Первый главный вопрос, который задал Сталин, был:
— Могут ли немцы или наши союзники создать атомную бомбу?
Ученые не знали, на какой стадии находятся эти работы за рубежом, но не отрицали, что они ведутся.
Сталин возмутился:
— Вот младший техник—лейтенант Флеров пишет с фронта, что надо незамедлительно заниматься созданием атомной бомбы, а вы, ученые—специалисты, молчите!
(Геннадий Николаевич Флеров до начала войны работал вместе с Курчатовым).
— Сколько надо времени и сколько будет стоить создание бомбы, — наседал на ученых Сталин.
Академик Иоффе, понимая, что Сталина раздражать — дело смертельно опасное, но и обманывать не менее рискованно, ответил:
— Стоить это будет почти столько же, сколько стоит вся война, а отстали мы в исследованиях на несколько лет.
Но Сталин понимал — вопрос стоит не только о бомбе, а о победе или поражении в войне, о судьбе государства.
Все, за что брался лично Сталин, обретало соответствующий размах и получало необходимое обеспечение.
Берии он приказал:
— Возьмешь под личный контроль и под личную ответственность всю эту проблему.
Молотов в апреле 1942 года пригласил М. Г. Первухина, который тогда был наркомом химической промышленности и заместителем председателя Совнаркома, проинформировал его о встрече Сталина с учеными, о принятом решении по развертыванию работ и подчеркнул:
— Это личное поручение товарища Сталина, которое он просил меня передать тебе. Ты инженер—электрик и разберешься в этом скорее.
Молотов отдал Первухину объемистую папку, в которой были собраны документы и справки по атомным делам.
Так начинался наш атомный («манхетенский») проект весной 1942 года, за три года до того, когда Трумен и Черчилль пугали Сталина в Потсдаме сообщением об атомной бомбе и решили, что он ничего не понял. Разведчики наши за эти годы сработали блестяще! Они регулярно добывали и присылали в Москву многие результаты (формулы) исследований американских ученых. В Кремле была специальная секретная комната, где Курчатов — и только он один — знакомился с материалами, добытыми нашими агентами. Соратники Курчатова поражались его плодовитости и прозорливости, он иногда без экспериментальной проверки запускал теоретические разработки в производственный процесс. И все получалось! Например, той самой весной 1945 года, когда шла Потсдамская конференция, Курчатов со своими коллегами уже разрабатывал конструкцию промышленного реактора. 25 декабря 1946 года впервые в СССР и Европе была осуществлена управляемая цепная реакция деления урана. За короткое время группа ученых под руководством Курчатова (да и постоянное внимание Сталина было очень грозным стимулом) проделали титаническую (не нахожу другого слова) работу, 6 ноября 1947 года было официально объявлено, что секрета атомной бомбы для СССР больше не существует.
Вот это была пилюля так пилюля для Пентагона! Даже не пилюля, а отрезвляющий душ. Правда, англо—американский союз, созданный в 1946 году, после речи Черчилля в Фултоне, не отказался от намерения нанести внезапный удар по СССР. В общем началась изнуряющая гонка вооружений.
Приведу цитату из высказывания Курчатова, без нее нельзя пускаться в дальнейшие рассуждения: «Советские ученые начали работу по практическому использованию атомной энергии в тяжелые дни Великой Отечественной войны, когда родная земля была залита кровью, когда разрушались и горели наши города и села, когда не было никого, кто не испытывал бы чувства глубокой скорби из—за гибели близких и дорогих людей. Мы были одни. Наши союзники в борьбе с фашизмом — англичане и американцы, которые в то время были впереди нас в научно—технических вопросах использования атомной энергии, вели свои работы в строго секретных условиях и ничем нам не помогли».
А теперь познакомьтесь с заявками, которые писал академик Курчатов в той самой сверхсекретной комнате Кремля после ознакомления с донесениями наших разведчиков.
«Сов. секретно.
Мной рассмотрен прилагаемый к сему перечень американских работ по проблеме урана. Направляю Вам результаты этого рассмотрения и прошу Вас дать указание ознакомить с этими результатами т. Кафтанова С. В. (уполномоченный Государственного Комитета Обороны, руководивший сектором науки. — Авт.) и т. Овакимяна Г. Б. (заместитель начальника внешней разведки НКВД СССР. — Авт.).
Сведения, которые было бы желательно получить из—за границы, подчеркнуты синим карандашом».
Из приложения к записке № 115 ее:
«В материалах… содержатся отрывочные замечания о возможности использования в «урановом котле» не только урана 235, но и урана 238. Кроме того, указано, что продукты сгорания ядерного топлива в «урановом котле» могут быть использованы вместо урана 235 в качестве материала для бомб.
Имея в виду эти замечания, я внимательно рассмотрел последние работы американцев по трансурановым элементам… и смог установить новое направление в решении всей проблемы урана…
Перспективы этого направления чрезвычайно увлекательны.
До сих пор работы по трансурановым элементам в нашей стране не проводились.
В связи с этим обращаюсь к вам с просьбой дать указания разведывательным органам выяснить, что сделано в рассматриваемом направлении в Америке. Выяснению подлежат следующие вопросы…
О написании этого письма никому не сообщал. Соображения, изложенные здесь, известны лишь проф. Кикоину и проф. Алиханову.
И. В. Курчатов.
22.03.43.
Экз. единственный».
Запрос Курчатова поступил в РКВД СССР со следующим сопроводительным письмом:
«Сов. секретно. № П–37сс
8 апреля 1943 г.
Заместителю Народного Комиссара
НКВД СССР
товарищу Меркулову В. Н.
При сем направляю записку профессора Курчатова И. В. о материалах по проблемам урана.
Прошу дать указание о дополнительном выяснении поставленных в ней вопросов.
По использовании материал прошу вернуть мне.
Заместитель Председателя Совета Народных Комиссаров». М. Г. Первухин
На документе резолюции:
«Лично т. Фитину. Дайте задания по поднятым в записке вопросам. Меркулов. 09.04».
«Лично т. Овакимяну. Дайте задание «Антону» (псевдоним Леонида Квасникова, который с февраля 1943 года был руководителем резидентуры НКГБ СССР в Нью—Йорке по научно—технической разведке. — Авт.) Фитин. 10.04.».
В марте 1943 пришли новые сведения от разведчиков. Курчатов изучил их и написал письмо:
«Заместителю Председателя
Совета Народных Комиссаров Союза СССР
т. Первухину М. Г.
Получение данного материала имеет громадное, неоценимое значение для нашего государства и науки. Теперь мы имеем важные ориентиры для последующего научного исследования, они дают возможность нам миновать многие весьма трудоемкие фазы разработки урановой проблемы и узнать о новых научных и технических путях ее разрешения…
(Далее Курчатов в трех разделах излагает научную оценку полученных сведений.)
…IV. Полученные материалы заставляют нас по многим вопросам проблемы пересмотреть свои взгляды и установить при этом три новых для советской физики направления в работе…
Необходимо также отметить, что вся совокупность сведений материала указывает на техническую возможность решения всей проблемы в значительно более короткий срок, чем это думают наши ученые, не знакомые еще с ходом работ по этой проблеме за границей.
…Данное письмо будет передано Вам Вашим помощником т. Васиным А. И., у которого находятся подлежащие уничтожению черновые записи.
Зав. лабораторией профессор И. Курчатов.
г. Москва 07.03.43 г. экз. единств.».
Сведения от разведки шли регулярно и именно по тем вопросам, которые ставил Курчатов.
Какое впечатление складывается у вас после прочтения этих документов, если на них наложить приведенную выше цитату из высказывания Курчатова? Что же, академик лгал? Ни в коем случае! Прочитайте еще раз слова Курчатова — в них полная и абсолютная правда. Вот первая фраза «советские ученые начали работу по практическому использованию атомной энергии». И это действительно так, они самостоятельно практически осуществляли огромные работы. А следующая фраза: «Наши союзники… которые в то время были впереди нас в научно—технических вопросах, использования атомной энергии, вели свои работы в строго секретных условиях и ничем нам не помогали».