Именовал поэт.

Не так следит астроном

За новою звездой,

Как мы… но для чего нам

Смеяться над собой?

В балете мы наивны,

Мы глупы в этот час:

Почти что конвульсивны

Движения у нас:

Вот выпорхнула дева,

Бинокли поднялись;

Взвилася ножка влево -

Мы влево подались;

Взвилася ножка вправо -

Мы вправо… "Берегись!

Не вывихни сустава,

Приятель!"- "Фора! bis!"

Bis!.. Но девы, подобные ветру,

Улетели гирляндой цветной!

(Возвращаемся к прежнему метру!)

Пантомимною сценой большой

Утомились мы, вальс африканский

Тоже вышел топорен и вял,

Но явилась в рубахе крестьянской

Петипа – и театр застонал!

Вообще мы наклонны к искусству,

Мы его поощряем, но там,

Где есть пища народному чувству,

Торжество настоящее нам;

Неужели молчать славянину,

Неужели жалеть кулака,

Как Бернарди затянет "Лучину",

Как пойдет Петипа трепака?..

Нет! где дело идет о народе,

Там я первый увлечься готов.

Жаль одно: в нашей скудной природе

На венки не хватает цветов!

Всё – до ластовиц белых в рубахе -

Было верно: на шляпе цветы,

Удаль русская в каждом размахе…

Не артистка – волшебница ты!

Ничего не видали вовеки

Мы сходней: настоящий мужик!

Даже немцы, евреи и греки,

Русофильствуя, подняли крик.

Всё слилось в оглушительном "браво",

Дань народному чувству платя.

Только ты, моя Муза! лукаво

Улыбаешься… Полно, дитя!

Неуместна здесь строгая дума,

Неприлична гримаса твоя…

Но молчишь ты, скучна и угрюма…

Что ж ты думаешь, Муза моя?..

на конек ты попала обычный -

На уме у тебя мужики,

За которых на сцене столичной

Петипа пожинает венки,

И ты думаешь: "Гурия рая!

Ты мила, ты воздушно легка,

Так танцуй же ты "Деву Дуная",

Но в покое оставь мужика!

В мерзлых лапотках, в шубе нагольной,

Весь заиндевев, сам за себя

В эту пору он пляшет довольно,

Зиму дома сидеть не любя.

Подстрекаемый лютым морозом,

Совершая дневной переход,

Пляшет он за скрипучим обозом,

Пляшет он – даже песни поет!.."

А то есть и такие обозы

(Вот бы Роллер нам их показал!)-

В январе, когда крепки морозы

И народ уже рекрутов сдал,

На Руси, на проселках пустынных

Много тянется поездов длинных…

Прямиком через реки, поля

Едут путники узкой тропою:

В белом саване смерти земля,

Небо хмурое, полное мглою.

От утра до вечерней поры

Всё одни пред глазами картины.

Видишь, как, обнажая бугры,

Ветер снегом заносит лощины;

Видишь, как эта снежная пыль,

Непрерывной волной набегая,

Под собой погребает ковыль,

Всегубящей зиме помогая;

Видишь, как под кустом иногда

Припорхнет эта малая пташка,

Что от нас не летит никуда -

Любит скудный наш север, бедняжка!

Или, щелкая, стая дроздов

Пролетит и посядет на ели;

Слышишь дикие стоны волков

И визгливое пенье метели…

Снежно – холодно – мгла и туман…

И по этой унылой равнине

Шаг за шагом идет караван

С седоками в промерзлой овчине.

Как немые, молчат мужики,

Даже песня никем не поется,

Бабы спрятали лица в платки,

Только вздох иногда пронесется

Или крик:"Ну! Чего отстаешь?-

Седоком одним меньше везешь!.."

Но напрасно мужик огрызается.

Кляча еле идет – упирается;

Скрипом, визгом окрестность полна.

Словно до сердца поезд печальный

Через белый покров погребальный

Режет землю – и стонет она,

Стонет белое снежное море…

Тяжело ты – крестьянское горе!

Ой ты кладь, незаметная кладь!

Где придется тебя выгружать?..

Как от выстрела дым расползается

На заре по росистым травам,

Это горе идет – подвигается

К тихим селам, к глухим деревням.

Вон – направо – избенки унылые,

Отделилась подвода одна,

Кто-то молвил: "Господь с вами, милые!"-

И пропала в сугробах она…

Чу! клячонку хлестнул старичина…

Эх! чего ты торопишь ее!

Как-то ты, воротившись без сына,

Постучишься в окошко свое?..

В сердце самого русского края

Доставляется кладь роковая!

Где до солнца идет за порог

С топором на работе кручина,

Где на белую скатерть дорог

Поздним вечером светит лучина,

Там найдется кому эту кладь

По суровым сердцам разобрать,

Там она приютится, попрячется -

До другого набора проплачется!

(1865 – начало 1866)

Ликует враг, молчит в недоуменьи

Вчерашний друг, качая головой,

И вы, и вы отпрянули в смущеньи,

Стоявшие бессменно предо мной

Великие, страдальческие тени,

О чьей судьбе так горько я рыдал,

На чьих гробах я преклонял колени

И клятвы мести грозно повторял…

Зато кричат безличные: "Ликуем!",

Спеша в объятья к новому рабу

И пригвождая жирным поцелуем

Несчастного к позорному столбу.

(1866)

У людей-то в дому – чистота, лепота,

А у нас-то в дому – теснота, духота.

У людей-то для щей – с солонинкою чан,

А у нас-то во щах – таракан, таракан!

У людей кумовья – ребятишек дарят,

А у нас кумовья – наш же хлеб приедят!

У людей на уме – погуторить с кумой,

А у нас на уме – не пойти бы с сумой?

Кабы так нам зажить, чтобы свет удивить:

Чтобы деньги в мошне, чтобы рожь на гумне;

Чтоб шлея в бубенцах, расписная дуга,

Чтоб сукно на плечах, не посконь-дерюга;

Чтоб не хуже других нам почет от людей,

Поп в гостях у больших, у детей – грамотей;

Чтобы дети в дому – словно пчелы в меду,

А хозяйка в дому – как малинка в саду!

Вянет, пропадает красота моя!

От лихого мужа нет в дому житья.

Пьяный всё колотит, трезвый всё ворчит,

Сам что ни попало из дому тащит!

Не того ждала я, как я шла к венцу!

К брату я ходила, плакалась отцу,

Плакалась соседям, плакалась родной,

Люди не жалеют – ни чужой, ни свой!

"Потерпи, родная,- старики твердят,-

Милого побои не долго болят!"

"Потерпи, сестрица!- отвечает брат.-

Милого побои не долго болят!"

"Потерпи!- соседи хором говорят.-

Милого побои не долго болят!"

Есть солдатик – Федя, дальняя родня,

Он один жалеет, любит он меня;