Ужасно горяча: как будто родилась

Под небом Африки; в ней дышат страсти юга!

В отечестве она не знала им узды:

Покорно ей вручив правления бразды,

Я скоро подчинил ей волю и рассудок

(В сочельник крошки в рот не брал я до звезды,

Хоть голоду терпеть не может мой желудок),

И всяк за мною вслед во всём ей потакал,

Противоречием никто не раздражал

Из опасенья слез, трагических истерик.,

В гостинице, едва я умываться стал,

Вдруг слышу: Лидия бушует, словно Терек.

Я бросился туда. Вот что случилось с ней..

О ужас! о позор! В небрежности своей,

Луиза, Лидию с дороги раздевая,

Царапнула слегка булавкой шею ей,

А Лидия моя, не долго размышляя…

Но что тут говорить? Тут нужны не слова;

Тут громы нужны бы… Недвижна, чуть жива,

Стояла Лидия в какой-то думе новой.

Растрепана коса, поникла голова:

"На натиск пламенный ей был отпор суровый!.."

Слова моей жены: "О друг, Иван Ильич! -

Мне вспомнились тогда. – Здесь грубость, мрак и дичь,

Здесь жить я не могу – вези меня в Европу!"

Ах, лучше б, душечка, в деревне девок стричь

Да надирать виски безгласному холопу!

186О

Знахарка в нашем живет околодке:

На воду шепчет; на гуще, на водке

Да на каких-то гадает травах.

Просто наводит, проклятая, страх!

Радостей мало – пророчит всё горе;

Вздумал бы плакать – наплакал бы море,

Да – господь милостив! – русский народ

Плакать не любит, а больше поет.

Молвила ведьма горластому парню:

"ЭЙ! угодишь ты на барскую псарню!"

И – поглядят – через месяц всего

По лесу парень орет: "го-го-го!"

Дяде Степану сказала: "Кичишься

Больно ты сивкой, а сивки лишишься,

Либо своей голове пропадать!"

Стали Степана рекрутством пугать:

Вывел коня на базар – откупился!

Весь околоток колдунье дивился.

"Сем-ка! и я понаведаюсь к ней! -

Думает старый мужик Пантелей. -

Что ни предскажет кому: разоренье,

Убыль в семействе, глядишь – исполненье!

Черт у ней, что ли, в дрожжах-то сидит?.."

Вот и пришел Пантелей – и стоит,

Ждет: у колдуньи была уж девица,

Любо взглянуть – молода, полнолица,

Рядом с ней парень – дворовый, кажись,

Знахарка девке: "Ты с ним не вяжись!

Будет твоя особливая доля:

Милые слезы – и вечная воля!"

Дрогнул дворовый, а ведьма ему:

"Счастью не быть, молодец, твоему.

Всё говорить?" – "Говори!" – "Ты зимою

Высечен будешь, дойдешь до запою,

Будешь небритый валяться в избе,

Чертики прыгать учнут по тебе,

Станут глумиться, тянуть в преисподню:

Ты в пузыречек наловишь их сотню,

Станешь его затыкать…" Пантелей

Шапку в охапку – и вон из дверей.

"Что же, старик? Погоди – погадаю!" -

Ведьма ему. Пантелей: "Не желаю!

Что нам гадать? Малолетков морочь,

Я погожу пока, чертова дочь!

Ты нам тогда предскажи нашу долю,

Как от господ отойдем мы на волю!"

1860

Что ты, сердце мое, расходилося?..

Постыдись! Уж про нас не впервой

Снежным комом прошла-прокатилася

Клевета по Руси по родной.

Не тужи! пусть растет, прибавляется,

Не тужи! как умрем,

Кто-нибудь и об нас проболтается

Добрым словцом.

1860

……. одинокий, потерянный,

Я как в пустыне стою,

Гордо не кличет мой голос уверенный

Душу родную мою.

Нет ее в мире. Те дни миновалися,

Как на призывы мои

Чуткие сердцем друзья отзывалися,

Слышалось слово любви.

Кто виноват – у судьбы не доспросишься,

Да и не всё ли равно?

У моря бродишь: "Не верю, не бросишься! -

Вкрадчиво шепчет оно. -

Где тебе? Дружбы, любви и участия

Ты еще жаждешь и ждешь.

Где тебе, где тебе! – ты не без счастия,

Ты не без ласки живешь…

Видишь, рассеялась туча туманная,

Звездочки вышли, горят?

Все на тебя, голова бесталанная,

Ласковым взором глядят".

1860

Вот и Качалов лесок,

Вот и пригорок последний.

Как-то шумлив и легок

Дождь начинается летний,

И по дороге моей,

Светлые, словно из стали,

Тысячи мелких гвоздей

Шляпками вниз поскакали -

Скучная пыль улеглась…

Благодарение богу,

Я совершил еще раз

Милую эту дорогу.

Вот уж запасный амбар,

Вот уж и риги… как сладок

Теплого колоса пар!

– Останови же лошадок!

Видишь: из каждых ворот

Спешно идет обыватель.

Всё-то знакомый народ,

Что ни мужик, то приятель.

"Здравствуйте, братцы!" – "Гляди,

Крестничек твой-то, Ванюшка!"

– "Вижу, кума! погоди,

Есть мальчугану игрушка".

– "Здравствуй, как жил-поживал?

Не понапрасну мы ждали,

Ты таки слово сдержал.

Выводки крупные стали;

Так уж мы их берегли,

Сами ни штуки не били.

Будет охота – пали!

Только бы ноги служили.

Вишь ты лядащий какой,

Мы не таким отпускали:

Словно тебя там сквозь строй

В зиму-то трижды прогнали.

Право, сердечный, чуть жив;

Али неладно живется?"

– "Сердцем я больно строптив,

Попусту глупое рвется.

Ну, да поправлюсь у вас,

Что у вас нового, братцы?"

"Умер третьеводни Влас

И отказал тебе святцы".

– "Царство небесное! Что,

Было ему уж до сотни?"

– "Было и с хвостиком сто.

Чудны дела-то господни!

Не понапрасну продлил

Эдак-то жизнь человека:

Сто лет подушны платил,

Барщину правил полвека!"

"Как урожай?" – "Ничего.

Горе другое: покрали

Много леску твоего.

Мы станового уж звали.

Шут и дурак наголо!

Слово-то молвит, скотина,

Словно как дунет в дупло,

Несообразный детина!

"Стан мой велик, говорит,

С хвостиком двадцать пять тысяч,

Где тут судить, говорит,

Всех не успеешь и высечь!" -

С тем и уехал домой,

Так ничего не поделав:

Нужен-ста тут межевой

Да епутат от уделов!

В Ботове валится скот,

А у солдатки Аксиньи

Девочку – было ей с год -

Съели проклятые свиньи;

В Шахове свекру сноха

Вилами бок просадила -