Они посмотрели друг на друга взглядами, не предназначенными для посторонних глаз.

– Спасибо, ребята, я поехала.

– Хочешь, я тебя провожу? – предложил Танькин мент. – Километров двадцать. С мигалкой поедем.

– Не надо. – Мне отчего-то расхотелось продолжать разговор на шутливой волне.

Словно в один миг вся бравада, весь неестественный задор ушли, осталась только тихая грусть и нетерпение перед предстоящей встречей с мужем.

Ехала я в том самом наряде, который приобрела недавно в сельском универмаге. Не пропадать же зазря такому прикиду. Вряд ли мне еще когда-нибудь придется его надеть.

На посту ГИБДД под Мало-Степанцом – меня уже достал этот город – я недостаточно быстро сбавила ход, и молоденький сержант замахал мне своим полосатым жезлом. Пришлось останавливаться.

Сержант так тщательно принялся изучать мои документы, что я уже начала нервничать.

– Это ваша машина?

– Моя.

Артем действительно оформил документы на меня, а сам ездил по доверенности.

– Это не ваши документы, – наконец сказал сержант твердо.

Если бы я так не торопилась к раненому мужу, то не отказала бы себе в удовольствии поморочить глупого мальчишку. Небось он уже предвкушал, что поймал серьезного нарушителя.

Теперь же я просто сняла с головы парик.

– А так похожа?

Сержантик покраснел и еще раз украдкой оглядел мою фигуру и мини-юбку. Прикинул по документам мой возраст и никак не мог подогнать его под оригинал. И надо сказать, в его взгляде я прочла неодобрение тому, что я вырядилась, как молодая! Но я не обиделась и посмотрела на него почти с материнской улыбкой: «Молодая, немолодая, но ты купился!»

Если уж на то пошло, между нами всего лет восемь разницы в возрасте, и этот провинциал не знает, что сейчас моден куда больший разрыв между мужчиной и женщиной. Лет этак пятнадцать – семнадцать. Наша эстрадная звезда положила начало такой моде, но ей многое прощается за ее талант, а вот рядовым женщинам приходится труднее.

Только вот стала бы я встречаться с двенадцатилетним мальчиком?.. Старая пошлячка!

Молодой гаишник со вздохом вернул мне документы, забыв даже высказать замечание за быструю езду. Расстроился, что ли? Может, он предвкушал, как поймает шайку угонщиков автомобилей с женщиной-главарем?

Теперь я ехала аккуратно, как на экзамене. Переодеваться только ради того, чтобы соответствовать фотографии на документах, мне не хотелось. Не могу отказать себе в удовольствии разыграть собственного мужа.

Недавно я прочла статью одного ученого, который описывал невероятные случаи излечения людей от самых серьезных болезней при помощи смеха и хорошего настроения. Пусть и Артем посмеется!

Я полна уверенности, что теперь между нами все будет хорошо и больше не останется никаких недомолвок. А насчет того, что он мне изменял... Лилии он говорил, что этого не было. А мне – полностью противоположное. Но даже если изменял, соглашусь я на развод?

Как бы трудно ни было осознавать, что он предпочел мне какую-то другую женщину, я все равно согласна впредь безропотно – или небезропотно – терпеть эту муку.

Дело не в моей боязни одиночества или того, что я сама не сумею воспитать наших детей. Дело в том, что я вдруг поняла: уйдет Артем, и другого такого мужчины у меня больше не будет. Моего мужчины. Любимого. Единственного.

Но чего вдруг я стала настраиваться на разлуку? Надо бороться за свое счастье!

В приемном отделении меня встретила та же медсестра Шура. По ее отстраненно-холодному взгляду я поняла: она меня не узнала!

Можно было бы вообще так и играть до конца эту роль роковой юной блондинки, – ведь местные врачи не поняли бы жену, которая бросила истекающего кровью мужа и уехала.

– Девушка, вам кого?

– Я приехала к раненому Решетняку.

– Мы пропускаем только близких родственников.

Елки зеленые! Ну и порядки пошли в сельских больницах! Уж если и здесь ввели пропускную систему!.. Еще не хватало, чтобы Шура потребовала у меня документы.

– Ни фига себе! – юным голосом капризно проговорила я. – Звонят, я еду в такую даль, а теперь меня еще и не пускают.

– Вы сестра больного?

– Я его жена.

Отчего-то мое известие так ошеломило Шуру, что у меня появилась надежда: документы показывать не придется. Она быстро ушла куда-то, бросив мне на ходу:

– Минуточку!

Интересно, какой она представляла себе жену Артема? Хуже? Лучше? Старше?

Шура вернулась и скороговоркой выпалила:

– Всеволод Илларионович – лечащий врач вашего мужа и главврач больницы – попросил вас прежде пройти к нему. Его кабинет – налево по коридору.

Мое сердце ухнуло куда-то вниз и ноги стали ватными.

– Зачем я понадобилась главному врачу? Он со всеми женами пациентов разговаривает? Вы что-то от меня скрываете, и операция Артема прошла вовсе не так успешно, как мне говорили?

От страха я сразу выпала из образа и так разволновалась, что едва не стащила парик и не бросилась бежать в палату к Артему, сметая все на своем пути.

– Женщина! – строго сказала Шура; наверное, таким тоном она всегда прекращала истерики нервных родственников. – С вашим мужем все в порядке. А то, что Всеволод Илларионович захотел вас увидеть... Главному врачу виднее.

Последнюю фразу она произнесла менее уверенно. Наверное, и сама недоумевала, что ее шеф хочет мне сказать.

Нет, она меня успокаивает. Сейчас врач скажет что-нибудь страшное... Иначе зачем еще я ему понадобилась?!

Определенно, в последнее время со мной происходит что-то неладное. То в самую трудную минуту я становлюсь спокойной как слон, то ни с того ни с сего начинаю трястись как в лихорадке. Чего мне бояться какого-то главврача?!

Сжав зубы, я пошла налево по коридору. Чего стоять и гадать, когда проще встретиться наконец с этим Всеволодом Илларионовичем.

Потому я постучала в его дверь куда более решительно, чем сама была настроена.

– Входите!

При виде меня Всеволод Илларионович – наверное, он здесь один такой: значительный, импозантный – поднялся и вышел из-за стола. Это был тот самый врач, который воспринял меня как любовницу Артема. По крайней мере я его отношение к себе так поняла.

Он подошел поближе, оглядел, едва сдерживаясь, чтобы не улыбнуться, и довольно покивал головой:

– Значит, это все-таки вы!

Пришлось согласиться, что я – это я. И снять темные очки, чего при Шуре я не стала делать.

– Я хотела бы объясниться, – робко начала я.

– Не надо, – сказал он.

– Но вы можете подумать, что я бросила истекающего кровью мужа на чужих людей...

– Для настоящей медицины нет чужих и своих, все больные – просто пациенты.

– В идеале.

– Пусть будет в идеале, – согласился он. – Ну а сейчас-то переодевание зачем?

– Хочу мужа порадовать.

– Порадовать или озадачить?

– Уточняю: взбодрить. Почему-то мне всегда казалось, что ему нравятся блондинки.

– Что ж, это больному не помешает. Кажется, он заскучал, не успев прийти в себя. И я его понимаю.

– Зато я не понимаю, – не выдержала я, – что вы можете понимать, не зная, что с нами случилось!

Вот это я накрутила! Но меня возмутила самоуверенность врача. Он не захотел даже выслушать моих объяснений.

– Почему же не знаю. Лев Гаврилович – мой хороший приятель. Вообще-то свои служебные тайны он со мной не обсуждает, но если случается что-то неординарное и в чем нет большого секрета, рассказывает. И временами он даже позволяет мне пофантазировать, выдвигать свои версии того или иного происшествия. Вы ведь знаете, о ком я говорю?

– О Могильном, – кивнула я.

– Несмотря на свою зловещую фамилию, Лев очень оптимистичный человек... Минуточку, а то я забуду!

Всеволод Илларионович вернулся к своему столу, открыл ящик и достал из него пачку денег.

– Вот, возьмите, – сказал он. – Я заплатил из них медсестре, чтобы она просидела ночь у постели вашего мужа. У нас как-то принято, чтобы это делали близкие родственники... Нет в штате сиделок! Есть две ночные медсестры, но им некогда сидеть всю ночь возле кого-то одного!