– Я кое-что разузнал, но не знаю, насколько достойным вашего внимания вы сочтете мое донесение, – ответил Мартин. – Тот человек, который столь часто посещает гостиницу «Большая медведица» близ Темпл-Бара[10] и называющий себя капитаном Фортескью, как вы и подозревали, вовсе не тот, за кого себя выдает. В действительности он священник по имени Джон Баллард.

– Неужели?! – Уолсингем нетерпеливо наклонился вперед. – Вы уверены?

– Я присутствовал на мессе, проводимой отцом Баллардом в доме сэра Энтони Бабингтона. – Месса была запрещенным обрядом, и за нее можно было бы оказаться в тюрьме, а то и того хуже, поэтому Мартин поспешил добавить: – Мне надо было подтвердить свою «подлинную принадлежность» к бунтарям. Это оказалось не слишком трудным. Я ведь…

Мартин чуть было не выдал себя признанием, что часть своего детства провел в Париже среди монахов, поскольку был оставлен матерью на ступеньках Нотр-Дам, но вовремя осекся.

Уолсингем знал Мартина только как человека, состоявшего на службе у Генриха Наваррского. Их пути впервые пересеклись двумя годами ранее, когда Мартин приезжал в Лондон с целью собрать средства, крайне необходимые для протестантского короля, оказавшегося в осаде.

Это все, что было известно Уолсингему о Мартине, и Мартин предпочел бы не возбуждать к себе излишнего интереса. Ему совсем не хотелось, чтобы министр слишком уж тщательно вглядывался в его прошлое, особенно в части, касающейся его дочери.

– Я достаточно знаком с обрядами старой веры, чтобы представить себя католиком.

– Да, да! – Лицо Уолсингема оставалось бесстрастным, так же невозмутимо прозвучал и голос, но его жесткий взгляд ни разу не оставил лица Мартина. – Нет сомнений, еще одно превосходное перевоплощение.

– Сносное. – Мартин скромно пожал плечами. – Но не настолько хорошее, чтобы убедить Бабингтона и отца Балларда довериться мне полностью. Мне удалось узнать много больше всего за один вечер, проведенный в гостинице «Большая медведица». Молодой Бабингтон и его друзья часто ужинают там и не всегда осторожны, когда переберут лишнего. – Мартин сделал паузу и мрачно продолжил: – Совершенно очевидно, что они готовят заговор и хотят избавиться от королевы Елизаветы и возвести на трон ее кузину, Марию Шотландскую. Я подслушал, как Бабингтон выяснял у отца Балларда, не грех ли это – убивать Елизавету.

– Убийца с совестью. Как замечательно, – презрительно усмехнулся Уолсингем.

– Баллард заверил его, что в этом нет никакого греха, поскольку папа римский объявил Елизавету еретичкой и отпустит грехи Бабингтону. И все же он пока еще не слишком склоняется к действиям. Если честно, Бабингтон, несмотря на свои дерзкие речи, не представляется мне большой угрозой. Этот молодой человек нерешителен и мечтателен. Я полагаю, он намерен написать самой королеве Шотландской и просить ее благословения, прежде чем предпримет любые дальнейшие шаги. – Мартин презрительно скривил губы. – Понятия не имею, как этот юный глупец намерен справиться с задачей. Всем известно, что шотландская королева слишком тщательно охраняется в Чартли, чтобы получать весточки с воли.

– Ну, мадам получит его письмо. – Улыбка Уолсингема была такой ледяной, что у Мартина кровь в жилах застыла. – Я позабочусь, чтобы она получила весточку, ослаблю наблюдение.

– Прошу прощения, сэр, – Мартин с удивлением взглянул на сэра Фрэнсиса, – но не лучше ли сразу арестовать Бабингтона и этого священника? Не опасно ли позволять врагам Елизаветы переписываться и готовить заговор против нее?

– Опасно, но необходимо. – Уолсингем не отличался словоохотливостью и редко объяснялся с кем бы то ни было, даже со своей королевой. Он удивил Мартина, когда, сложив руки и сцепив пальцы, серьезно продолжил: – Я предотвратил многие заговоры католиков против ее величества. Но в прошлом я всегда действовал слишком стремительно, так и не вырывая с корнем саму причину этих заговоров. Но на сей раз я хочу покончить со всеми этими заговорами раз и навсегда. Для этого я должен поймать в ловушку саму шотландскую Иезавель и представить королеве Елизавете неопровержимое доказательство вины ее кузины. – Уолсингем вздохнул. – Ее величеству удается проявлять проницательность не хуже любого мужчины, из тех, кого я знал, но в этом вопросе она слишком уж женщина. Она никак не склонна прибегать к крайней мере, особенно когда дело касается другой помазанной королевы.

– Возможно, королева имеет серьезное основание проявлять нежелание, – рискнул предположить Мартин, – если вспомнить трагическую смерть ее собственной матери.

– Не думаю. Королева проявляет мудрость и никогда не говорит о Болейн. Слишком уж часто оспаривалось исконное право Елизаветы на престол, чтобы ей самой напоминать миру, что она – дочь женщины, казненной за измену и прелюбодеяние. Но какие бы призраки ни посещали королеву, ей следует забыть о своих личных чувствах. Пока жива Мария, ни государство, ни сама Елизавета никогда не будут в безопасности. Если на сей раз я сумею получить письмо, собственноручно написанное Марией и подтверждающее заговор Бабингтона, у Елизаветы не останется никакого выбора. Ей придется подвергнуть свою кузину суду и казнить.

– Но неужели Мария в самом деле проявит безрассудство и ответит на письмо Бабингтона? – удивился Мартин.

– О, я склонен думать, что все так и произойдет. Она верит, что она в безопасности, поскольку пишет свои письма шифром, но у меня есть криптограф, способный расшифровать что угодно. Эта женщина никогда не отличалась умом.

– Итак, королева шотландцев лишится головы по собственной неосмотрительности, – задумчиво проговорил Мартин и чуть было не добавил: «Бедная глупышка», но сдержался.

И правильно поступил, поскольку Уолсингем сурово посмотрел на него.

– Она лишится головы за измену и подготовку заговора с целью убийства нашей королевы.

– Гм-м… Да будет так, – промолвил Мартин.

Елизавета была достойной и умной государыней, но он испытывал болезненное сочувствие к повергнутой шотландской королеве. Сама немного француженка, Мария когда-то была выдана замуж за короля Франции и стала молодой вдовой как раз в тот год, когда родился Мартин.

Он рос, слушая полные романтики бесчисленные легенды о «La petit Marie», малютке Мари. И, хотя прошло уже много лет с тех пор, как Мария сидела на троне, до сих пор в тавернах Парижа еще поднимали тосты за «La belle reine», королеву-красотку. Все последние двенадцать лет эта женщина являлась пленницей англичан. Было понятно, что она пойдет на любой заговор, чтобы восстановить свою свободу.

Мартин беспокойно постукивал пальцами по колену, хмурясь собственным мыслям. Он сумел избавиться от акцента и переделать на английский лад свое имя, но он опасался, что в сердце своем так и остался французом. Конфликт Елизаветы с ее подданными-католиками воспринимался им как чисто английская проблема, никак не затрагивавшая его.

Что касается Уолсингема, то министр затеял слишком опасную игру. Королева Елизавета обладала грозным нравом, и Мартин сомневался, поблагодарит ли она Уолсингема за то, что тот заставит ее безжалостно расправиться со своей кузиной, и тем более пощадит ли она тех, кто помогал министру в его интригах.

Весь этот заговор не мог закончиться ничем, кроме крови и слез. Немало голов свалится с плеч. Мартину хотелось бы быть подальше от всего этого.

И поэтому он с радостью услышал слова Уолсингема, обращенные к нему:

– Вы очень хорошо поработали, мистер Вулф, но среди моих людей есть человек, который когда-то действительно учился в семинарии иезуитов в Дауэй[11]. Думаю, он лучше подходит на роль доверенного лица Бабингтона и шотландской королевы и будет действовать как канал связи для их писем.

– Превосходно, – от души согласился Мартин, поднимаясь со стула. – Если вы больше совсем не нуждаетесь в моих услугах, я…

– Не надо так спешить, сэр. Присядьте.