Дом ждал, когда его снесут. Слепо глядели пыльные окна, да сквозняк уныло скрипел форточкой, не закрытой год назад. Плакат на заборе обещал, что новый дом будет сдан в прошедшем августе. Другой предупреждал: «Стройка не место для игр». «Носи каску!» — призывал третий, с весело нарисованной физиономией растяпы, которому свалился на голову кирпич.

В глухой час перед рассветом, когда сон одолевает и самых заядлых полуночников, к дому подкатил бордовый «жигуленок». Водитель вышел и стал прогуливаться под забором, разглядывая плакаты. У него был невозмутимый вид человека, готового к тому, что сейчас его схватят за плечо. Тогда он спросит: «А в чем дело? Разве нельзя?!»

Друзья в шутку звали его Крысоловом. Занятие, которым он кормился, бросало Крысолова в неприятные местечки вроде этого пустующего дома и научило разбираться и крысиных повадках. Но это и все. До сказочного Крысолова с волшебной дудочкой ему было далеко.

Выждав минут пять, Крысолов достал из багажника рюкзак, надел, огляделся… Быстро шагнул на бампер, на капот, на крышу своего «жигуленка» и уселся на забор. Мигнул фонарик. Земля по ту сторону забора была усеяна осколками стекол и пивными банками. Опасно торчали пеньки от срубленных кустов. Крысолову хватило короткой вспышки света, чтобы все рассмотреть и запомнить. Он спрыгнул бесшумно и пропал в тени.

Из дома не доносилось ни звука, но тишина не могла обмануть Крысолова: кто-то бывал там, и часто. Окна первого этажа были забиты досками, и только одно пугающе чернело, словно пустая глазница черепа. В него ходили как в дверь.

Не каждый, кто шарит в заброшенных домах, был врагом Крысолова. По большей части это люди дневные и безобидные: коллекционер ищет старые пластинки, садовод отрывает доски для дачи. Ночью страшно нарваться на бомжей. Среди них много обозленных на весь мир и попросту ненормальных. Могут убить за одежду, обменять ее на бутылку поддельной водки и к утру обо всем забыть… Пошарив среди мусора, Крысолов рассовал по карманам десяток пивных банок и яшерицей скользнул в окно с выбитыми стеклами.

Он попал на кухню: уличный фонарь кое-как освещал стены с облупленным кафелем. Дальше будет совсем темно. Крысолов затянул стекло фонарика красной резинкой от воздушного шарика. Красный свет обостряет ночное зрение и мало заметен со стороны. Не заглядывая в комнаты, он вышел из квартиры и стал подниматься по лестнице. Банки расставлял на ступенях, на самом краешке: чуть задеть — и загремят вниз. Про себя Крысолов называл их «охранной сигнализацией».

Верхнюю площадку заливала чернильная тьма. Чердачный люк был сорван, в черном провале шуршали и попискивали голохвостые гвардейцы Крысолова. Он разбирался в этих звуках не хуже, чем сами крысы. Сейчас они говорили, что посторонних на чердаке нет.

Уже не боясь шуметь, Крысолов ступил на гудящую мод ногами железную лесенку. Пискнула крыса-часовой. У них это дело поставлено как в армии. Возня на чердаке прекратилась: голохвостые ждали, что станет делать Крысолов.

К большому разочарованию крыс, от него не пахло съестным. Зато и ловить их он, похоже, не собирался. Крысы опять зашуршали в темноте. У них было много дел: строительство гнездышек, дележка дохлого голубя, выяснение, кто из самцов круче. А Крысолов тем временем собирал металлоискатель. Надел наушники, повесил на грудь прибор с маленьким экраном, прикрепил к складной штанге катушку, похожую на бублик. Включил, настроил и пошел по чердаку.

Не прошло и минуты, как металлоискатель выдал первую находку — большой моток медного провода. Судя по виду, он здесь валялся еще со времен постройки дома.

Старый буфет, неизвестно кем затащенный на чердак, поделился двумя серебряными ложечками. Наверное, хозяева долго искали пропажу, а ложечки завалились в щель за ящиками.

На этом находки кончились, но Крысолов был доволен. Купленный на днях дорогой металлоискатель отличал цветные металлы от железок и здорово ускорял поиски. А то старый пищал на каждый гвоздь.

Крысолов был кладоискателем. Дело это вполне законное до тех пор, пока ты не найдешь клад. Тогда его положено сдать государству. Не задаром, конечно: раньше нашедшему полагалась четверть стоимости, по новому закону больше — одна треть. Крысолов не собирался делиться с государством и предпочитал работать по ночам. В это время случайных свидетелей или нет совсем, или они такого сорта, что не заявят в милицию, потому что сами ее боятся. Правда, ночная публика тоже не любит делиться и может отобрать у тебя все. Но Крысолов надеялся на быстрые ноги и своих голохвостых гвардейцев, которые чуют приближение чужака раньше, чем любой из людей. На крайний случай у нею был заточенный с одного конца короткий ломик. Иногда стоило только повертеть им в воздухе, чтобы обитатели заброшенных домов отступили.

Кладоискателей больше, чем можно подумать, и больше, чем хотелось бы им самим. Их так много, что настоящих кладов не хватает на всех. Крысолову ни разу не удалось найти горшок с монетами или замурованные в стену старинные украшения. Но и с пустыми руками он еще не уходил ни из одного дома. Оторванный плинтус дарил ему закатившееся сто лет назад колечко или золотую десятирублевку с профилем царя. Замазанные краской неприглядные дверные ручки могли оказаться бронзовыми.

Было у Крысолова чудесное время, когда всерьез начали реставрировать центр Москвы. Целые дворы стояли пустые, с заколоченными окнами. В каждом доме долго и богато жили аристократы и заводчики, модные доктора и генералы. Потом они бежали от революции, а те, кому досталось их добро, не знали ему цены. Их внуки, переезжая на новые квартиры, бросали заодно с дырявыми ботинками настоящие сокровища. Однажды Крысолов нашел в кладовке этюд Левитана: драгоценной картиной была обернута полка из занозистой доски. А серебряную посуду он подбирал буквально из-под ног. От времени она побурела, как ржавая жесть, и никому не пришло в голову счистить налет и разглядеть клейма знаменитых на весь мир ювелиров.

Но годы шли, пустеющих особняков в центре не осталось, и Крысолову пришлось рыскать по окраинам. Находки здесь были победнее, потому что дома не такие старые. Например, этот строили пленные немцы мосле войны. По-настоящему богатых людей тогда просто не было, поэтому Крысолов даже не мечтал о кладе.

Спускаясь по лестнице, он стал обходить квартиры. Четвертый этаж — ничего. Третий — пусто. Второй — девчачьи слезы: крохотная золотая сережка с красным камушком. Чтобы достать ее из щели, пришлось отрывать ломиком доску с пола. Поднялся скрип на весь дом. Крылов хватался за сердце и бросал это дело, но любопытство взяло верх: оторвал все-таки. Сережка не стоила волнений.

Первый этаж — опять пустышка. Подвал… А подвал оказался заперт. Странно. В доме успел пошарить не один человек: все замки выломаны. Почему не тронули эту дверь?.. А если раньше она была открыта и только теперь кто-то заперся в подвале? По спине пробежал холодок. Захотелось уйти сейчас же, не возвращаясь за оставленным на лестнице тяжелым мотком провода. «Бомжи не стали бы запираться», — успокоил себя Крысолов и поглядел в замочную скважину. В подвале было темно.

Он вбил в щель заостренный конец ломика, нажал… И полетел на пол, еле успев увернуться от падающей двери. Косяк оказался трухлявым, как старый пень, и выпал вместе с ней.

От грохота у Крысолова заложило уши. Нервы сдали, он в два прыжка заскочил под лестницу, выключил фонарик и затаился в темноте.

Светящаяся секундная стрелка часов ползла как черепаха. Пока она описывала первый круг. Крысолов вспоминал, как его чуть не забили до смерти. От нападавших поняло прокисшим потом, а лиц он не рассмотрел. Кажется, среди них была женщина… Кончать надо с этим занятием, сказал он себе на третьем круге. А на пятом решил, что, если бы в доме были бродяги, они бы уже прибежали па шум.