— Ого-го! Я иду!.. Великий охотник Козерог несет вам свою добычу, разжигайте огонь, ставьте котлы, сзывайте жителей…

И вот он вылез из кустов, босой, с расцарапанной физиономией, с ногами, облепленными глиной, с засученными штанами. На длинном, гибком пруте, согнутом в кольцо, бились большие рыбы — жерехи, окуни, сазаны. Игорь продел прут через их жабры. Под мышкой у Игоря торчало удилище. Свободной рукой он придерживал промокшую рубашку: за пазухой прыгало что-то живое. И даже из кармана штанов торчал бьющийся хвост какой-то рыбины.

— Что? — торжествуя, проговорил Игорь. — Видали? Каков улов! Во! Со мной не пропадете! — И он бросил перед палаткой на землю свою добычу.

Все хвалили Игоря, удивлялись, как он так быстро наловил такую пропасть рыбы. А он уверял, что знает такое заповедное место. Мигом принялись мы чистить рыбу, развели костер, стали варить уху. Часть рыбы, связав ее за жабры, пустили на длинной бечевке в воду, чтобы она не заснула и не испортилась на жаре. Настроение у всех сделалось отличное. И мы уже отпиршествовали, как вдруг кусты за палаткой затрещали, послышались неровные, частые шаги, и возле нас оказался высокий сердитый старик, опиравшийся на весло-кормовик.

— Это что ж, вам такой закон вышел — по чужим вентерям лазать? — закричал он страшным голосом. — Для вас я вентеря ставил? А? Гляди, какие практиканты нашлись — чужую готовую рыбу ловить! А еще, кажись, пионеры, при галстуках состоят. За такое дело знаешь что вам, пионерам, бывает?!

Сперва, ничего не понимая, ребята растерянно переглядывались. А потом взгляды всех устремились к Игорю. Он сидел красный и возил ложкой по пустой тарелке.

Я встала и подошла к старику:

— В чем дело, гражданин? Что вы зря кричите?

— «Гражданин», «гражданин»! — пробормотал старик, несколько остывая. Очевидно, мой спокойный тон подействовал на него. — Этому занятию у вас в школе обучают? Рыбу из вентерей вынимать? Красивое дело, нечего сказать! Поставил вчерашнего дня вентеря, подошел сейчас на лодке рыбу брать, гляжу: все повыдергано, сети напутаны — неделю не разберешься. А рыба — прощай. Вон они где устроились! Доброго здоровья, приятного аппетита! Закусывают. Ишь практиканты!

Все смотрели на Игоря.

— Малинин, — спросила я строго, — где ты взял эту рыбу?

— Ну, там… — Он мотнул подбородком по направлению к другому краю острова. — А что уж тут такого особенного? Ты сама говорила — бывает в жизни крайний случай. А раз мы тут без пищи сидим… Да я и не всю рыбу взял, хватит там ему…

— Зачем же ты нам не сказал, откуда эта рыба? Как тебе не стыдно, Малинин!

— А я бы сказал потом, а то ведь вы, я знаю, начали бы собрание устраивать, голосовать — можно есть или нельзя.

— Это чего он толкует? — спросил старик, приложив руку к уху. Он был, видимо, туговат на ухо. — Это он вам чего объясняет, не пойму.

Я громко объяснила, что произошло с рыбой, старику в самое ухо. Он хмуро — видно, половины недослышал — кивал головой в такт моим словам. Игорь тем временем сбегал к берегу и принес связку рыбы, пущенной в воду. Игорь хотел бросить рыбу на землю, но я подхватила связку и передала ее старику:

— Вот, дедушка, ваша рыба. Не сердитесь.

— Это чего? — опять переспросил старик.

— Я говорю — не серчайте очень на нас, дедушка! — закричала я ему в самое ухо. — А того, кто ваши вентеря напутал, мы сейчас будем сами судить, по-пионерски, при вас. Вот вы садитесь сюда и будете как истец.

Только что мне пришла в голову отличная мысль. Теперь я знала, как утешить старика, сделать так, чтобы он потом взял нас с острова, и заодно проучить Игоря.

— Ребята, — обратилась я к пионерам, — предлагаю судить Игоря походным пионерским судом. Я буду председателем, Витю Минаева назначаю прокурором, Дёму Стрижакова — защитником. Изя Крук, становись с барабаном… Игорь, садись сюда, на пень. Это будет у нас пень подсудимых.

Все расселись, как я указала. Старый рыбак с интересом следил за нами, не очень еще понимая, что должно произойти. Он щупал край палатки, перебирал связанную рыбу, потом вынул жестяную коробочку с махоркой свернул самокрутку, закурил. Спичку ему поднесла Галя.

— Итак, — сказала я, — заседание летучего походного суда считаю открытым. Слушается дело пионера отряда пятого класса «А» 637-й школы Малинина Игоря по обвинению в краже… (Игорь резко поднял голову) …ну, то есть самовольном выеме рыбы из вентерей чужого гражданина… Как ваша фамилия?

— Чего-сь? Не слышно…

— Как ваша фамилия, дедушка?

— А вам для чего знать? Рыбу ели — не спрашивали чья, как по фамилии?

— Дедушка, нам нужно это для дела. Видите, мы судим того мальчика, который повредил вам ваши сети и взял немножко рыбы.

— Ну, взял так взял… Вы ему пропишите, чего полагается, как у вас там положено по вашей пионерии, а мое фамилие вам ни к чему. Я этих кляузов сроду не любил.

— Ну хорошо, дедушка, дело и так ясно… Малинин, ты признаешься, что виноват?

— Надо говорить: «Подсудимый, признаете ли вы себя виновным?» — поправил меня Витя Минаев.

— Ну, все равно. Малинин, признаешь?

— Ну, признаю, — тихо сказал Игорь. — Развели вы, ей-богу, историю, да еще при посторонних!.. — Он искоса поглядел на рыбака. — Я же для вас старался. Я бы потом все равно сказал…

Слово было предоставлено прокурору Вите Минаеву.

— Я считаю поступок Малинина позорным.

— Ну и считай! — буркнул Игорь.

— Прошу призвать подсудимого к порядку, иначе я отказываюсь… Я считаю поступок недостойным и предлагаю Малинину дать хороший, строгий выговор, и чтобы об этом в школе тоже знали, в отряде…

Тут вмешался на правах защитника Дёма Стрижаков:

— Конечно, я считаю, что Малинин отчасти виноват, с одной стороны, но, с другой стороны, если разобраться, то он действовал так для нас, так как у нас положение безвыходное. Хотя, с другой стороны, мог, конечно, сразу нам сказать. Но, с моей стороны, кажется, что было неправильно с его стороны…

— Проще говори, скорее! — закричали ребята.

— Я кончаю… хотя у меня еще есть регламент, — сказал словоохотливый Дёма, — я кончаю и считаю, со своей стороны, то есть с моей точки зрения, что выговор объявлять не надо, а надо сделать замечание. Потому что Игорь, то есть Малинин, очень активный пионер и всегда действовал хорошо, и мы его знаем по лагерю и в школе — он всегда много делает отряду. И это надо учесть. Но, с другой стороны, замечание сделать надо.

Игорь сидел опустив голову, глядя на свои босые ноги, шевеля измазанными в глине пальцами.

— Малинин, твое последнее слово, — сказала я.

Игорь встал.

— Ребята, — еле слышно сказал он, — можете меня присудить как хотите, но только в школе говорить не надо. Это я прошу. Я лучше за рыбу заплачу. Хотя ели ее все… Но, конечно, я виноват.

— Суд удаляется на совещание, — объявила я и вместе с Изей Круком и Галей ушла в палатку.

Пока мы там совещались и писали в походные тетрадки наш приговор, снаружи послышались какие-то возгласы, шум. Я поспешила выйти.

— Суд идет! — торжественно возгласил Изя Крук и ударил в барабан.

Но у палатки никого не оказалось, кроме Игоря, послушно сидевшего на своем пеньке. Слева за кустами слышались шаги, голоса ребят и ворчливый голос рыбака. Мы побежали туда.

Старик, крупно шагая, шел к другому краю острова, за ним бежали, цепляясь за корни, спотыкаясь, опережая и снова отставая, Дёма и Витя.

— Дедушка, куда же вы? Стойте! Сейчас же решение будет…

— Да ну вас тут всех, — отмахивался старик, — не люблю я сроду этих кляузов! Ну, выговорили бы ему, как положено, а то уж вовсе засудили мальчишку. Глядеть жалко. По лицу весь пузырями пошел. Что мне, рыбу жалко? Нате, берите! Только вентеря не тревожьте…

Когда мы подбежали к берегу, старик уже вскочил в лодку, полную рыбы и сетей, и, сердито громадя кормовиком, отплывал от островка.