И вот, спустя 20 лет, в 1965 году он прочитал в книге Елены Ржевской подробности обнаружения и опознания трупов Гитлера и Евы Браун. Писательница была переводчицей в комиссии, которая вела расследование в 1945 году в Берлине.
Желая выяснить все подробности, маршал пригласил к себе на дачу Елену Ржевскую. Она описала эту встречу в сборнике воспоминаний о Жукове, опубликованном в 1988 году.
Я давно знаком с Еленой Моисеевной, печатал ее произведения будучи главным редактором журнала «Новый мир».
Кроме ознакомления со статьей Ржевской о встрече с Жуковым, я побеседовал с писательницей. Она рассказала:
— Жуков удивлялся: как же он не знал подробностей обнаружения и опознания трупа Гитлера? Он хотел уяснить это с моей помощью. Это был его главный вопрос. Мне тоже казалось странным, что командующий войсками фронта, первое лицо в Берлине в то время, и вдруг не осведомлен о таком важном эпизоде финала войны. И еще он очень удивлялся, что Сталин, зная детали поиска останков Гитлера, ему, Жукову, ничего об этом не сказал.
— Не может быть, чтобы Сталин знал, — возражал Георгий Константинович.
Я сказала ему, что Сталин не только знал, но по его указанию все было еще раз перепроверено, и ему были доложены результаты расследования и акты опознания трупов. Жуков предположил, что до него эти сведения не доходили потому, что расследование шли по линии НКВД. Но ни Берия, ни Серов, с которыми он часто встречался, ничего ему об этом не сообщили.
Жуков сказал мне, — продолжала Ржевская, — что он оказался в сложном положении: получается, что он лгал в Берлине на пресс—конференции советских и иностранных корреспондентов заявляя, что о Гитлере нам ничего не известно. Это его беспокоило.
Жуков нашел такой выход из создавшегося положения: написал в своих мемуарах, что несколько позже, по результатам расследования стало известно более определенно о самоубийстве Гитлера и что подробно об этом написано в моей книге «Конец Гитлера — без мифа и детектива». (Издательство АПН. Москва, 1965 год).
Но в издательстве или в цензуре, наверное, посчитали, «несолидной» ссылку прославленного полководца на какую—то писательницу. Эти строки сняли, но вроде бы они остались для зарубежного издания.
После беседы с Еленой Ржевской я проверил издания АПН на английском языке. Но железные наши цензоры правили надежно: ссылки на книгу Ржевской в издании 1974 года я не обнаружил. И только в десятом советском издании 1990 года, «дополненном по рукописи автора», восстановлены слова Жукова: «О том, как велось расследование, с исчерпывающей полнотой описано Еленой Ржевской…» (в книге, которую я указал выше).
Жуков всегда был хозяин своего слова и, как видим, даже через много лет добивался полной ясности по отношению к своему ответу на пресс—конференции двадцатилетней давности.
Рабочие будни
Жуков в Ставку Эйзенхауэра прилетел со своей группой как и договорились, 10 июня.
Встречали Жукова «большим почетным караулом, который произвел хорошее впечатление своей внешней выправкой».
Нетрудно представить, как тщательно готовили и муштровали этот караул. Эйзенхауэр отлично знал, какой заядлый строевик маршал Жуков, и ему, конечно же, хотелось блеснуть строевой лихостью своих воинов.
Свое пребывание в гостях у Эйзенхауэра маршал описал в одном абзаце:
«Состоялась церемония награждения советскими орденами Эйзенхауэра и Монтгомери, американских и английских генералов и офицеров. После вручения орденов был проведен воздушный парад американской и английской авиации, в котором участвовало несколько сот самолетов. Затем все мы были приглашены на завтрак».
И все, больше ни слова. Что это обычная жуковская сдержанность? Пожалуй так, маршал в своей книге во всем краток, пишет только о деле, никаких сантиментов и копания в душе. А жаль, все это для истории тоже было бы очень интересно.
Посмотрим, что пишет по поводу этой встречи Эйзенхауэр:
«Завтрак прошел с большим успехом. Выдался прекрасный летний день, и сначала мы повели гостей на большой открытый балкон, где нас угощали вином и закуской перед завтраком, и в это время, как было запланировано, провели воздушный парад с участием большого числа самолетов нашей авиации, полагая, что маршал Жуков воспримет это как проявление глубокого уважения к нему. С ближайших аэродромов мы подняли сотни истребителей, за которыми строем пронеслись бомбардировщики всех типов, какие только у нас имелись. В ясную, солнечную погоду получилось внушительное зрелище, и казалось, оно произвело на Жукова большое впечатление.
В соответствии с русским обычаем, насколько мы его знали, во время завтрака провозглашались тосты. Маршал Жуков был мастером провозглашения тостов, или, по крайней мере, таким он нам тогда показался, и его высказывания через переводчика делали честь союзникам и рождали надежду на успех нашего сотрудничества в будущем. Все по очереди провозглашали свои тосты — англичане, американцы, русские и французы. Мы, должно быть, не меньше десяти раз вставали при провозглашении тостов.
Награды, врученные мне и Монтгомери, относились к числу тех немногих, какие я видел и какие имеют больше истинную, чем символическую ценность. Орден представляет собой пятиконечную звезду, инкрустированную примерно 80–90 бриллиантами вокруг рубинов, а в центре звезды находится покрытое эмалью изображение Кремля».
Поведение Монтгомери на этих торжествах было отражением прохладного (если не сказать больше) отношения английской стороны (а точнее, лично Черчилля) к Советскому Союзу. Монтгомери при всех встречах был или очень сдержан или очень напорист в отстаивании английских интересов. Его не раз сдерживал Эйзенхауэр: «Монти, не спорь! Маршал Жуков прав!»
На банкете Эйзенхауэра в честь Жукова фельдмаршал не досидел до конца и провожать советскую делегацию на аэродром не приехал. А при вручении наград, наверное, чтобы избежать встречи в своем штабе, на которой полагалось говорить приятные и уважительные слова, Монтгомери очень ловко уклонился от всего этого, да и от хлопот и расходов, неизбежных при таком визите. На вопрос Жукова — где и когда желательно вручить ему награду, очень вроде бы тактично ответил:
— Поскольку в течение всей компании в Европе я находился под командованием генерала Эйзенхауэра, то хотел бы получить эту награду в его штабе.
Но не ответить на награду советской стороны соответствующим актом было бы в высшей степени бестактно и, хорошо воспитанные в этом отношении англичане, совершили такой ответный жест — английское правительство наградило Жукова, Рокоссовского, Соколовского и Малинина военными орденами.
Вскоре Монтгомери прибыл к Жукову с визитом.
Стараясь во всем быть независимым, он даже процедуру вручения наград предложил провести по—своему:
— Советские войска произвели свой завершающий удар в районе Бранденбургских ворот, где они водрузили над рейхстагом Красное знамя. Я полагаю, что именно в этом месте и следует вручить вам ордена Великобритании.
Так и было осуществлено. В районе Бранденбургских ворот награжденных встретил почетный караул английской гвардии. И около рейхстага были вручены Жукову орден «Бани» 1 степени и Большой рыцарский крест, Рокоссовскому — «Бани» 2 степени, Соколовскому и Малинину — ордена «За заслуги».
Не отступая от традиции, фельдмаршал устроил прием в честь награжденных. Если празднеству у Эйзенхауэра Жуков уделил в своих воспоминаниях один абзац, то описанию приема у фельдмаршала в книге Георгий Константиновича не отпущено ни одной фразы. Прохладные отношения двух маршалов, как видим, были обоюдными.
Вы, наверное, обратили внимание на то, что все поездки и визиты Жукова обычно кратковременные. Нигде ни разу не остался с ночевой. Уже на что дружелюбен и гостеприимен Эйзенхауэр, да и самому Жукову общение с ним приятно; ан нет, на ночь не остался, скорей назад в свою штаб—квартиру.