3. Только 144 000 должны быть крещены.

В одном из номеров "Сторожевой башни" за 1965 год можно было прочитать:

"Вплоть до 1934 г. "свидетели Иеговы" полагали, что решение посвятить себя Богу относится лишь к тем, кому удалось сделаться чадом Божьим и получить надежду попасть на небо". В тот год в журнале было ясно сказано, что посвящать себя исполнению воли Божьей подобает и другим членам организации, подтверждая это крещением посредством окропления.

4. Библейская хронология была изменена.

Один из номеров "Сторожевой башни" за 1970 г. говорил: "Прежде, в 1925 г., библейское измерение времени считалось еще правильным. Но теперь хронология пересмотрена..."

5. Время сотворения Адама указывалось по-разному.

В книге "О новом небе и новой земле" говорилось, что Адам был сотворен в 4025 году до Рождества Христова, а в книге "Он пал, великий Вавилон" указывался 4026 год. Это можно было бы счесть маловажным, но, поскольку время наступления конца высчитывалось от сотворения Адама, эта дата приобретала особое значение.

Таковы были главные вопросы, которые я отметил. Помнится я нашел более тридцати изменений, относившихся к толкованию Апокалипсиса, а также говорящих о конце.

Несомненно, основы учения "свидетелей Иеговы" испытывали постоянные изменения, которые влияли на хронологию и, следовательно, на дату наступления конца.

Ответы Феликса

Все эти вопросы я обсуждал с Феликсом, и его ответ мне показался удовлетворительным. Общество "Сторожевой башни" непрестанно ищет истину. В этом его отличие от религий "великого Вавилона", приверженных к старым догмам, которых они не пересматривают, чтобы избавиться от небиблейских элементов. "Башня стражи", напротив, проявляла похвальную честность. Допустив ошибку, она смиренно признавалась в этом. Само собой разумеется, Феликс настаивал на том, чтобы я признал, что ни одно из предсказаний о конце света не было ложным. Никто никогда не возвещал ничего подобного, хотя постоянно и настойчиво говорилось о том, что мы живем в последнее время и рост преступлений и несправедливости в мире подтверждает это.

Все, что я поведал Феликсу, по его мнению, практически не имело никакого значения для нас как для "свидетелей Иеговы". Правда, некоторые иеговисты считали, что патриархи воскреснут в 1925 г., но, несомненно, это не было точкой зрения "Сторожевой башни". Что касается великого множества, которому предстояло войти в небо, Феликс сказал, что сегодня мы стали лучше понимать этот вопрос. Вне всякого сомнения, они останутся на земле. Наконец, хронологические изменения или разные даты сотворения Адама лишены особого значения. И в самом деле, что может означать отклонение в несколько месяцев, в один или два года? И что такая отсрочка может значить для жизни человека? Тем более, что конец так близок...

Я проглотил его слова все до одного. Как я мог сомневаться в "Сторожевой башне"? Посредством своих публикаций она доставляла нам самую лучшую, свежую пищу. Мы все увереннее приближаемся к концу, а у меня какие-то сомнения!

В то время мой отец заболел и попал в больницу. Поначалу мы думали, что у него лейкемия (к счастью, это оказалось не так). Многие пресвитеры объединения с сожалением говорили, что проживи он еще несколько месяцев - увидел бы конец существующей системы. Я слепо верил им и молился о том, чтобы отец дожил до пришествия нового порядка. Мне не приходило на мысль, что те, кто ошиблись однажды, могли ошибиться еще.

1976 год оказался примечательным еще и потому, что многие покинули "Общество свидетелей Иеговы". В противоположность мне, они не только сомневались, что конец близок, но вообще не верили, что он когда-то наступит. Они считали все это обманом, приманкой для простодушных и жалели о том, что потеряли время на пустяки, не имевшие ни цены, ни смысла.

Общество "Сторожевая башня" отреагировало на потерю своих членов страшным ужесточением контроля. Все беседы, поступки и поведение подлежали строгой цензуре. Близость конца теперь путала. Это была уже не надежда на рай, а ужас при мысли оказаться вдали от Бога, когда Он повергнет все человечество в Армагеддоне. Следовало больше беспокоиться о том, чтобы не оказаться поверженным, нежели о том, чтобы обрести спасение.

Равным образом исчезла отвага выходить на проповедь, и люди довольствовались тем, что выходили всего раз в месяц, лишь бы получить возможность отчитаться и избежать порицания за полную бездеятельность. Многие проповедовали от двух до четырех часов в месяц.

Тогда общество "Сторожевая башня" установило хитроумную систему удвоения часов. Вышло постановление составлять отчеты не раз в месяц, а раз в две недели. Следовательно, тот, кто хотел избежать упреков со стороны пресвитеров, должен был выходить на проповедь хотя бы два раза в месяц, тогда как до сих пор делал это только один раз. И если "свидетели" работали до этого от двух до четырех часов в месяц, теперь это число автоматически увеличивалось до четырех-восьми часов. Таким образом, в годовом отчете за 1976 г. убыль членов была не слишком заметна, так как общее число часов, посвященных свидетельству, осталось прежним. Вот дополнительное свидетельство того, как "Сторожевая башня" умела манипулировать цифрами.

Хуан-Антонио уходит

Именно в это время мой лучший друг покинул организацию. Этот факт, разумеется, не имел исторического значения, потому что всякий раз, когда не исполнялось пророчество о конце света, тысячи членов покидали "Сторожевую башню". И все же его уход был прекрасной иллюстрацией царящей в то время обстановки террора и контроля.

Мой друг Хуан-Антонио был членом "Общества свидетелей Иеговы" с детства. Его мать, вдова, и один из его братьев также были иеговистами. Хуан-Антонио вынужден был рано начать работать, но, к счастью, у него сохранился интерес к знаниям и желание учиться. В нашем собрании я был единственным, кто учился в университете, единственным, имевшим степень бакалавра, и единственным, знавшим какой-то язык, кроме испанского. Я был также единственным, у кого была библиотека, потому что собрание книг и журналов под изданием "Сторожевой башни" не заслуживало такого названия. Хуан-Антонио часто приходил ко мне, и мы часами напролет рассуждали об истории, литературе, философии или же слушали музыку.

Хуан-Антонио не был ни фанатиком, ни дурно воспитанным, но над ним нередко насмехались молодые люди нашего объединения. Он работал в кожевенной мастерской одного иеговиста, который, пользуясь ситуацией, эксплуатировал его самым бесстыдным образом. Там же работали еще несколько молодых единоверцев. Каждое утро по дороге на работу Хуан-Антонио приходилось переносить множество дерзостей и насмешек только из-за того, что он читал какую-нибудь книгу. Поведение этих юных иеговистов отчасти было понятным, потому что, с их точки зрения, конец приближался с каждым Днем и не было смысла учиться. Но часто их насмешки выражали просто презрение, которое порождается невежеством.

Однажды мы с Хуаном-Антонио говорили об искусстве, и вдруг один парень из нашего объединения прервал нас и заявил, что при наступлении нового порядка для него одним из самых больших удовольствий будет сжечь одну за другой все картины, собранные в музее Прадо - самом большом хранилище картин.

На этом фоне легко понять дружбу, которая связывала нас с Хуаном-Антонио. Когда он принял решение оставить организацию, я ощутил глубокую скорбь. Я сожалел об этом так, как если бы умер кто-то из самых дорогих мне людей.

Согласно правилам "Сторожевой башни", мы не должны были общаться с Хуаном-Антонио, но я считал, что он умен и добр и переживает всего лишь плохой период. Несомненно, он вернется в родное гнездо, если к нему проявят милосердие. В ожидании этого момента я продолжал встречаться с ним и часто приглашал его к себе.

Мотивы его ухода вовсе не были абсурдными. Он считал, что конец света - всего лишь приманка, сущий обман, что общество "Сторожевой башни" далеко от состояния "благоразумного раба", что, по сути, дело было только в коммерции, что учение претерпевало серьезные изменения и т. д.