… Скачу, как вихорь, из Рязани,

Являюсь: бунт во всей красе,

Не пожалел я крупной брани -

И пали на колени все!

Задавши страху дерзновенным,

Пошел я храбро по рядам

И в кровь коленопреклоненным

Коленом тыкал по зубам…

1857 (?)

Стихи мои! Свидетели живые

За мир пролитых слез!

Родитесь вы в минуты роковые

Душевных гроз

И бьетесь о сердце людские,

Как волны об утес.

< 1858 >

В столице шум, гремят витии,

Кипит словесная война,

А там, во глубине России -

Там вековая тишина.

Лишь ветер не дает покою

Вершинам придорожных ив,

И выгибаются дугою,

Целуясь с матерью-землею,

Колосья бесконечных нив…

1857, 1858

Вот парадный подъезд.

По торжественным дням,

Одержимый холопским недугом,

Целый город с каким-то испугом

Подъезжает к заветным дверям;

Записав свое имя и званье,

Разъезжаются гости домой,

Так глубоко довольны собой,

Что подумаешь – в том их призванье!

А в обычные дни этот пышный подъезд

Осаждают убогие лица:

Прожектеры, искатели мест,

И преклонный старик, и вдовица.

От него и к нему то и знай по утрам

Всё курьеры с бумагами скачут.

Возвращаясь, иной напевает "трам-трам ",

А иные просители плачут.

Раз я видел, сюда мужики подошли,

Деревенские русские люди,

Помолились на церковь и стали вдали,

Свесив русые головы к груди;

Показался швейцар ."Допусти",- говорят

С выраженьем надежды и муки.

Он гостей оглядел: некрасивы на взгляд!

Загорелые лица и руки,

Армячишка худой на плечах.

По котомке на спинах согнутых,

Крест на шее и кровь на ногах,

В самодельные лапти обутых

(Знать, брели-то долгонько они

Из каких-нибудь дальних губерний).

Кто-то крикнул швейцару: "Гони!

Наш не любит оборванной черни!"

И захлопнулась дверь. Постояв,

Развязали кошли пилигримы,

Но швейцар не пустил, скудной лепты не взяв,

И пошли они, солнцем палимы,

Повторяя: "Суди его бог!",

Разводя безнадежно руками,

И, покуда я видеть их мог,

С непокрытыми шли головами…

А владелец роскошных палат

Еще сном был глубоким объят…

Ты, считающий жизнью завидною

Упоение лестью бесстыдною,

Волокитство, обжорство, игру,

Пробудись! Есть еще наслаждение:

Вороти их! в тебе их спасение!

Но счастливые глухи к добру…

Не страшат тебя громы небесные,

А земные ты держишь в руках,

И несут эти люди безвестные

Неисходное горе в сердцах.

Что тебе эта скорбь вопиющая,

Что тебе этот бедный народ?

Вечным праздником быстро бегущая

Жизнь очнуться тебе не дает.

И к чему? Щелкоперов забавою

Ты народное благо зовешь;

Без него проживешь ты со славою

И со славой умрешь!

Безмятежней аркадской идиллии

Закатятся преклонные дни.

Под пленительным небом Сицилии,

В благовонной древесной тени,

Созерцая, как солнце пурпурное

Погружается в море лазурное,

Полосами его золотя, -

Убаюканный ласковым пением

Средиземной волны, – как дитя

Ты уснешь, окружен попечением

Дорогой и любимой семьи

(Ждущей смерти твоей с нетерпением);

Привезут к нам останки твои,

Чтоб почтить похоронною тризною,

И сойдешь ты в могилу… герой,

Втихомолку проклятый отчизною,

Возвеличенный громкой хвалой!..

Впрочем, что ж мы такую особу

Беспокоим для мелких людей?

Не на них ли нам выместить злобу? -

Безопасней… Еще веселей

В чем-нибудь приискать утешенье…

Не беда, что потерпит мужик:

Так ведущее нас провиденье

Указало… да он же привык!

За заставой, в харчевне убогой

Всё пропьют бедняки до рубля

И пойдут, побираясь дорогой,

И застонут… Родная земля!

Назови мне такую обитель,

Я такого угла не видал,

Где бы сеятель твой и хранитель,

Где бы русский мужик не стонал?

Стонет он по полям, по дорогам,

Стонет он по тюрьмам, по острогам,

В рудниках, на железной цепи;

Стонет он под овином, под стогом,

Под телегой, ночуя в степи;

Стонет в собственном бедном домишке,

Свету божьего солнца не рад;

Стонет в каждом глухом городишке,

У подъезда судов и палат.

Выдь на Волгу: чей стон раздается

Над великою русской рекой?

Этот стон у нас песней зовется -

То бурлаки идут бечевой!..

Волга! Волга!.. Весной многоводной

Ты не так заливаешь поля,

Как великою скорбью народной

Переполнилась наша земля, -

Где народ, там и стон… Эх, сердечный!

Что же значит твой стон бесконечный?

Ты проснешься ль, исполненный сил,

Иль, судеб повинуясь закону,

Всё, что мог, ты уже совершил, -

Создал песню, подобную стону,

И духовно навеки почил?..

1858

Ночь. Успели мы всем насладиться.

Что ж нам делать? Не хочется спать.

Мы теперь бы готовы молиться,

Но не знаем, чего пожелать.

Пожелаем тому доброй ночи,

Кто всё терпит, во имя Христа,

Чьи не плачут суровые очи,

Чьи не ропщут немые уста,

Чьи работают грубые руки,

Предоставив почтительно нам

Погружаться в искусства, в науки,

Предаваться мечтам и страстям;

Кто бредет по житейской дороге

В безрассветной, глубокой ночи,

Без понятья о праве, о боге,

Как в подземной тюрьме без свечи…

1858

"Стой, ямщик! жара несносная,

Дальше ехать не могу!"

Вишь, пора-то сенокосная -

Вся деревня на лугу.

У двора у постоялого

Только нянюшка сидит,

Закачав ребенка малого,

И сама почти что спит;

Через силу тянет песенку

Да, зевая, крестит рот.

Сел я рядом с ней на лесенку,

Няня дремлет и поет:

"Ниже тоненькой былиночки

Надо голову клонить,

Чтоб на свете сиротиночке

Беспечально век прожить.

Сила ломит и соломушку -

Поклонись пониже ей,

Чтобы старшие Еремушку

В люди вывели скорей.

В люди выдешь, всё с вельможами

Будешь дружество водить,

С молодицами пригожими

Шутки вольные шутить.

И привольная и праздная

Жизнь покатится шутя…"

Эка песня безобразная!

"Няня! дай-ка мне дитя!"

– "На, родной! да ты откудова?"

– "Я проезжий, городской".

– "Покачай; а я покудова

Подремлю… да песню спой!"

– "Как не спеть! спою, родимая,

Только, знаешь, не твою.

У меня своя, любимая…

– Баю-баюшки-баю!

В пошлой лени усыпляющий