– Миа, это хорошая новость, – сказал Майкл. – И не только для меня, но и для нас. Это мой шанс доказать твоей бабушке и всем остальным, что я вовсе не пустое место, а кое-что значу, и возможно, в один прекрасный день окажется, что я тебя достоин.

– Ты и так меня достоин, – провыла я. На самом деле, конечно, это я его недостойна, но об этом я не стала говорить вслух.

– Многие считают, что я тебе не пара, – сказал Майкл.

Против этого я не могла возразить, потому что Майкл был прав. В «Ю.Эс. Уикли» чуть ли не каждую неделю появляется какая-нибудь статейка на тему, с кем мне стоило бы встречаться вместо Майкла. На прошлой неделе их список возглавлял принц Уильям, но обычно они не реже раза в месяц упоминают Уилмера Валдеррама. К примеру, они помещают фотографию Майкла, выходящего из класса или еще откуда-нибудь, а рядом с ним – фотографию Джеймса Франко или еще кого-то, и поверх фотографии Майкла печатают цифру 2 – как будто за Майкла проголосовали только 2 процента читателей, а на фотографии Джеймса Франко – 98. Так они заявляют, что 98 процентов читателей считают, что мне лучше быть с каким-то парнем, который в жизни своей ничего другого не делал, кроме как стоял перед камерой и произносил слова, написанные другими. Ну, еще, может, изображал схватку на мечах, поставленную для него каким-то хореографом. Ну, а что касается взглядов моей бабушки в этом вопросе, то они настолько широко известны, что стали почти легендарными.

– Миа, – Майкл пристально посмотрел своими темными глазами прямо в мои, не темные. – Суть в том, что как бы ты ни старалась делать вид, что это не так, ты – принцесса. Ты всегда будешь принцессой. Когда-нибудь тебе предстоит управлять страной. Ты уже знаешь, в чем твое предназначение – оно определено до тебя и за тебя. У меня не так. Мне нужно самому разобраться, кто я, кем я хочу стать и как оставить свой след на земле. И если я останусь с тобой, этот след должен быть очень большим, ведь все считают, для того, чтобы быть с принцессой, парню надо быть особенным. Я просто обязан соответствовать ожиданиям людей.

– Для тебя должны иметь значения только мои ожидания! – сказала я.

Майкл сжал мои руки.

– Да, твои для меня важнее всего. Миа, ты же знаешь, я никогда не буду счастлив, если буду только твоим консортом – всегда на шаг позади тебя. И ты не будешь счастлива, если я стану человеком, который ничего собой не представляет.

Я поморщилась, слова Майкла напомнили мне дурацкие установления парламента Дженовии, по которым мужчина, за которого я выйду замуж, то есть мой так называемый консорт, должен вставать, как только я встану, не должен брать в руки вилку, пока я не возьму свою, не заниматься ничем рискованным (например, гонками, будь то на машинах или на яхтах, скалолазанием, дайвингом и так далее), до тех пор, пока у нас не появится наследник, в случае развода или аннулирования брака обязан отказаться от своих прав на опеку над детьми, рожденными во время брака… а еще отказаться от своего гражданства в пользу гражданства Дженовии.

– Я не говорю, что я бы не согласился соблюдать эти правила, – продолжал Майкл. – Они бы меня вполне устраивали, если бы я… если бы я знал, что тоже чего-то достиг в жизни… ну, может, я не стал бы правителем страны, но еще что-нибудь сделал… нечто вроде того, что мне предлагают сейчас. Что-то изменить в мире. Так же, как в один прекрасный день ты что-то изменишь.

Я заморгала. Не сказать, чтобы я не понимала Майкла – я его понимала, и он был прав. Он не из тех, кто может быть счастлив, идя по жизни на один шаг позади меня. Ему нужно иметь что-то свое, что бы это ни было. Просто я не понимала, почему то, что у него будет в жизни своего, обязательно должно находиться в ЯПОНИИ.

– Послушай. – Майкл снова сжал мои руки. – Лучше тебе перестать плакать, а то Ларс, похоже, собирается подойти к нам.

– Это его работа. – Я шмыгнула носом. – Он должен меня защищать от… от всего, чтобы я не пострадала.

И тут я вдруг поняла, что от этих страданий меня не защитит даже гигант с пистолетом, и от этой мысли заплакала еще горше.

Майкл засмеялся, и меня это разозлило.

– Это не смешно! – проворчала я сквозь слезы, шмыгая носом,

– Немножко, Согласись, мы с тобой – довольно жалкая парочка.

– Я тебе скажу, что жалкое, – сказала я. – Ты уедешь в Японию, познакомишься с какой-нибудь гейшей и забудешь меня. Вот это будет жалко.

– Зачем мне какая-то гейша, когда у меня есть ты? – спросил Майкл.

– Гейша будет заниматься с тобой сексом когда угодно, когда ты пожелаешь. – Я все время хлюпала носом. – Я знаю, я видела в кино.

– Ну, – сказал Майкл, – раз уж ты об этом заговорила, может, гейша – это не так уж плохо.

Тут я его ударила, хотя по-прежнему не видела в этой ситуации ничего смешного. И до сих пор не вижу. Это ужасно, несправедливо и вообще трагедия.

Плакать я, правда, перестала, и когда подошел Ларе и спросил, все ли у меня в порядке, я сказала, что да.

Но на самом деле ничего не было в порядке. И сейчас не в порядке.

И никогда больше не будет.

Но я делала вид, будто меня все устраивает. Ведь я должна была, правда? Майкл проводил меня домой, и я даже всю дорогу держала его за руку. У двери в мансарду я позволила ему меня поцеловать, – Ларс притворился, что ему нужно завязать шнурок на ботинке, и задержался внизу лестницы. Это было очень мило с его стороны, потому что поцелуем дело не ограничилось, кое-что делалось и под моим бюстгальтером. Но в нежной манере, как в той сцене из фильма «Танец-вспышка», где Дженнифер Билз и Майкл Нури оказались на заброшенной фабрике.

И когда Майкл прошептал: – Миа, у нас все хорошо?

Я ответила:

– Да.

Хотя я не верила, что у нас все хорошо всяком случае, у меня.

Майкл сказал:

– Я позвоню завтра.

Я сказала:

– Звони.

Потом я вошла в мансарду, пошла прямиком к холодильнику, достала контейнер с ореховым мороженым, взяла ложку и в своей комнате съела все мороженое.

Но лучше от этого мне все равно не стало.

Боюсь, мне уже никогда не будет хорошо.

7 сентября, вторник, 23.00

Только что в мою дверь постучалась мама, вся такая взволнованная:

– Миа, ты здесь?

Я сказала, что я здесь, и мама открыла дверь.

– Я даже не слышала, как ты пришла, – сказала она. – Хорошо провели время с…

Тут она увидела пустой контейнер из-под мороженого я мое лицо и замолчала, не договорив.

– Дорогая… – Она присела на кровать рядом со мной, – Что случилось?

И я вдруг снова расплакалась, как будто и не плакала раньше. Я даже не знала, что человеческие существа способны с такой скоростью производить такое количество слез.

– Он уезжает в Японию, – это все, что я могла сказать. И бросилась в мамины объятия,

Мне хотелось рассказать маме гораздо больше, рассказать, что во всем виновата я, потому что я с ним не спала (хотя в глубине души я понимала, что это не совсем так). Скорее, моя вина в том, что я принцесса, чертова принцесса!!! Какой парень мол-сет с этим смириться? Разве что другой принц! Самое ужасное, я даже не ВИНОВАТА, что я принцесса. Ведь я же не совершила какой-нибудь великий подвиг, не спасла, к примеру, президента США от пули террориста, не нашла с помощью сверхъестественных способностей пропавших детей, не предотвратила гибель сотен людей на пляже в Таиланде, когда на берег обрушилось цунами, вовремя не закричав всем: «Спасайтесь!»

Я лишь родилась на свет. Но это сделали АБСОЛЮТНО ВСЕ.

Но ничего такого я не могла маме сказать, потому что эту историю с моим принцесством мы уже обсуждали сто раз. Все так и есть, как сказал Майкл: я принцесса, и буду принцессой всегда'- жаловаться на это бесполезно. Это так, и с этим ничего не поделаешь. Так что я просто плакала. Наверное, мне от этого немного полегчало. Я имею в виду, всегда приятно, когда тебя обнимает мама – неважно, сколько тебе лет. Мамы не выделяют феромоны (во всяком случае, я думаю, что они их не выделяют), но они очень приятно пахнут. Во всяком случае, моя мама. Она пахнет мылом «Дав», скипидаром и кофе, и вместе эти ароматы образуют самый лучший аромат на свете – конечно, самый лучший после аромата Майкла.