— Кто будет их хоронить?

— Тела оставят здесь. В склепе для знатных преступников, — Атолгар перевесил кинжал на другую сторону.

— Вы молодец, моя леди. Еще немного, держитесь, — хрипловатый баритон поддерживает меня на всем пути до портала. Чумной Лекарь ведет нас совсем иной дорогой — мы никого не встретили по пути, то крайне удивительно.

Портал, надо же, высота совершенно не страшна, проиграла в схватке с иными чувствами. Из портала я выпадаю, Атолгар подхватывает меня у самой земли. Чумной остается в королевском дворце.

— Альбод! Покарай тебя боги, сказал же ждать нас здесь! Альбод!

— Он в Смиренном Покое — там дети учудили, — ровно гудит Квинт. — Давай понесу, ты сам зеленый.

— Отстань. Что с детьми? — маркиз несет меня, крепко прижимая к груди. Мне до того плохо, что сил на сопротивление нет.

— Так, бойцы же ж, — Квинт ругается, и не получает замечания от Амлаута. — Похватали отцовские браслеты, мечи и пошли на медведя охотится. Тихо. Живы все, но напуганы. Ждут твоего высочайшего решения.

— Поганцы, — бессильно стонет маркиз. Мне так интересно узнать, что было дальше, но сознание уплывает.

Мое утро наступило ночью. Привычный ритуал, умывальня, прием горького лекарства. Я стою перед зеркалом, ищу в себе сходство с родителями. С маленькой, сломленной пытками женщиной, с до самого конца сильным отцом. Нет, они были слишком далеко от меня, чтобы я смогла рассмотреть их лица подробно.

Достаю старое платье, из тех, что привезли мне позже, остатки прежнего гардероба. Спарываю с него черное жесткое кружево. Подбираю волосы и заплетаю косу, перевивая ее отпоротым отрезом. Простенькие сережки, неощутимые раньше, отправляются в шкатулку.

Недостойная дочь, которой должно биться в истерике и оплакивать потерю, я лишь надеваю траурные знаки, как новое, не разношенное платье. Падаю в креслице, да так и остаюсь, взгляд блуждает где-то в глубине отражений. Скользит, не задерживаясь совершенно ни на чем. Со стороны может показаться, что я любуюсь своим собой, но какое мне дело до тех, кто придет на меня смотреть?

По горлу острейшим ножом резанула боль. Широко распахнув глаза, я прижала ладони к горлу, стараясь утихомирить разгорающийся там огонь.

— Са-абия-а, — скрежетом срывается с моих губ имя служанки, в уголках губ скапливается влага. Мазнув кончиками пальцев по губам, смотрю, алые капли крови пятнают кожу.

— Доброе утречко, миледи, — заспанная Сабия не сразу понимает, что позвала я ее вслух. — Ох, помолчите, сейчас я целителя Альбода позову!

Служанка зашуршала за своей ширмой, и выскользнула уже полностью одетая. С повязанным на талии переднике. Только волосы остались не прибраны, да на лице отпечаток подушки остался.

Расслабленно выдыхаю, новый день принес немного удачи. Покидаю свое уютное креслице и выхожу в свою гостиную. Издали слышен громкий голос Сабии. Что уж он вещает, не понять.

Что объединяет всех, без исключения, целителей? Привычка распахивать двери без стука. Мастер Альбод, щуплый, невзрачный мужчина в поношенной мантии, позади него милорд и миледи Терцис.

Целитель бесцеремонно обхватывает мой подбородок жесткими пальцами, наклоняет голову так, как ему удобно. Потрепанный кофр водружен на полированную поверхность стола. И его недр мэтр Альбод извлекает инструменты, они подобно стае мальков плавают вокруг него, по одному укладываясь в правую ладонь.

Проведя все замеры, целитель убрал свои принадлежности. Потер переносицу, и пробормотал себе под нос нечто сугубо врачебное. На лбу и висках мэтра Альбода выступил пот, моя служанка моментально подала ему тонкую салфетку и бокал охлажденного вина.

— Давайте сядем, и выслушаем целителя, — миледи Терцис изящно присела в узкое креслице. На ее простоватом лице еще хранились отголоски недавнего сна, но в остальном Лидда выглядела достойно. Милорд устраивается на полу у ног жены.

— Связки пришли в норму, — одним глотком выпив вино, целитель возвращает бокал в руки Сабии. — Не ждите, что голос будет прежним.

— Ох, леди ж ведь, как птичка певчая! — Сабия всплескивает руками, и бокал вылетает из разжавшихся пальцев. Целитель перехватывает его в воздухе взглядом и ставит на чайный столик.

— Я не рассчитывал, что голос вообще вернется.

— Кх-кх, — откашливаюсь и пробую снова. — Каковы были повреждения?

— Человеческий крик, — сказал целитель, и пожал узкими плечами. — Затем кто-то глупый, но очень сильный исцелил вас, не обратив внимания на повреждение голосовых связок. Легко лечить колотые и резаные раны, но травмы, возникшие из-за перенапряжения, требуют вдумчивого подхода.

Целитель говорил с видимым удовольствием, смаковал предложения с большим вкусом, нежели быстро выпитое вино. Неразговорчивый в жизни, он обожал делиться лекарскими тайнами и наблюдениями, завладевая вниманием слушателей безраздельно.

— Как у тебя все просто Альбод. А что если не глупый, а сильно умный? Кто знает, чтобы наболтала Игрейн, пока спала? — слова Терциса можно сравнить с брызгами ледяной воды в жаркий полдень. Меня разобрал кашель, Сабия подала бокал вина, который был лихо перехвачен Квинтом, и заменен Альбодом на темный пузырек.

— Масло листьев мальвикии, — объяснил целитель. — Носите с собой.

На столик лег замшевый мешочек, внутри перекатывались, сталкиваясь боками и позвякивая, флаконы. Высыпала их на стол, сосчитала и бросила назад.

— Вот что, мужчины, идите-ка, займитесь своими бесценными делами, а девочки посекретничают, — начала Лидда уверенно. — Принеси свежий чай, пирожки и конфеты.

Галантно попрощавшись, мужчины покинули приемный будуар. Сабия тенью выскользнула за ними. С усмешкой откидываюсь на спинку кресла. Да, дорогая, самое время откровенничать и вербовать. Именно сейчас когда жертва сломлена, когда внутренних сил на борьбу нет и так хочется сдаться на милость сильного и благородного врага.

— Это я приветствовала тебя по возвращении в земли Амлаута, — Лидда не смотрела на меня. Некрасивая, худая, сейчас она завораживала силой, звучащей в ее голосе. — ты была чумой, что поражает скотину по весне, Игрейн. Или Игринка, как ты просила себя называть. Ты пыталась стравить между собой Атолгара, моего мужа, и дора Харта. И, знаешь, у тебя это почти получилось.

— Почему? — я должна спросить это по той роли что мне определена. И я спрашиваю, не собираясь никому путать карты.

— Почему что? Может, тебе это было интересно, а может ты отвлекала их от своих изысканий в замковой библиотеке? Это не было твоим решением, знаешь, в тебе ничего кроме дивного голоса и красоты не было. Ни характера, ни воли. Мы были уверены, ты покинешь Амлаут, вернешься под крылышко к родителям. Но месяц шел за месяцем, ты молчала, не жаловалась. Только все больше строила глазки нашим мужчинам, — слепая, злая ревность поет в голосе Терцис. Ей не жаль меня, она довольно, хоть и скрывает это.

Миледи Терцис замолчала, не позволяя вернувшейся Сабии услышать хоть слово.

— Иди, в тебе нет надобности.

Но Сабия сначала дождалась моего позволения, лишь после этого покинула будуар.

— И я вновь права, — Лидда усмехается. — Слуги терпеть тебя не могли. А сейчас она готова пойти на конфронтацию со мной и оказаться на скотном дворе.

— Это вряд ли, Лидда, Сабия моя служанка, — усмехаюсь ее наивным в своей злости словам.

— Ты никогда не запоминала имен слуг. Знаешь, на что первое тебя проверили? На цельность души — и твое счастье, что проверка прошла успешно.

— К чему ты все это ведешь?

— К чему? Я не собираюсь извиняться, ради спокойствия своего молочного брата я была готова тебя убить. Но пока ты не начала чудить по-прежнему, я буду тебе соратницей. Мужчины зашли в тупик, заговорщики на свободе и у них развязаны руки. Толпу, ты сама видела, гнев народа успешно разжигают. И сражение будет здесь.

— Живых не останется, — тихо произношу я. Но вторая часть фразы остается не произнесенной. Живых не останется. И мне не жаль.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: