С треском они расскочилися,

Нас по Неве понесло;

Все пешеходы смутилися,

Каждому плохо пришло!

Словно близ дома питейного,

Крики носились кругом.

Смотрим – нет моста Литейного!

Весь разнесло его льдом.

Вот, погоняемый льдинами,

Мчится на нас плашкоут,

Ропот прошел меж мужчинами,

Женщины волосы рвут!

Тут человек либерального

Образа мыслей, и тот

Звал на защиту квартального…

Я лишь был хладен как лед!

Что тут борьба со стихиею,

Если подорван кредит,

Если над собственной выею

Меч дамоклесов висит?..

Общее было смятение,

Я же на льдине стоял

И умолял провидение,

Чтоб запретили журнал…

Вышло б судеб покровительство!

Честь бы и деньги я спас,

Но не умеет правительство

В пору быть строгим у нас…

Нет, не оттуда желанное

Мне избавленье пришло -

Чудо свершилось нежданное:

На небе стало светло,

Вижу, на льдине сверкающей…

Вижу, является вдруг

Мертвые души скупающий

Чичиков! "Здравствуй, мой друг!

Ты приищи покупателя!"-

Он прокричал – и исчез!..

Благословляя создателя,

Мокрый, я на берег влез…

Всю эту бурю ужасную

Век сохраню я в душе -

Мысль получивши прекрасную,

Я же теперь в барыше!

Нет рокового издания!

Самая мысль о нем – прочь!..

Поздно, в трактире "Германия",

В ту же ужасную ночь,

Греясь, сушась, за бутылкою

Сбыл я подписчиков, сбыл,

Сбыл их совсем – с пересылкою,

Сбыл – и барыш получил!..

Словно змеею укушенный,

Впрочем, легок и счастлив,

Я убежал из Конюшенной,

Этот пассаж совершив.

Чудилось мне, что нахальные

Мчатся подписчики вслед,

"Дай нам статьи либеральные!-

Хором кричат.- Дармоед!"

И ведь какие подписчики!

Их и продать-то не жаль.

Аптекаря, переписчики -

Словом, ужасная шваль!

Знай, что такая компания

Будет (и все в кураже!..),

Не начинал бы издания:

Аристократ я в душе.

Впрочем, средь бабьих передников

И неуклюжих лаптей -

Трое действительных статских советников,

Двое армянских князей!

Публика всё чрезвычайная,

Даже чиновников нет.

Охтенка – чтица случайная

(Втер ей за сливки билет),

Дьякон какой-то, с рассрочкою

(Басом, разбойник, кричит),

Страж департаменский с дочкою -

Всё догоняет, шумит!

С хохотом, с грохотом, гиканьем

Мчатся густою толпой;

Визгами, свистом и шиканьем

Слух надрывается мой.

Верите ль? даже квартальные,

Взявшие даром билет,

"Дай нам статьи либеральные!"-

Хором кричат. Я в ответ:

"Полноте, други любезные,

Либерализм вам не впрок!"

Сам же в ворота железные

Прыг,- и защелкнул замок!

"Ну! отвязались, ракалии!.."

Тут я в квартиру нырнул

И, покуривши регалии,

Благополучно заснул.

– --

Жаль мне редактора бедного!

Долго он будет грустить,

Что направления вредного

Негде ему проводить.

Встретились мы: я почтительно

Шляпу ему приподнял,

Он улыбнулся язвительно

И засвистал, засвистал!

(Между январем и мартом 1863)

"Убил ты точно, на веку

Сто сорок два медведя,

Но прочитал ли хоть строку

Ты в жизни, милый Федя?"

– "О нет! за множеством хлопот,

Разводов и парадов,

По милости игры, охот,

Балов и маскарадов,

Я книги в руки не бирал,

Но близок с просвещеньем:

Я очень долго управлял

Учебным учрежденьем.

В те времена всего важней

Порядок был – до книг ли?-

Мы брили молодых людей

И как баранов стригли!

Зато студент не бунтовал,

Хоть был с осанкой хватской,

Тогда закон не разбирал -

Военный или статский;

Дабы соединить с умом

Проворство и сноровку,

Пофилософствуй, а потом

Иди на маршировку!..

Случилось также мне попасть

В начальники цензуры,

Конечно, не затем, чтоб красть,-

Что взять с литературы?-

А так, порядок водворить…

Довольно было писку;

Умел я разом сократить

Журнальную подписку.

Пятнадцать цензоров сменил

(Все были либералы),

Лицеям, школам воспретил

Выписывать журналы.

"Не успокоюсь, не поправ

Писателей свирепость!

Узнайте мой ужасный нрав,

И мощь мою – и крепость!"-

Я восклицал. Я их застиг,

Как ураган в пустыне,

И гибли, гибли сотни книг,

Как мухи в керосине!

Мать не встречала прописей

Для дочери-девчонки,

И лопнули в пятнадцать дней

Все книжные лавчонки!..

Потом, когда обширный край

Мне вверили по праву,

Девиз "Блюди – и усмиряй!"

Я оправдал на славу…

…………..

(Между январем и мартом 1863)

Надо мной певала матушка,

Колыбель мою качаючи:

"Будешь счастлив, Калистратушка!

Будешь жить ты припеваючи!"

И сбылось, по воле божией,

Предсказанье моей матушки:

Нет богаче, нет пригожее,

Нет нарядней Калистратушки!

В ключевой воде купаюся,

Пятерней чешу волосыньки,

Урожаю дожидаюся

С непосеянной полосыньки!

А хозяйка занимается

На нагих детишек стиркою,

Пуще мужа наряжается -

Носит лапти с подковыркою!..

(5 июня 1863)

Весело бить вас, медведи почтенные,

Только до вас добираться невесело,

Кочи, ухабины, ели бессменные!

Каждое дерево ветви повесило,

Каркает ворон над белой равниною,

Нищий в деревне за дровни цепляется.

Этой сплошной безотрадной картиною

Сердце подавлено, взор утомляется.

Ой! надоела ты, глушь новгородская!

Ой! истомила ты, бедность крестьянская!

То ли бы дело лошадка заводская,

С полостью санки, прогулка дворянская?..

Даже церквей здесь почти не имеется.

Вот наконец впереди развлечение:

Что-то на белой поляне чернеется,

Что-то дымится – сгорело селение!

Бедных, богатых не различающий,

Шутку огонь подшутил презабавную:

Только повсюду еще украшающий

Освобожденную Русь православную

Столб уцелел – и на нем сохраняются

Строки: "Деревня помещика Вечева".

С лаем собаки на нас не бросаются,

Думают, видно: украсть вам тут нечего!

(Так. А давно ли служили вы с верою,

Лаяли, злились до самозабвения

И на хребте своем шерсть черно-серую

Ставили дыбом в защиту селения?..)

Да на обломках стены штукатуренной

Крайнего дома – должно быть, дворянского -

Видны портреты: Кутузов нахмуренный,

Блюхер бессменный и бок Забалканского.

Лошадь дрожит у плетня почернелого,

Куры бездомные с холоду ежатся,

И на остатках жилья погорелого

Люди, как черви на трупе, копошатся…

(1863)