О чем же таком она сейчас напряженно думает? Невидящий взгляд Марьяны был устремлен куда-то мимо меня, губы сжались в бутон… Как же все-таки она хороша, эта странноватая маленькая женщина…

— Значит, так… Роман ваш печатать не хотят… — пробормотала она негромко, словно обращаясь к самой себе. — Это вы его листали, когда меня ждали на лавочке?

— Нет, поденщину… Дешевенькую поделку, рукопись подстрочника, из которого мне предстоит сделать хоть какое-то подобие литературы.

Не знаю, что меня дернуло за язык, выпитый коньяк, видно, но я неожиданно для себя откровенно рассказал Марьяне об утреннем предложении хозяев «Парфенона» и почти откровенно объяснил, почему я его вынужден был принять. Меня покоробило, что мою горестную исповедь она восприняла почти равнодушно, без тени сочувствия.

— Деньги-то хоть приличные? — спросила она, будто речь шла о продаже подержанного холодильника, а не писательского пера. Спросила с живым интересом, деловито. Похоже, именно размер гонорара, а не сам факт моего падения был в ее глазах единственно важным предметом, достойным обсуждения.

— Относительно… — Я пожал плечами. — Главное, что противно соучаствовать в возведении той мусорной пирамиды, которая сегодня на книжных прилавках.

— Феликс… — Марьяна тронула тонкими, неярко наманикюренными пальчиками мой кулак, сжимавший пустую рюмку. — Не хватало еще страдать от такой чепухи.

Гиены… Еще кто?.. Грифы… Они питаются падалью, для них тухлятина — лакомство. Эту макулатуру покупают, значит, кому-то она по вкусу. Вам-то что?

Пусть себе читают. Лучше уж вы их угостите, чем наглая бездарь. Смотрите на это проще: вам сейчас нужны деньги, чтобы выкрутиться. И чтобы потом опять спокойно заниматься любимым делом… Не думайте о всем человечестве, Феликс, ну его!.. Отделяйте четко, как я: это — им, это — мне. Швырните им, чтобы получить свое. получить свое.