Итак, мама, оставляю тебя под мрачной сенью Горы Злодеяний, я же тем временем направляюсь в Долину Солнца. Поверь, я не испытываю к тебе ненависти. И больше не просыпаюсь посреди ночи от болезненного ощущения пустоты, потому что ты ни разу не испекла шоколадного печенья. Женщина, которой я стала, сдружилась со злобой и ее неразлучной приятельницей – жалостью. Пока ты продолжаешь увязать в болоте оправданий, мы не сможем встретиться, но, если когда-нибудь ты пороешься в глубинах своей души и отыщешь там слова "Прости меня, малышка!", моя дверь и мои объятия широко раскроются, чтобы принять тебя.

Черт побери! Вот они, волчьи ямы материнства! Но я-то уж точно спеку свои пальчики до хрустящей корочки. Буду подавать свежесдоенное молоко к каждой трапезе, никогда не позволю ребенку увидеть меня без макияжа, с нечесаной головой, с ненакрашенными ногтями на ногах. Никогда не войду в детскую без стука… И помру от истощения, если попытаюсь выдержать этот темп.

Отшвырнув "Мамочку-монстра", я потянулась к "Заведению детей ради удовольствия". В главе седьмой, если я правильно запомнила, подробно рассказывалось об опасностях, которые таит в себе стремление стать Всемогущей Мамой. Так что хватит зацикливаться на Мэри, довольно ворошить неприятные воспоминания. Несварение мозгов не менее вредно для ребенка, чем несварение желудка. Бедняжечка, должно быть, считает, что живет в морской пучине. Ах черт! Снова я за свое! В надежде отвлечься от пугающего образа Дурно Воспитанного Ребенка, я заголосила колыбельную. Голос у меня отвратительный, но у мамы был не лучше – а я всегда обожала песенку про долгоножку, захмелевшую от вина из одуванчиков. Если б только вспомнить слова… но мама выдумывала их на ходу; она танцевала роль главной героини, в то время как папа по-пингвиньи расхаживал взад-вперед, изображая разгневанного официанта, размахивающего невидимым черпаком…

Из "Заведения детей ради удовольствия выпало несколько сложенных листков бумаги. Что еще такое? Ага! Письмо Примулы Трамвелл. То самое, что я получила в день, когда Бен разжился весточкой от Кулинаров, – и в тот же самый день они с Гиацинтой нанесли мне неожиданный визит, дабы сообщить о Черном Облаке. Теперь я едва помнила, что там наговорила эта загадочная Шанталь… что-то невразумительное насчет поиска ответа в самой себе. Неужто нынешним чувством бессилия я обязана суеверной ерунде – будто, мол, вчерашняя трагедия была предопределена свыше? "Дом, окруженный водой"… какая меткая характеристика Мерлин-корта, Менден-холла – а вкупе с ними и сотен других домов! Что же касается слов "адские муки" и окутаны тенью", то я подумала об одежде из модного магазинчика. Один размер подходит всем. Милые Примула и Гиацинта! Прибегнув к пузырьку с нюхательными солями ввиду моей беременности, они пришли в ужас, когда Шанталь рассказала о своем видении, а я, изнеженная дурочка, пригрела страх на своей груди и воскликнула: "О горе мне!" Но довольно. Вовсе не Черное Облако взорвало моторку, а я не настолько беспомощна и безнадежна – хотя, должна признать, не такая уж смелая и с радостью пригубила бы сейчас травяной отварчик, рецепт которого вложила в письмо Примула: бальзамник, шандра, мята болотная – и все это хорошенько настоять на имбирном эле под полуденным солнцем.

Отбросив одеяло, я решительно ступила на пол – и на избранный путь. Что-то чертовски неладное творится в этом доме, и я знала, в чем дело. Поверьте, мне вовсе не улыбалось прослыть ищейкой или паникершей, но я обязана была хотя бы отыскать пропавшие ножи. Даже если их стащили шутки ради – под влиянием атмосферы "Печального дома", – это все равно необходимо было выяснить. Что же до зловещей возможности того, что отбывших членов нашей группы следует скорее именовать отбывшими в мир иной"… то я предпочитаю думать лишь… о правде, которая дарует свободу всем нам. Кроме, разумеется, убийцы бедной Мэри Фейт.

Торопливо стаскивая через голову ночную рубашку, я мельком глянула на себя в зеркало. И почему тревога всегда оседает вокруг моей талии? Или это наказание мне за то, что вчера не поужинала? Вот вам еще пять фунтов. Святые небеса, в зеленом бархатном платье с кружевным воротничком я напоминала старомодную матрону, напялившую турнюр задом наперед. Когда вернусь домой – если этот радостный день вообще наступит, – сообщу доктору Мелроузу, что хотела бы выслушать мнение еще одного специалиста относительно даты моих предполагаемых родов.

– Эй, выше нос! – Увы, лицо в зеркале упорно избегало моего взгляда.

По дороге в ванную я никого не встретила. Однако, очутившись там, не испытала особого желания задерживаться. Теплой пенистой воде было не под силу смыть воспоминание о начертанных на кафеле словах: ЭТОТ ДОМ ТЕБЯ ПОГУБИТ. А чуть позже, расчесав волосы и уложив их в узел, я не захотела даже заглянуть в аптечный шкафчик. Слишком он маленький, ножи все равно не поместились бы.

Время не ждет, Элли! Облачившись в один из своих ансамблей для беременных – серые штаны и широкую блузу, на которой было вышито слово "МАЛЫШ" и указывающая вниз стрелка (отчего я боялась наклоняться), – я замешкалась на пороге своей комнаты. Может, вернуться и застелить кровать? Нет, нельзя отступать с избранного пути. Крадучись добравшись до лестницы, я глянула вниз. В холле тихо и спокойно. Никаких подозрительных теней. Смерть ничего не изменила. Заключительное собрание Кулинаров, очевидно, идет полным ходом, но вот присутствуют ли на нем Пипс и Джеффриз – это вопрос. Что касается Эрнестины, надеюсь, она готовит завтрак, но, прежде чем войти к ней в комнату, обязательно постучусь.

О том, чтобы обыскать весь дом, не было и речи, так что оставалось уповать на то, что человек, взявший ножи, спрятал их в своей комнате. Будь я преступницей, первым делом вспомнила бы о незакрепленной половице в нашей спальне. Нет, это было в Мерлин-корте, а не здесь. Но… минуточку… кажется, я слышала такой же красноречивый скрип, пересекая одну из комнат в этом доме?

Я замерла как вкопанная посреди коридора, будто меня дернули за поводья. Но вовсе не из-за смутных воспоминаний. Причиной моего участившегося сердцебиения была дверь Марджори Зад-сон – приоткрытая, совсем чуть-чуть. Я была уверена, что несколько минут назад, когда я возвращалась к себе, чтобы одеться, дверь была закрыта.

Разумеется, только самая крайняя нужда заставила бы Марджори покинуть собрание! Поразительно, что ей позволили уйти, если только… я на цыпочках продвинулась вперед… если только ее не лишили права быть избранной… Я невольно охнула. Мой проклятый локоть задел дверь, та качнулась внутрь, едва не сбив с ног Эрнестину Хоффман. Она стояла перед выдвинутым ящиком прикроватной тумбочки и держала в руках комплект блестящих ножей.

– Ну, что скажете? – Отнюдь не пытаясь совершить харакири, мамаша вундеркинда исходила праведным гневом. – Такая приятная с виду дамочка! Кто бы мог подумать!

– Вы хотите сказать, мисс Задсон и есть та самая мошенница, что стащила ножи? – Пятясь от блестящих клинков, я закрыла дверь. – А вы, значит, заглянули сюда из чистого любопытства?

– Не думаете же вы, что я пытаюсь запихнуть улики к ней в ящик!

Нет, невозможно! Эрнестинина прическа "под горшок" и полосатый халат вопили о ее респектабельности. На туалетном столике лежала черная, с огромным бантом, шляпка Марджори, в которой она впервые появилась в Менденхолле, бесстрашно переплывя реку в исподнем. На тумбочке возле кровати покоилась "Плененная невеста" в бумажном переплете, а рядом – потрепанная тетрадка с написанным от руки заголовком: "Пятьсот моих любимых приворотных зелий". Мэри была не единственной писательницей в этом доме.

– Я уже не знаю, чему верить…

Вчера вечером я видела у Эрнестины нож, но ведь она могла подобрать его в Красной комнате – вдруг это тот самый, которым проткнули портрет Кота-Мертвеца?.. В таком случае им же могли приколоть хваленый рецепт графа Венсана к его же подушке. Я обессиленно привалилась к двери. А что это за пятна на лезвии самого маленького из трех ножей? Ржавчина, наверное? Ни один здравомыслящий маньяк не бросит где попало использованное оружие, не протерев его предварительно салфеткой или хотя бы рукавом. Ведь так? Внутренний голос, срываясь на визг, велел мне остановиться. Не думать об исчезнувших Гроггах, пропавших Браунах и удравших графьях. Надо действовать потихоньку. Я собиралась спросить Эрнестину, были ли у нее основания подозревать конкретно Марджори или же она просто методично обыскивала все комнаты подряд, – однако спросила совсем о другом: