— Но зачем? — поразился Лекарь и тут же стал рассуждать, — хотя, если подумать. Логично, когда человек точно знает какой результат будет от того или иного действия, он не станет это делать. Или пойдет на риск.

— Но любого рискового колдуна или колдунью можно будет легко вычислить и наказать, — я пожимаю плечами. — Очень много страшных вещей происходило в Дин-Гуардире от того, что юные и необученные маги начинали экспериментировать. Так, запрещен шаманизм — у островных колдунов низкий уровень личной силы, и потому, используя их практики, наши маги призывают тех сущностей, с которыми справиться не могут.

— Вортигерн жаловался, — хмыкает Квинт, — ему один такой дух полстолицы разнес лет восемь назад. Мальчишка тринадцати лет призвал себе слугу, не хотел по дому работать.

Вход на капище для мужчин и женщин был разный. Я уходила по тонкой тропке меж цветущих кустов, для Чумного проход был среди валунов выше человеческого роста. В ожидании возвращения Лекаря мы с милордом уселись на нагретые солнцем камни.

— Сегодня на обеде, — начал было Терцис, но я сразу его перебила:

— Подавали изумительный суп, Квинт. Больше я ничего не желаю объяснять.

— Мне нужно, чтобы ты меня выслушала, — боец не смотрит на меня. Все свое внимание он подарил мелким камешкам, которые ковырял носком сапога.

— Квинт, и ты и Лидда, вы придумываете что-то, приписываете маркизу то, чего нет. Говори уж, все равно Чумного ждать.

— Ты слишком уж благоволишь человеку, чьего лица не видела ни одна живая душа, — нахмурился Терцис. — Не давал Атти браслет никому, кроме своей жены.

— Он женат? — сердце екнуло.

— Был, аж целую минуту или две, — боец сплюнул. — Нехорошо, но чтоб старому маркизу на той стороне духи гвоздей на завтрак подали. Собрался он, будучи еще живым, помирать, да и выел весь разум у сына — женись да женись. Атти психанул, мать его из гуарок, значит, ему жену надо брать среди эйров. Он посватался к семье Дирран, смекаешь? Нет? Это значит, что старик Дирран сам решал, кому из дочерей в Амлаут уйти. Браслет ему отдал, и все, дальше они трижды при королевском дворе встретились и назначили дату свадьбы.

— И что? — дыхание перехватывает, воображение рисует кровавые сцены резни в капище, или отравленный кинжал в спину.

— Да ничего, девка дурой оказалась, — Квинт вновь сплюнул. — Перепугалась, навыдумывала себе чего-то, а с Атти говорить побоялась. И представь, красавица невеста, вся ладненькая, складненькая, все клятвы произнесены, я уж пожрать собрался — голодный был, страсть. И тут она резко выпивает яд, произносит донельзя слащавую речь и умирает.

— Речь? — эхом откликаюсь я.

— Да, что-то вроде того, что никто ее мнения не спросил, что любит другого, и пропадите вы все пропадом, — Квинт пожимает плечами. — Не могла с маркизом поговорить, он бы помог. Он у нас вообще мимо дам в беде пройти не может. Браслет остался в семье Дирран, Атти отказался брать за себя среднюю из сестер, но и выкуп, который потребовал старик, платить не стал.

— Что за выкуп?

— Не знаю, раз молчит — значит не деньги. Маркиз, как и мы все, наемничья рожа, но и границы у нас есть. Видать совсем грязное дельце ему предложили. Инира браслет явно от Диррана получила, Атолгар волосы на голове рвал, но что толку. Она имеет право его носить.

— Они поженятся? — безразлично спрашиваю я, и Квинт смеется:

— Ага, два раза. Эта леди через себя всех королевских гвардейцев пропустила. Нам пришлось обнародовать историю с женитьбой и смертельной глупостью юной Дирран. Она ведь с ними кувыркалась не снимая браслета, представь, что о маркизе говорили.

— Некрасиво. Только не складывается, почему он просто не выставит ее вон?

— Двери Ковена открыты для всех. Сын этой дамы должен стать сильным магом, крапинка отпустила его без потерь, благодаря тебе, вот она и гуляет здесь на правах матери члена Ковена.

Чумной принес от друида легкий флер скорби. Опущенные плечи и неуверенный шаг ясно сказали мне что ничего хорошего он о себе не услышал. Даже его широкополая шляпа и так как-то неуловимо погрустнела.

— Вот и я говорю, нечего у друида делать, — с этими словами Квинт поднялся на ноги. — Бьет в самое больное, а готовых решений не предлагает.

Я пристраиваюсь рядом с Лекарем и сама беру его под руку. Иногда слова излишни, я прижимаюсь к его плечу щекой и легко подстраиваюсь под шаг мужчины.

Чумной быстро взял себя в руки, и поделился с нами историей, как он, еще будучи юнцом, впервые принимал коровьи роды. И что его до сих пор удивляет — корова осталась жить, и теленок тоже.

— Все с чего-то начинали, — улыбаюсь и таинственно шепчу, — у меня в детстве была настоящая драма.

— Поделитесь? — подхватывает мой тон Чумной и даже Квинт сокращает между нами расстояние.

— Даже не знаю, — тяну я, и признаюсь, — в юношестве мне удавались все без исключения запрещенные ритуалы и зелья, а вот с нормальной магией все было очень плохо.

— Да вы темная ведьма, миледи, — заливается смехом Лекарь.

— А то! Сейчас обидите меня, и я вам такого наколдую, — мы смеемся и дурачимся, и мне совсем не хочется возвращаться в крепость.

Как бы я ни относилась к Атолгару, мне тяжело в его доме. Небольшой палисадник, где всегда есть люди, гостиная в моих покоях — надоела, только и остается гулять в сторону капища. Да кузнец со знахаркой в гости зазывали, знать бы еще, из вежливости или правда ждут. Сирилл сейчас лучше не мешать, девушка начала вливаться в женский змеиный коллектив Ковена, да и Герад вроде как серьезно настроен. Ниточек-зацепочек чтобы хоть в расследование окунуться — и тех нет. Отец явно боялся кого-то, в его записях слишком много иносказаний.

Из невеселых раздумий меня вырвал удар в плечо и последующее столкновение с деревом:

— Наверх, оба!

Я не успела ничего понять, как Чумной перехватив меня за талию уже взлетал на широкую, крепкую ветвь дерева. Короткий заговор и я чувствую, что срослась с древесной корой, а мужчина уже спешит вниз, на помощь Квинту.

На широкой, наезженной телегами дороге, ревело чудовище. При жизни это был обычный медведь, из тех, что баб в малиннике гоняют с переменным успехом. Сейчас он выглядел отвратительно — прогнившая шкура, гипертрофированные клыки и когти, мутные, гниющие глазки. Зверь был мертв не меньше недели. Сглатываю сухой комок в горле и кричу:

— Только огонь! Не дайте ему вас коснуться! Яд!

Мужчины не отвлекаются на то, чтобы мне ответить, но оба резко увеличивают расстояние между собой и зверем. Тишина. Чумной и Квинт берегут дыхание, медведь уже давно не дышит. Только стук сердца отдается в ушах, но его кроме меня никто не слышит. Лекарь показывает несколько жестов Квинту и тот создает щит вокруг твари, заключая его в сферу. Зверь чувствует опасность, из пасти стекает пенистая слюна. Это и есть яд, то о чем я предупреждала.

Опустившись на колени, Чумной снимает пояс и вытаскивает несколько мешочков — щит Квинта мешает зверю найти своих жертв. Получившуюся смесь Лекарь сжимает в ладонях и под его пальцами начинает разгораться огонь. Квинт, едва только Чумной резко кивает, раскрывает щит, и медведь прыгает на целителя. Комок огня влетает в разверстую пасть чудовища, а сам Лекарь впечатывается спиной в дерево, под матерный вопль оттолкнувшего его Терциса. Если убрать непристойности, то боец поинтересовался, почему уважаемый Лекарь стоит на одном месте как памятник эльфийскому королю. Уж не ждет ли он поцелуев от убиенного зверя?

— Ты говоришь так, будто я каждый день в схватках участвую, — возмутился Чумной, поднимаясь с земли. Квинт показал целителю донельзя выразительный жест и возразил:

— Разве это схватка? Минуты не прошло. Игрейн, ты ждешь, пока на тебе листочки прорастут? Славно размялись.

— Подожди, я ее прирастил к дереву, чтобы не упала.

Лекарь прижимает ладонь к стволу, в этот же момент дерево словно столкнуло меня. И я без единого возгласа полетела вниз. Квинт поймал меня, и поставил на ноги. Хорошо подол платья в полете мне на голову не улегся, вот была бы потеха.