— Я не буду открыта для общения у ювелира, — улыбаюсь, отнимаю руку и приседаю в реверансе.

— С вами пойдет Лозняк.

Киваю, и принимаю руку подошедшего бойца. Дор Ан как всегда спокоен и я не могу понять, как он относится к этому поручению.

У банка есть собственная портальная вышка. Люди, пользующиеся услугами организации с названием «Единый банк» даже не задумываются, что в данном случае имя отражает суть. Банк один на два Дина, и равно обслуживает как эйров так и гуаров. Предки оставили нам инструменты для воссоединения. Не оправдывая надежд дедов, мы упрямо подчеркиваем различия, не видя общего.

В прошлом я наслаждалась каждым шагом по банковской аллее. Кареты запрещены на территории «Единого», и люди идет пешком. Превосходная мощеная дорога, ровно остриженные цветущие кусты, величественные каштаны, трава и обилие цветов. Чьи-то детишки играют у фонтана, а маленький, разряженный в золотую парчу мальчик, стоит подле строгой гувернантки и с завистью смотрит свободных в своих действиях ребят. У мальчика хорошая осанка и правильный поворот головы, даже выражение лица подобрано ему чужими люди — по-взрослому скучающее. Вот только живые карие глаза неотрывно следят за брызгами, за разлетающимися волшебными бабочками, за игрой. Я знаю, что дома он попробует играть так же, ведь в его саду тоже есть зачарованный фонтан. Вот только это будет не то. Я знаю, я была на месте этого ребенка.

Сквозь деревья виднеются лужайки, то тут, то там расположились девушки с корзинками и пледами. Сад, разбитый вокруг банка излюбленное место для прогулок горожан.

Гулкий холл, отделанный серым мрамором и вокруг ни души. Лозняк оглядывается, но все равно пропускает момент, когда управляющий возникает рядом с нами.

— Леди Адалберт, позвольте выразить наши соболезнования, — невысокий, полноватый мужчина склоняет голову. — Банк скорбит вместе с вами.

— Благодарю, — опускаю глаза.

— Дор Ан, если не ошибаюсь? У вашего деда был вклад в нашем банке, — управляющий улыбается, но глаза остаются холодными. — Позвольте предложить вам чай.

Со стен широкого, отделанного серым мрамором коридора на нас смотрели портреты давно умерших людей. «Единый» банк, принимаю у клиентов в залог вещи, оставлял за собой право использовать их. Так, половина висевших картин еще могла вернуться к своим владельцам.

— Леди Адалберт, сюда пожалуйста, господин Ан, мы с вами подождем здесь. Как вам известно, правила нашего банка запрещают присутствие посторонних при встрече клиента и его поверенного.

Выражение лица Лозняка не изменилось. Спокойствие и равнодушие, некоторая заинтересованность в окружающем мире, и все.

Двустворчатые двери закрылись с тихим щелчком. Человек с которым работал мой отец поднялся из-за стола и обозначил поцелуй над моей рукой.

— Не будем ходить вокруг да около, финансовое положение вашей семьи серьезно подорвано. Прошу прощения, что начинаю наше знакомство вот так, но в первую очередь я работник банка и уж потом галантный кавалер.

— Тем не менее, вы могли бы представиться, — вежливо улыбаюсь.

— Иртьен Ондор. Дор Ондор, лучше просто Иртьен.

— О, я помнила что-то забавное, связанное с вашим именем дор Ондор.

Если произнести быстро и без паузы, получиться дорондор, в упрощенном переводе с языка дивного народа это «место хранения и последующего уничтожения некачественной, разлагающейся пищи».

Уязвленный мужчина натянуто улыбнулся и начал объяснять, какие ошибки сотворил лорд Адалберт и почему сейчас наше состояние почти растрачено. Он использовал сложные фразы и громоздкие слова. Поднялся из кресла, демонстрируя чрезмерную худобу и длину рук, начал активно жестикулировать. Наконец он выдохся, протер вспотевший лоб платочком и присел за свой стол. Я мало понимаю в этих вопросах, но отец постарался предусмотреть все.

— Полагаю, процедуру смена поверенного мы сможем произвести сейчас? — я не обвиняла дора Иртьена во лжи.

— К чему, миледи?

— Я так хочу, — аккуратно поправляю прическу.

— Я могу исправить весь вред, нанесенный неразумными действиями вашего отца. Вложить остатки золота в развитие серебряных приисков. Так же можно…

— Нет, я просто хочу сменить поверенного.

— Полагаю, — выражение лица дора Иртьена стало неприятным, — у вас есть некие инструкции. От отца. Не всем указаниям можно верить.

— Не думаю, что мне что-то грозит с Ковеном за спиной.

— Он не всегда там будет.

— А я не всегда буду здесь, — ласково улыбаюсь, и добиваю, — я знаю, что для меня оплачен разговор с Дин-Гуардиром. Извольте отправить запрос, когда правителю Вортигерну будет удобно поговорить с внучкой. Казалось бы, все прекрасно помнят и знают, кто я и из какой семьи вышла. Но всякий раз мне приходится людей тыкать носом в то, что моя кровь на порядок древнее почти всех обитателей Дин-Эйрина, жалкой провинции предателей.

Расторопная служанка в сером форменном платье принесла поднос с чаем и булочками. Дор Иртьен мрачно сверлил меня взглядом, после чего активировал защиту от подслушивания.

— Чего вы хотите?

— Достойного супруга, послушных детей, и чтобы мои внуки не знали войны, — не раздумывая, отвечаю я. — Или вы не в общем смысле? Я хочу знать, куда ушли средства со счета семьи Адалберт. Самый полный отчет, это отчет о передаче счета от одного хранителя к другому. Только так я смогу проследить, кто поживился на гибели моих родителей. К вам у меня претензий нет, — не дрогнув, лгу я. Отец знал, что дор Ондор предаст при первой же возможности, знал и оставил четкие, недвусмысленные указания.

— У вас не точные сведения, — театрально сводит брови пока еще мой поверенный. — Если у вас есть подозрения, я все тщательно проверю и смогу вернуть все похищенное. Но отчет, увы, он не покажет имен.

— Какая жалость, — тяну время, словно обдумываю, и жалко смотрю на Иртьена, — но, если вы сможете вернуть золото, то пусть Боги покарают воров?

— Да, миледи, я смогу вернуть все.

Отец писал о том, что смена поверенного приведет к его казни, в случае выявления махинаций, но вот деньги, деньги мне никто не вернет. Кроме самого воришки. Бесшумно распахнувшая дверь явила ту же служанку, что приносила чай:

— Леди Адалберт может пройти в комнату переговоров.

Хорошо ли мне удается удерживать маску безразличия на лице? Нет. Матушка научила меня подменять эмоции другими, приглушать их. Хочется плакать? Улыбнись, едва-едва, не так как делают другие, скрывая слезы за вульгарным, нарочитым смехом. Поэтому Атолгар считал меня безголовой идиоткой — я всегда улыбалась, и вновь поступаю так же.

Комната переговоров не изменилась. Изменились лишь обстоятельства: раньше нас перед большим, серебряным зеркалом сидело трое, сейчас на резную скамью присела я одна. Закрываю глаза, пропуская мимо ушей все предупреждения — я и так знаю, что нельзя смотреть в зеркальные глубины пока не прозвучит сигнал.

Дед не изменился. Широкоплечий воин, словно вырубленный из цельного камня. Меж нахмуренных бровей пролегли глубокие морщины — я никогда не видела правителя Вортигерна расслабленным, смеющимся.

— Здравствуй, — у него свои представления о семье. Кровная подразумевает простоту в общении, вот только у меня пересыхает в горле, когда я обращаюсь к нему на «ты». Склонится, опустить голову, спрятать глаза и шептать «повелитель Вортигерн» было бы куда проще.

— Не хворай, — он смотрит тяжело и то, что между нами огромное расстояние совсем не помогает. — Ты еще не вспомнила.

— Память вернулась, — осмеливаюсь возразить я.

— Не вся, — он усмехается. — Я не сержусь. Ты искупила свою вину. Хорошо ли твое самочувствие?

— Все так, как рассчитал отец, дедушка.

— Это радует мое сердце, — правитель Дин-Гуардира сощурил льдисто серые глаза. — Где ты живешь? Дом твой пуст.

— Ковен дал мне убежище.

— Тебе понадобилось убежище? — может ли не знать повелитель Вортигерн о смерти дочери и зятя?

— Мать и отец казнены. На площади. Перед королевской крепостью.