Даллас так и остался одинок, хотя был красив и еще молод, а вокруг вилось множество женщин. Теперь на всем белом свете он любил только Вики – ту частичку, которую оставила ему Иден в память о себе… Вики в полной мере осознавала это и пользовалась, насколько хватало фантазии. Среди ее приятелей почти все учились в университете или работали, но только не она.

– Хватит с меня и школы! Я еще им всем фору дам! Главное, я ни в чем себе не отказываю и получаю от жизни УДОВОЛЬСТВИЕ!

– Ты думаешь, это главное? – осторожно спрашивал отец.

– Да! А еще важно, как я выгляжу и какое впечатление произвожу на окружающих!

– Но ты похожа на…

– Знаешь, папа! Есть такая поговорка: «не важно быть, но нужно слыть!».

– Вики, ты меня пугаешь. Это тупик! Так нельзя.

– Ах, подожди ты, папа. Дай мне напиться из бокала жизни, я еще насижусь перед священником, каясь в своих грехах! А все остальное – не важно!

Отец только хватался за голову после таких разговоров. Но скоро все переменилось. Однажды вечером Вики не нашла компанию, чтобы пойти в клуб. Вот так просто: не нашла и все. Из двадцати с лишним людей, чьи номера были записаны в ее телефоне, которые всегда с радостью отзывались на любые авантюры, в тот вечер никто не мог составить ей компанию. Дело было в разгар новогодней сессии, и многие занимались учебой. Остальные были на работе, у родственников или выбирали подарки к Рождеству… В общем, Вики осталась одна, в какую-то секунду даже заподозрив сговор против себя. Ее утешило только то, что эти двадцать человек не все были знакомы друг с другом.

Вечером накануне Рождества она сидела в каком-то клубе, где ее хорошо знали, злая и замерзшая, глядя в одну точку. Рядом оказался парень, внешне представляющий собой мечту каждой американки. Улыбка у него была словно с вывески над клиникой стоматологии…

– Тебе ведь одиноко сегодня? – просто спросил он.

– Пожалуй, – пробормотала она, не успев придумать положенную в таких случаях остроту, за которую обычно цеплялись мужчины. Но не все. Некоторые цеплялись за ее ноги и улыбку.

– Проблемы?

– Нет.

– Ты кто? Где учишься, работаешь?

– Я… нигде.

– То есть как? Ты школьница? Извини, непохожа.

– Что, старая слишком для школьницы?

– Нет, глаза взрослые.

– Это у меня с раннего детства.

– Шутка?

– Правда.

– Так кто же ты? Чем занимаешься по жизни?

И вот тут она поняла, что говорить нечего.

– Да не цепляйся ты к ней, – вступился бармен, безнадежно влюбленный в ее ноги. – Знаешь, кто ее папа?

– Так я ж не с папой собираюсь танцевать, а с ней. У меня, может, тоже папа, мама… А я – сам по себе.

– Мне нечего вам сказать, – честно призналась Вики и ушла из этого клуба навсегда.

Вечером она приехала к отцу и потребовала, чтобы он взял ее на работу. Причем на хорошую работу, не секретаршей. Следующий сокрушительный удар нанес отец:

– А что ты, собственно, умеешь? Ничего. И секретаршей я тебя в первую очередь не возьму.

– Почему?

– Ты не сможешь вскипятить чайник.

Она смерила его тяжелым взором и ляпнула первое, что пришло на ум:

– Ну ладно. Валяй, давай устроим меня в университет ближайшим летом. Мне уже двадцать, а я нигде не училась.

– Устроим?

– Ну да.

Отец встал.

– Слушай, Виктория. Выбери себе факультет, узнай, какие дисциплины требуются для зачисления, я найму репетиторов.

– Зачем? Может, сразу позвоним декану, когда я определюсь?

– Нет, ты меня не поняла. Я найму репетиторов, ты позанимаешься с ними, а летом пойдешь на общих основаниях сдавать экзамены.

– Я? На общих основаниях? Ты с ума сошел?

– А если тебя не возьмут, ты будешь пересдавать их на следующий год. Разговор окончен!

Получив, таким образом, третий удар за один вечер, Вики серьезно задумалась… Через год она уже училась на отделении журналистики, завалила первую сессию и пыталась доказать своему главному редактору по имени Джонни, что на самом деле хорошо пишет. Ей был всего двадцать один год, романом с Джонни пока и не пахло, а душевные терзания по поводу глупых блондинок не тревожили ее сердце… Если бы она знала, чем все закончится, то ни за что не пошла бы к папе в тот вечер!..

Из воспоминаний ее вытащил стук в дверь. Такой же настойчивый и безапелляционный, как утром.

На пороге стоял и нагло улыбался Ник.

– Ну? Пойдем гулять?

Она готова была провалиться сквозь землю и поэтому сделала единственное, на что хватило мужества, – свела брови под острым углом и угрожающе заговорила:

– Тебе мало показалось?! Тебе добавить полотенцем или чем-нибудь потяжелее?

– Вики. Успокойся. У меня память плохая. Мы что, уже виделись сегодня утром? Я что-то не помню…

– Ник, я не хочу с тобой говорить.

– Из-за тебя я пошел на непредвиденные расходы. Вот! – Он вынул из кармана какой-то круглый предмет.

– Что это?

– Рулетка. Ты же сказала, что ближе десяти метров нельзя. Буду мерить.

– Тогда начинай отходить, ты уже превысил норму, – пробормотала она и улыбнулась против воли.

– Хорошо-хорошо, как скажешь. – Ник поправил смешные оранжевые шорты и попятился.

– Ладно, валяй вниз. Я спущусь. Разрешаю проводить меня до магазина.

– О-о! У нас сегодня семейный шопинг, дорогая?

– У меня – да. А ты на сегодня уже достаточно потратился.

– И что же я такого купил?

– Так ведь рулетку. Считай, что это первая семейная покупка. И помни: ближе десяти метров – ни-ни.

Из записей в дневнике.

«Вот и все. Завтра заканчивается моя путевка, нужно лететь в Нью-Йорк. Стоит ли говорить, что совсем уже не хочется? А чуть больше недели назад я только об этом и мечтала, сидя под листом пальмы, злая и голодная… Вряд ли когда-нибудь я увижу этих людей, с которыми провела четверо суток бок о бок в прямом смысле слова! Еще никогда и ни с кем на свете (может быть, за исключением мамы) я не спала на такой узкой «кровати», как в те ночи. Да, будет что рассказать внукам! Если будут внуки…

Вчера вечером мы встретились с Дианой, она улетала в свой любимый Сиэтл, увозя туда половину моего гардероба. Больше мы не увидимся ни с ней, ни с платьями. Жаль. Она такая же сумасшедшая, как я, и нам было о чем поговорить. Да и Мадлен, и Питер, и Фил, и даже этот загадочный Рикардо – все мне теперь по-своему дороги. Зачем-то наши пути так тесно сошлись… и вот теперь расходятся. М-да.

А Диана, как всегда, окружила меня своими шелками, которым я никогда не могу найти границу, наговорила восторженных комплиментов по поводу моего вкуса и потащила в холл. Я знала, что она опять начнет старую песню, но не ожидала, что будет так настаивать:

– Вики! Я вас умоляю, берегитесь его! Я видела вас вместе.

Я говорю:

– И что?

А она мне:

– Я чувствую, что он… какой-то не такой, как все нормальные ухажеры. Вики, у вас что, настоящий роман?

Вот это да! Неужели так заметно, что мы стали гулять немного чаще, чем раньше?

А Диана напоследок огорошила меня:

– Я думаю, ему нужно совсем не то, чего хотят все мужчины. Присмотритесь, не пускайте его хотя бы в свою душу, если уже пустили в спальню!

Сказала и убежала к своей машине. Вот нахалка! А я так и осталась стоять, словно обсыпанная мукой, даже мистер Джонсон перепугался.

Удивительно, но этот мерзавец (я имею в виду Ника, а не метрдотеля) начинает мне нравиться все больше. Уже несколько дней он не отходит от меня. Мы всюду вместе с раннего утра до поздней ночи, но при этом он не пытается даже поцеловать меня на прощание….

История с полотенцем деликатно не поднимается, она забыта, или Ник делает вид, что забыта. Стыдно, стыдно, стыдно даже ее описывать, я лучше промолчу, дорогой мой дневничок.