3. Делаю особое ударение на проблеме расширенна англо-советской торговли.

М.М. Литвинов одобрил мои планы и спросил, заготовил ли я текст моего будущего интервью. Тут же я вручил наркому его проект. Он прочитал этот проект, сделал несколько мелких редакционных поправок и затем утвердил его в окончательной форме. Интервью гласило;

Приведя в доказательство последнего утверждения перечень договоров о ненападении, заключенных или находящихся в стадии подготовки к заключению между СССР и другими странами, а также позицию советской делегации на открывшейся в феврале 1932 года конференции по разоружению в Женеве, я продолжал:

Заканчивал я интервью несколькими словами персонального характера:

«Лично я, — говорилось в интервью, — встретил свое назначение послом СССР в Великобритании с большим удовлетворением. На протяжении минувших 20 лет мне не раз приходилось жить и работать в вашей стране, И я имел случай ближе познакомиться с английским народом и лучше оценить английскую культуру. У меня есть также чувство признательности к Англии, в годы, предшествовавшие революции, предоставившей мне право убежища в качестве политического изгнанника[1]. Я считал бы себя поэтому особенно счастливым, если бы мне удалось способствовать делу сближения между СССР и Великобританией».

Дух, которым было проникнуто заготовленное мной интервью, настолько ясен, что не требует комментариев.

Оба моих разговора с М. М.Литвиновым происходили в первой половине октября-1932 года. Но 17 октября из нашего посольства в Лондоне пришла телеграмма, в которой сообщалось, что накануне британский министр иностранных дел сэр Джон Саймон специальной нотой денонсировал англо-советское торговое соглашение 1930 года, заключенное нами со вторым лейбористским правительством. Это был неожиданный и явно антисоветский акт, о котором подробнее мне придется говорить ниже. Два дня спустя М. М. Литвинов вызвал меня и сказал:

— Вы собирались начать свою деятельность в Англии с интервью, текст которого я утвердил Вообще говоря, это было бы правильное выступление при наличии нормальных отношений между СССР и Великобританией. Однако сейчас, после одностороннего денонсирования англо-советского торгового соглашения, положение изменилось: Лондон открыто продемонстрировал свое нерасположение к нам. В такой обстановке от интервью столь дружественного характера, как ваше, лучше воздержаться.

В результате вышецитированное интервью умерло, не успев родиться. Я привожу, однако, текст несостоявшегося интервью, чтобы наглядно показать, какие на строения господствовали в Москве, когда я садился в поезд, для того чтобы ехать к месту моей работы в качестве посла СССР в Англии.

С полным убеждением я еще раз повторяю: Советское правительство и советский народ искренне и серьезно желали установления самых добрых отношений между Советским Союзом и Великобританией.

Но, как известно, дружба — двусторонний акт. Мало было советской стороне желать наилучших отношений с Великобританией — надо было, чтобы такое же желание имелось и с английской стороны. Было ли оно?..

Пусть на этот вопрос ответят факты.

Несколько ярких воспоминаний всплывают у меня в памяти, когда я думаю, как правящая Англия встретила меня в ту далекую осень 1932 года. Речь шла, конечно, не обо мне как личности, а обо мне как после Советского Союза и, стало быть, о Советском Союзе как народе и государстве. Эти воспоминания лучше, чем длинные рассуждения, покажут, чем отвечали господствующие классы Англии на то вполне искреннее желание дружбы и сотрудничества, которым были проникнуты Советское правительство и советский народ.

Первое воспоминание касается области англо-советской торговли. Я уже говорил, что, готовясь к поездке в Лондон, я собирался в своей деятельности в качестве посла особое ударение делать на всемерном расширении коммерческих операций между обеими странами. И вот случай хотел наглядно показать мне, с какими трудностями я должен буду встретиться как раз на этом пути.

Накануне моего прибытия в Англию воскресная газета «Санди кроникл» внезапно «открыла» ужасающее происшествие: оказывается, «Москва» контрабандным путем, «в гробах иностранного происхождения», ввезла в Англию русские спички, на коробках которых в качестве торговой марки было изображено «святое сердце» пронзенное кинжалом»! Газета неистовствовала и требовала от правительства самых решительных мер против подобного «святотатства» Сенсация «Санди кроникл» была немедленно подхвачена целым рядом других органов печати В политических и парламентских кругах быстро поднялась антисоветская волна Началась бешеная кампания против торговли с СССР. Атмосфера с каждым днем все больше накалялась. Напрасно директор АРКОСа[2] протестовал против нелепых обвинений и доказывал, что на советских спичках никогда не было никаких антирелигиозных эмблем, — его не хотели слушать. Неизвестно, чем бы кончилась вся эта шумиха, если бы, к счастью, очень скоро не обнаружилось, что пресловутые коробки спичек были доставлены не из СССР, а из Индии, и не в каких-либо «гробах», а в самых прозаических деревянных ящиках, и что индийские фабриканты меньше всего думали о святотатстве, так как, по индийским понятиям, сердце, пронзенное кинжалом, является высоким и прекрасным символом.

Другое воспоминание носит несколько иной характер. 8 ноября 1932 г. я вручил свои верительные грамоты английскому королю и, стало быть, юридически оформил свое положение как посла СССР в Великобритании. На следующий день, 9 ноября, мне пришлось уже в качестве советского представителя присутствовать на ежегодном банкете лорд-мэра лондонского Сити, устраивающемся по случаю его вступления в исполнение своих обязанностей[3]. Этот банкет является чрезвычайно красочной церемонией средневекового стиля, на которую собираются 500–600 человек, представляющих подлинные «сливки» капиталистической Англии Насколько жирны эти сливки, можно судить хотя бы по тому, что из лондонского дипломатического корпуса на банкет лорд-мэра приглашаются только послы. Посланники не удостаиваются такой чести. Банкет лорд-мэра является также крупным политическим событием: на нем по традиции выступает премьер или какой-либо видный министр кабинета с большой речью, в которой он затрагивает какой-либо важный политический вопрос, имеющий актуальное значение. Вот на такой-то банкет я попал 9 ноября 1932 г., и вот что там произошло (привожу запись, сделанную мной тогда же, на свежую память):