Естественно, Минуций в восторженных выражениях доложил об этом, и это вызвало бурю восторгов на улицах Рима, где до тех пор население постоянно слышало только о катастрофах. Люди пришли к совершенно логичному заключению, что как только Фабий покинул армию, она, атакуя, добилась победы. Сам Фабий заявил, что боится такого успеха больше, чем любой напасти.

В свою очередь Минуций был вызван для консультаций и в награду был назначен вторым диктатором. Это был беспрецедентный в истории случай, когда одновременно существовали два диктатора, что привело к неизбежным сложностям. Фабий, по своему обыкновению, возражать не стал. Он просто спросил Минуция, хочет ли его новый коллега совместно командовать всей армией или единолично командовать ее половиной. Минуций предпочел единоличное командование. Когда они вернулись на поле брани, оба их войска вышли по следу Ганнибала к повороту на Самний, где Минуций снова атаковал и был вовлечен в тяжелую схватку, из которой его вывел Фабий, предпринявший быстрый марш через реку на место события. И снова Ганнибал отступил с позиций, выжидая.

Оба диктатора вернулись в свой лагерь в горах. Времени было достаточно, но тут, по неумолимому требованию закона, власть диктатора кончилась. Результатом ежегодных выборов должно было стать назначение двух новых консулов.

Говорят, что Ганнибал тогда сказал: «Это облачко, возникшее на горизонте, в конце концов обернется бурей». Если это было действительно так, его слова можно истолковать по-разному. Его действия в это время представляют для нас загадку. Может быть, он привык к тактике Фабия? Навряд ли. Может быть, он понял во время второй военной зимы, что, как это открыл до него Пирр, он, возможно, никогда не будет в состоянии истощить безграничные ресурсы своего врага? Не подумывал ли он о том, чтобы пойти на компромисс, заключить мир и вернуться в Испанию? В Риме Фабий провозгласил: «Не видать ему никакого мира в Италии». Тем временем римский флот завоевывал позиции на Адриатике. На суше Ганнибалу не удалось привлечь на свою сторону никаких союзников Рима. Численность его армии, составлявшая 35 000 человек на Тразименском озере, возможно, возросла до 40 000, но не более. Армия, которую мобилизовал Рим, была значительно больше. И эта армия стала мишенью Ганнибала.

Что бы ни замыслил сын Гамилькара, он держал свое собственное войско в целости и сохранности, в то время как медленно продвигался по землям ближайших союзников Рима. Нужный ему провиант он находил у них. И по мере приближения конца зимы этот поиск провианта привел его на римские военные склады, где хранилось зерно. Его пассивность, загадочная для нас, удивляла и его врагов. До Рима дошли слухи, что Ганнибал планировал отойти к дружелюбным цизальпинским галлам.

Более того, недостаток в продовольствии стали испытывать и римляне, в результате того, что карфагеняне опустошали их поля. Самый надежный союзник Рима, Гиерон Второй, стареющий тиран Сиракуз, послал в дар сенату зерно и статую Победы, на которую пошло 220 фунтов золота. Обычно, из соображений престижности, сенат, как глава Римской империи, отказывался принимать такие подарки от менее значительных союзников, но в этом случае сенат принял и золотую статую, и зерно. Граждане, которым приходилось довольствоваться скудным рационом, начинали терять терпение, а они были избирателями.

В то же время гневные протесты посыпались со стороны обычно молчаливых самнитов, которые подвергались ограблению карфагенянами, в то время как сам Рим и обширная область Лациум оставались нетронутыми. Послы самнитов, неразговорчивые мужчины, обнаружили в Риме большую промышленную активность в районе Виа Сакра, где наемные ремесленники обогащались, изготавливая военное снаряжение для огромной новой армии. Здесь были замечены даже владельцы судов, проходившие через Форум в сопровождении толп прихлебателей. Театры и излюбленные места отдыха еще никогда не были такими переполненными, как во времена этой бурной деятельности в военное время.

Гнев самнитов разделяли плебеи, семьи которых страдали от голода. Эти плебеи толпились вокруг уличных трибун, возмущенно вопрошая, почему патриции, которые развязали войну, не предпринимают никаких усилий, чтобы закончить ее. Влиятельное движение «Земледелие и Италия» выставило на каждой трибуне по оратору, которые жаловались на то, что сельское хозяйство и сама Италия больше всего пострадали от вторжения Ганнибала. Среди ораторов-политиков самым популярным оказался, пожалуй, некий Теренций Варрон, человек новый.

Варрон не отличался особыми способностями, но он нравился толпе. Он умел говорить. «Сенаторы-фабианцы говорят нам, что их цель — уберечь республику, но, уберегая, они удерживают нас от обуздания Ганнибала». Отсюда был один шаг до обвинения лидеров в затягивании войны и заявления, что он, Гай Теренций Варрон, положил бы ей конец при первой возможности. И всего один шаг от того, чтобы пообещать, что если бы командовал он, то сделал бы все, чтобы добиться победы в тот же день, как он предстанет перед ненавистными пунийцами.

Это было именно то, чего хотели народные собрания. Варрон стал плебейским консулом, пришедшим на смену диктаторам во время ежегодных выборов.

Когда в новом году обратились к предзнаменованиям, все увидели, как кровоточат изображения богов войны, — это был знак, что сами боги призывают людей взять в руки оружие.

К тому же выборы патрицианского консула были отложены из-за недвусмысленных споров между группировкой фабианцев с ее политикой войны на истощение и партией Эмилиев — Сципионов с ее политикой полной мобилизации, нацеленной на то, чтобы победить врага. Варрон (уже избранный), отец которого занимал видное положение в торговле мясом, поддерживал группировку Эмилиев, обладавших большим влиянием в этой отрасли.

Фабий неустанно сражался со своими оппонентами. Но Медлитель полностью утратил поддержку народа и лишился последователей в сенате, когда пришло сообщение о том, что Ганнибал опустошал поля, но не тронул землевладений Фабия, в то же время разграбив все вокруг.

После этого Медлителю пришлось уступить под давлением общественного протеста. И случилось так, что вторым, патрицианским консулом был выбран Эмилий Павл, пожилой человек знатного происхождения, который с большой неохотой занял этот пост, означавший, что он должен предпринять все, чтобы закончить войну.

Эмилий Павл был одним из тех пяти послов, которые приезжали в совет Карфагена с сообщением о том, что Рим начинает войну. Стало быть, он в состоянии закончить ее. Говорят, что Фабий предупреждал Эмилия: «Ты еще убедишься, что Теренций Варрон более опасный враг, чем Ганнибал».

Воинственные настроения воцарились во всех слоях римского общества летом 216 года до н. э. Свыше ста сенаторов оставили свои посты, чтобы влиться в легионы. Рыцарский орден полностью вступил в кавалерийские декурии. Добровольцы из низших классов надеялись захватить в карфагенском лагере богатые трофеи и новых рабов. Общая численность новой армии возросла до 85 000 человек, более половины из которой приходилось на долю свежих рекрутов.

Даже военные советники сената наконец согласились перейти в наступление. Они подчеркнули, что в битве при Треббии легионы не были сломлены, в то время как у Тразименского озера они были не в состоянии даже сохранить боевой строй. Новая супер армия из восьми легионов, самая крупная в истории Рима, совместно с союзными войсками не могла не одержать победу в традиционном римском бою с мечами и щитами. Потребуется, конечно, положить много жизней, но Ганнибал не сможет выдержать такого кровопролития. К этому времени римские военачальники знали все уловки Ганнибала. Никакие хитрости пунийцев не могли вывести из строя восемь легионов на твердой земле открытого пространства средь бела дня.

Никто не был так полон решимости, как Минуций, который должен был возглавить командование. Сейчас на него смотрели как на человека, имеющего самый большой опыт для борьбы с Ганнибалом. Среди молодых и неискушенных представителей общества Публий Корнелий Сципион, который помогал своему раненому отцу при Треббии, забыв о политических разногласиях, поступил на военную службу в качестве трибуна.