Вот и хорошо, — обрадовался Ромка.

Но Клык-Клык Грумбумбес не зря зовётся злым волшебником. Исхитрился он и вот что придумал… — Берёзка понизила голос и еле слышно зашептала: — Сейчас на острове девятьсот девяносто три дармоеда и засони. Когда их станет ровно тысяча — остров треснет. Из трещины подымется Сонное Дерево. Дунет ветер и сонную пыльцу с дерева понесёт в лес. И сразу всё живое там навсегда уснёт. А сонная пыльца поплывёт дальше. И звери, птицы, деревья, цветы станут засыпать, каменеть. В омертвелых лесах даже муравьишки ни одного не будет…

Ну уж… Это уж… Совсем уж… Никак уж допустить нельзя! — возмутился Ромка.

Никак! — рыкнул Артос.

Нельзя! — подхватил Фомка.

Вам не справиться с Клык-Клыком Грумбумбесом. Только человек в силах это сделать, — сказала Берёзка. — И то не всякий. А лишь добрый, весёлый и честный…

Есть такой! — подпрыгнул Ромка. — Степан Иванович.

Где же он? — воспрянула Берёзка.

Мы к нему идём. Мы его найдём. Грумбумбесов Спиешьпей с корнем изведём!

Соню Первого — пинком. Прямо в речку кувырком! — воскликнул Артос.

Стражников ежей потом — тоже в речку колобком, — буркнул Фомка.

Ну, Клык-Клык Грумбумбес! Ото всех твоих чудес пыль останется да дым. Станет остров вновь живым! — крикнул Ромка.

Положив лапы на плечи друг дружке, псы, приплясывая, заголосили:

Мы — весёлые собаки И совсем не забияки, Между нами ссор и драки Не бывает никогда!..

Со всех сторон, нацелив острые пики, бежали к ним ежи-стражники.

— Скорей ко мне! — крикнула Берёзка, склонив к земле тол-стую ветку.

Ромка, Фомка и Артос вцепились в ветку, и Берёзка тут же подняла её высоко-высоко.

Ежи-стражники никак не могли дотянуться пиками до нарушителей спокойствия. А те, болтая лапами, орали на весь остров:

Делим на троих добычу, Лишь на праздник друга кличем, А в беде — таков обычай — Друг приходит сам всегда!..

Отовсюду к Берёзке катились жёлтые, серые, чёрные колобки. Пищали на разные голоса:

Бунт…

Мятеж…

Восстание…

Прикатился разгневанный Соня Первый Котофеич. Запищал, заверещал, подпрыгивая:

— Эй, гадюки! Взять! Связать!

Три огромные гадюки подползли к Берёзке.

Мигом вскарабкались по белому стволу.

Кинулись разом на друзей. Опутали их, оплели своими гибкими, скользкими телами. И сбросили на землю.

Рычал, кусался Артос. Ворчал, царапался Фомка. Ромка отбивался зубами и когтями.

Всё напрасно.

Псам не удалось даже вмятинки оставить на чешуйчатых панцирях гадюк.

— В Кактусовую тюрьму бунтовщиков! — пропищал Соня Первый Котофеич. — Одумаются. Попросят прощения — может, и сми-луюсь. Может, и выпущу. А заупрямятся — пусть пропадают. Хи-хи-хи!

Это был крохотный пятачок. Со всех сторон непроходимо густо обсажен он высоченными кактусами.

Шипы у кактусов длинные-предлинные, острые-преострые. Острей булавок. Острей иголок. Острей ножа.

Шипастые кактусы караулили каждое движение пленников.

Чуть кто шевельнётся — в бок острый шип вопьётся.

Если кто вильнёт хвостом — сразу в нём колючек сто.

Лапой двинет невзначай — и занозу получай.

Вот какой была эта Кактусовая тюрьма, в которую бросили Ромку, Фомку и Артоса.

Кругом шипы.

Шипы.

Шипы.

И высоко-высоко недосягаемый кругляшок голубого неба.

Никакой еды.

Ни капельки воды.

Ромка хвост опустил. Голову повесил. Приумолк. Загрустил. Стал совсем невесел.

Артос дугой согнулся. Носом в землю ткнулся. Не говорит. Не лает. Тяжело вздыхает.

Фомка бубликом свернулся. От друзей он отвернулся. Уши вниз. Глаза закрыл. И сквозь зубы заскулил.

Так они сидели долго.

Очень долго. Слишком долго.

Первым опомнился Ромка.

Поднял хвост трубой. Выгнул шею дугой. Бороду распушил. Усами шевельнул.

— Что, друзья, приуныли? Наше правило забыли? Всюду и везде. При любой беде. Нос и хвост не опускать. Выход из беды искать.

Распрямил спину Артос. Засверкали его глаза. Взбугрились мышцы на груди.

— Ромка прав. Гав! Гав!

Размотал Фомка хвост. Поболтал им в воздухе. Свернул боевой восьмёркой.

Не страшна и мне беда. Я за Ромкой хоть куда!

Теперь тихонько, дружно нашу любимую, — предложил Ромка и первым запел:

Песня взбодрила друзей. Стали думать они, как из тюрьмы вырваться.

Надо попросить Берёзку, чтоб весточку о нас передала Каррыкарру и Красному Лису, — предложил Ромка.

Попробуй докричись до неё, — проворчал Фомка.

Докричусь. Я кое-что придумал.

Встал Артос. На Артоса Фомка запрыгнул. На Фомку Ромка вскочил. Высунул кончик носа из-за колючей кактусовой стены и увидел Берёзку.

— Как я рада вас видеть, — сказала Берёзка. — Если бы Клык-Клыку Грумбумбесу не надо было набрать в Спиешьпей тысячу дар-моедов, вас бы сразу убили. Чем я могу вам помочь?

Передай о нас весточку на берег.

Нельзя. Живые голоса поднимаются отсюда только в небо.

Да-да. Нам говорил об этом Красный Лис.

И снова друзья приуныли. Не пели. Не говорили.

Постой-ка, — встрепенулся Артос. — Помните, как Клык-Клык Грумбумбес хотел подобраться к поросятам?

Верно, — подхватил Ромка. — Мы тоже ночью сделаем подкоп…

Целую ночь, сменяя друг друга, рыли они подкоп под колючую кактусовую стену

Рыли тихо. Молча. На этом сонном острове каждый шорох, каждый вздох гремел как выстрел. К тому же подле Кактусовой тюрьмы днём и ночью сидели ежи-стражники, принюхивались, прислушивались к тому, что делается за колючими стенами.

К рассвету подкоп был готов. Оставалось пробить тонкую земляную корочку и вылезти на волю далеко от тюрьмы.

Ромка осторожно высунул чёрный бархатный нос из-под земли и обмер. Кругом стояли ежи-стражники. Насмешливо скалились. Пиками в Ромку целились.

Пришлось спешно зарывать подкоп.

Прошло три дня.

От голода и жажды стала кружиться голова. Перед глазами мельтешили разноцветные блики.

Эй! — кричали им ежи-стражники. — Покоритесь! Смиритесь! Попросите прощенья!

Нет! — кричал Ромка в ответ.

Нет, — хрипел Артос.

Н-нет, — отвечал Фомка.

Пленники обессилели. Исхудали. Шерсть на них свалялась и свисала грязными сосульками. Дрожащие, слабые ноги еле держали их. Псы неподвижно лежали — нос к носу.

Стоило им сказать только одно слово «винюсь» — и тут же бы их выпустили из Кактусовой тюрьмы. А там — спи, ешь, пей. Сколько угодно.

Всего одно словечко надо было вымолвить. Но они его не говорили.

Трижды сам Соня Первый Котофеич приходил. Обещал простить, забыть, только бы повинились друзья.

— Нет, — отвечали те.

А время шло. За часом час. Вот день ещё один угас. Сгустилась мгла. Настала ночь. Друзьям и говорить невмочь. Лежат, прижавши к носу нос. Чуть слышно прошептал Артос:

— Погибнем мы здесь.

Горестно вздохнул Фомка. И снова прошептал Ромка:

Всюду и везде. При любой беде. Нос и хвост не опускать. Выход из беды искать.

Искать, — бормотнул Фомка.

Искать, — выдохнул Артос.

А утром рано-рано, когда из-за тумана чуть солнышко взглянуло на остров первый раз. В тот самый сонный час. Вдруг что-то затрещало. Как гром загрохотало.

Вскочили друзья. И увидели над Кактусовой тюрьмой маленький краснобокий Вертолётик.

— Скорей! — крикнул Ромка. — Помните, как нас учил Самосвал? Давайте дружно. Ну!