Я приведу только несколько абзацев с одной страницы лекции, прочитанной Жуковым для офицеров управления Уральского военного округа в 1949 году.

«В августе—ноябре 1942 года…, выполняя план товарища Сталина, перешли в контрнаступление (имеется в виду Сталинградская операция). Товарищ Сталин своей гениальной прозорливостью еще задолго до перехода немецких войск в генеральное наступление на Курской дуге, точно определил весь замысел и план действий немецкого Верховного Главнокомандования, и гитлеровскому плану товарищ Сталин противопоставил свой план разгрома группировки немецких войск. По плану Сталина под Орлом и Белгородом… была построена в полном смысле неприступная оборона…

С гениальным предвидением товарища Сталина были заранее расположены стратегические резервы…

Как известно, предвидение товарища Сталина оправдалось и план разгрома немцев под Белгородом и Орлом был блестяще осуществлен нашими войсками».

И даже свою самую любимую и действительно от начала и до победного конца проведенную битву за Москву, когда Сталин пребывал в полной растерянности, Жуков в этой лекции уступал Верховному: «…план контрнаступления наших войск под Москвой был разработан и утвержден товарищем Сталиным в ноябре месяце… Как известно, по плану товарища Сталина…» и т. д.

Подобные документы той поры, конечно же, характеризуют маршала не с лучшей стороны, они не понравятся писателям и журналистам, которые изображают Георгия Константиновича одной несгибаемой краской… Особенно погрешил в этом преувеличении очень талантливый артист Ульянов, монопольно играя роль Жукова во всех фильмах, он порой изображал маршала говорящим со Сталиным в таком повышенном тоне, какого Верховный не стерпел бы и не оставил без последствий. Достаточно напомнить, как Сталин снял Жукова с должности начальника Генштаба.

Нет, маршал при всей его кротости был человек рассудительный, он мог пыхнуть и даже дров наломать, но потом, поостыв, пожалеть о своей вспыльчивости и даже дать задний ход. Инстинкт самосохранения у него не был атрофирован. Поэтому восхваления Сталина в определенные годы, после стольких пережитых угроз прямого уничтожения, были со стороны Жукова вполне естественными, и еще раз подтверждают: ничто человеческое для Жукова не было чуждым. Может быть, эти уступки имели свои положительные оценки и последствия в Кремле. В 1950 году началось выдвижение кандидатов в депутаты Верховного Совета. Где и как составлялись списки будущих депутатов, сегодня (да и тогда) хорошо известно. И вот Ирбитский мотоциклетный завод назвал своим кандидатом Жукова. А в июле 1951 года очень неожиданно маршала включили в правительственную делегацию в Польшу. Там Жуков встретился с боевым другом — теперь маршалом Польши Рокоссовским. О причинах этой «оттепели» мы еще поговорим.

Всенародная любовь к маршалу проявилась в Свердловске во время первого же праздника с его присутствием — 1 мая. Как командующий округом, Жуков при всех орденах находился на трибуне вместе с руководителями области. Началась демонстрация, колонны с плакатами и портретами двинулись в назначенный час на площадь. Двинуться они двинулись, на площадь вышли, а вот дальше проходить не стали. Первые остановились, а последующие все прибывали и прибывали. И все вместе начали скандировать: «Жуков! Жуков! Жуков!»

Областное начальство вроде бы одобрительно улыбалось от такого проявления любви к полководцу. Улыбки застыли на их лицах, как приклеенные. Отходя в сторону кое—кто делал сигналы и знаки милицейскому руководству — принимайте меры! Но население в Свердловске особенное — тут большинство составляет «его величество рабочий класс», с ним никакая милиция не справится. Да и сами милиционеры с сияющими от восторга глазами вставали на цыпочки, чтобы лучше разглядеть маршала и выкрикивали его имя вместе со всеми.

Чтобы демонстрация не обернулась скандалом (шутка ли праздник сорвал!), Жуков сначала поднимал руки, просил успокоиться, делал знаки, чтобы проходили. Но это лишь подогревало людей и они продолжали выкрикивать его имя и добавляли еще громкое «Ура!» Пришлось Жукову покинуть трибуну. И люди постепенно, оглядываясь двинулись дальше, освобождая площадь для сгрудившихся на подступах к ней колонн.

Наверное и об этом было доложено в Москву, но там никак не отреагировали, дальше отправлять Жукова некуда. Дальше тайга, тундра, Ледовитый океан и Северный полюс. А 7 ноября, после торжественного марша войск, Жуков, чтобы не создать сумятицу, отошел в глубину трибуны и сел на скамеечку, вроде бы отдохнуть. Колонны демонстрантов опять остановились и стали скандировать: «Жуков! Жуков!», требуя, чтобы маршал появился на трибуне. Он покачал головой: «Ну, сибиряки, отдохнуть не дадут!» Подошел к барьеру. Его встретили восторженным «Ура!»

Как читатели знают, с 1949 по 1954 годы я работал в ГРУ Генерального штаба. В круг моих обязанностей входило, кроме других забот, комплектование и обучение разведподразделений.

В 1950 году я побывал в командировке в Уральском военном округе с целью проверки хода боевой подготовки указанных выше подразделений. Округом тогда командовал маршал Жуков.

Выполнив свою работу, я доложил о ее результатах начальнику разведки округа полковнику Белоконю. Полагалось мне сообщить об этом и начальнику штаба округа, что я и сделал в сопровождении начальника разведки.

В те годы я уже учился на заочном отделении Литературного института, и, кроме служебных обязанностей, у меня, конечно же, был большой писательский интерес к личности маршала Жукова (тогда я не думал, что буду писать о нем книгу). Я не скрывал своего желания увидеть маршала и хотя бы коротко поговорить с ним. Начальник штаба генерал—лейтенант Шевченко и полковник Белоконь отнеслись к моему любопытству с пониманием. Но, по официальному служебному положению, миссия моя заканчивалась на докладе начальнику штаба округа, подготовка спецподразделений входила в его круг обязанностей и к командующему округом мне идти не полагалось.

Начальник штаба сказал:

— Идите к нему на доклад, вроде вы меня не застали, а вам надо сегодня уезжать. Но, если он вас выгонит, пеняйте на себя!

На том мы и порешили.

Я пришел в приемную Жукова и попросил адъютанта доложить командующему, что как представитель Генштаба хотел бы доложить об итогах моей работы.

Адъютант сказал, показав на сидевшего в приемной полковника:

— Вот товарищ полковник тоже представитель из Москвы, из Управления ГСМ (горюче—смазочных материалов), заходите вместе.

Поскольку у меня были специальные вопросы да и потому, что полковник пришел раньше меня, я попросил полковника:

— Бы будете докладывать первым, а я после вас, когда вы уйдете.

Адъютант вернулся из кабинета и открыл перед нами дверь. Мы вошли. Жуков сидел за письменным столом, читал бумаги. Пополнел за последние годы, но, даже сидя, был величественно монументален. Он коротко взглянул на нас, из—за стола не вышел, не поздоровался, кивнул на кресло у столика, приставленного к его письменному столу.

— Прошу… Слушаю.

Мы представились. Полковник стал быстро докладывать о состоянии складов горючего, заправочных установках, и, как мне показалось, желая блеснуть перед маршалом знанием тонкостей своего дела, заговорил о мелочах, не на уровне командующего:

— Понимаете, товарищ Маршал Советского Союза, на многих заправочных горючее утекает. И даже здесь, на окружной заправочной, товарищ Маршал Советского Союза (он так несколько раз полностью повторял звание Жукова, и я заметил, как у Георгия. Константиновича дернулась щека), присел я, гляжу, а из—под машины — кап—кап, течет бензин. Так ведь и до ЧП недалеко, товарищ Маршал Советского Союза. Вспыхнуть может, какой—нибудь разгильдяй с окурком или кто—то металлом клацнет, искра может получиться…

— Как ваша фамилия, вы сказали? — очень тихо и явно стараясь быть спокойным, спросил Жуков.

— Пилипенко… Полковник Пилипенко, товарищ Маршал Советского Союза. (Точно фамилию полковника не помню, но она была вроде этой).


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: