бы, самое горькое, самое тяжелое в его жизни теперь уже позади. Наконец-то он «вернулся в родной город, о котором столько мечтал, ради которого столько вынес, в город, который казался далекой сказкой!.. Ну не счастье ли это?»

Даже неустроенность, разруха ничуть не мешают ощущению долгожданного праздника. Ведь все это лишь временные трудности, которые вскоре будут преодолены. Как уверяет директор бумажной фабрики Кальвялис, «обождите годик-два — столы будут ломиться от еды. Есть кому на хлеб заработать». И Витас Чепонис вполне солидарен с ним. Как не сомневается он и в другом — в том, что люди быстро изменятся к лучшему, преобразятся духовно. Нужно только «уметь поговорить с ними, объяснить, что будущее зависит от них самих, и они станут другими — перестанут ворчать по мелочам и примутся единодушно залечивать раны, нанесенные фашистской оккупацией. Литовцы по натуре трудолюбивы, и если у них будет большая цель, они во что бы то ни стало ее добьются».

А. Беляускас и М. Слуцкис в своих произведениях середины пятидесятых годов едва ли не первыми ввели в литовскую литературу молодого героя этого типа. Мечтателя, идеалиста, бессребреника, возвышенные стремления которого неумолимо сталкиваются с грозной, суровой повседневностью.

Вот и в романе «Цветут розы алые» эта реальность развеивает радужные иллюзии Витаса Чепониса. Вместо правил она сплошь и рядом предлагает исключения, вместо прямых линий — изломанные. Зигмас Жабунас, выросший в семье рабочего, становится закоренелым антисоветчиком. Председатель горисполкома Дакнис, который во времена Сметоны прошел через тюремный ад, теперь козыряет былыми заслугами, чтобы прикрыть ими свою бесцеремонность. И любовь к Асте Гирчите приносит не столько счастье, сколько боль. Ибо традиции воспитания лишают Асту самостоятельности, делают ее зависимой от родительской воли, вынуждают отступать перед диктатом буржуазно-мещанских норм. Так сама действительность усложняет и переживания, и взгляды героя: «Нет, мало разгромить фашистов, мало отнять у капиталиста фабрику, ой как этого мало! Может, еще важнее освободить человеческую душу, в которую въелась пыль тяжелого прошлого».

Витас Чепонис многое преодолевает в процессе духовной эволюции. Ту же юношескую восторженность, например, тот же поверхностный оптимизм, ту же склонность к упрощениям. И все-таки он остается при этом цельной натурой, человеком действия. «И вообще, — признавался однажды писатель, — меня привлекают героические личности, люди — борцы, упрямо идущие к своей цели».

Характер Саулюса Юозайтиса из романа «Мы еще встретимся, Вильма» при всем его очевидном родстве с Чепонисом уже не столь монолитен.

В новом произведении А. Беляускас по-прежнему внимателен к динамике становления личности. Однако временны́е рамки на этот раз сдвинуты от конца войны к ее началу. И сама обстановка рождает здесь драматизм психологических состояний. Одно дело — предчувствие близкой победы, последние залпы, другое — первые выстрелы, горечь отступления, муки неизвестности.

Однако изменилось не только время действия — иной стала тональность книги. Объективное, эпическое изображение событий уступило место их субъективному воспроизведению, рассказу от первого лица. Автор словно бы передоверил функции повествователя своему персонажу, оставил читателя наедине с ним. Мы постигаем происходящее глазами Саулюса, следуем за его выводами и комментариями.

Аналогичная стилевая переакцентировка совершалась тогда и в других работах литовских художников. Достаточно вспомнить «Проданные годы» Ю. Балтушиса, «Сосну, которая смеялась» Ю. Марцинкявичюса. Почти одновременно с романом А. Беляускаса создавалась и «Лестница в небо» М. Слуцкиса.

Собственно говоря, предощущение исповеди разлито уже в романе «Цветут розы алые». Особенно в лирических монологах Витаса Чепониса. Не случайно и то, что автор, стараясь передать живую пульсацию чувства, вводит в текст дневниковые записи Асты Гирчите: «Здесь Аста говорит со своим сердцем. Здесь она откровенна. Со своим сердцем можно быть откровенной!»

Прощаясь со своей любимой, Витас даже просит ее подарить этот дневник. И, получив отказ, замечает упрямо: «Ты ошибаешься, Аста. Воспоминания нужны. Не мне, но нужны. И я создам их, напишу!»

Героиня нового произведения Вильма Густайте по собственной воле оставляет Саулюсу Юозайтису свой дневник: «Из этого дневника (или записок, не знаю) ты узнаешь то, что я вряд ли решилась бы сказать тебе на словах».

Но таким сплошным дневником является и весь роман. Дневником молодого литовца, его рассказом о пережитом, его честной, порой беспощадной к собственным слабостям исповедью. Оно так, писателю далеко не всегда удается выдержать естественность интонации, и тогда в тексте возникают объяснения, передающие размах событий, восстанавливающие эпический фон: «Я не знал, что в то самое время, когда я боролся со своими печальными… мыслями… — миллионы парней… со всех концов необъятной советской земли двигались на запад. Я не знал, что… защитники Брестской крепости ни на шаг не отступили со своих позиций, что советская подводная лодка вдруг всплыла перед Палангским молом и посеяла своим огнем панику среди движущихся по Лиепайскому шоссе гитлеровских колонн». Они еще не редки здесь, факты стилевой разноголосицы. Факты, свидетельствующие о том, сколь трудно рождалась новая художественная структура.