Ричардc огляделся, стараясь сориентироваться, где он находится, и взгляд его случайно упал на вывеску на противоположной стороне улицы: "Эрик Кристоферсон. Спортивное снаряжение" — гласила вывеска над витриной, где были выставлены различные тренажеры, висели боксерские мешки, груши, лежали штанги.

Фамилия владельца магазина показалась детективу знакомой. Где-то она попадалась ему совсем недавно? Он начал вспоминать по порядку все свои действия по приезде из Стоунвилла, всех людей, с кем он в Миль-тауне. встречался, говорил. И как всегда, этот прием возымел действие — он вспомнил, где попадалась ему эта фамилия. Эрик Кристоферсон, известный альпинист, как было сказано в "Мильтаунере", двенадцать лет назад выступал в качестве эксперта при расследовании обстоятельств гибели Мэри Дэвис.

Самолет на Стоунвилл улетал только завтра утром, так что время есть, — думал Ричардc, глядя на вывеску. Хотя, с другой стороны, что нового может сказать этот альпинист? Наконец добросовестность победила, и Ричардc направился к магазину Эрика Кристоферсона.

Дэвис ждал приезда детектива с беспокойством. Вчера вечером ему позвонила из Мильтауна Вирджиния Таруотер и пригрозила, что если он еще раз вздумает кого-нибудь подослать к ней, то она созовет репортеров и сделает заявление, что считает его убийцей, повинным кроме того в растлении малолетних и кровосмесительной связи. Со злорадством в голосе эта сумасшедшая сказала, что ввела детектива в курс отношений Дэвиса с ее дочерьми. "Пусть эта ищейка знает истинное лицо своего нанимателя", — да, так она и сказала.

Фред Дэвис закурил и, несмотря на то, что еще не было двенадцати, смешал себе коктейль. Алкоголь немного снял напряжение, и Фред, откинув голову на спинку кресла, пустил колечко дыма к потолку. Он плеснул себе в стакан еще виски, добавил тоника и отпил глоток. Все-таки чертовски хорошо, что существует такая отличная вещь, которая может снять страх, боль, усталость. Вот только воспоминаний виски не стирает, а обостряет. А может быть, и не стоит ничего забывать. Ведь белый цвет не воспринимался бы как белый, если бы его нельзя было сравнить с черным. Так и все хорошее из прошлого делается в памяти еще лучше на фоне нынешних бед и неприятностей. Вирджиния считает его соблазнителем малолетних, настоящим исчадием ада, убийцей Мери, но разве не она сама вынудила свою младшую дочь переехать в дом замужней сестры? И кто, интересно, на его месте устоял бы от искушения, когда жена после родов потеряла к постели всякий интерес, а в доме у тебя перед глазами постоянно вертится такая" хорошенькая смешливая девчонка, какой была Элизабет в шестнадцать лет?! И то, надо отдать ему должное, он продержался почти год. Сначала между ними ничего не было, кроме взаимных шутливых подтруниваний. Мери, тяжело перенесшая роды, часто болела, начала ездить по врачам и постепенно втянулась в свои истинные и мнимые недуги. Не проходило месяца, чтобы она, прослышав про очередного чудо-доктора, не летела на консультацию в Нью-Йорк, Чикаго, Балтимор. В этих случаях весь дом оставался на Бэт. Она готовила обед, убирала, укладывала спать маленькую Сэди, когда нянька уходила вечером домой, а летом сидела в кухне за большим столом напротив Дэвиса и с удовольствием смотрела, как он ест. Потом как-то автоматически, по-родственному Бэт взяла на себя заботу о Дэвисе даже в те дни, когда Мери была дома. Сама Мери была, этому только рада, так как, уйдя в свои болезни, она стала мало интересоваться семьей. Даже к маленькой дочери она подходила, только когда та плакала, а ни няньки, ни Бэт не было рядом. Младшая сестра стирала мужу старшей сестры рубашки, следила за тем, чтобы у него всегда был отутюжен костюм, начищены туфли. Дэвис стал полушутя, полусерьезно называть ее "моя младшая жена".

Иногда Бэт, почему-то всегда в отсутствие старшей сестры, и сама разыгрывала с Дэвисом эту роль. Преувеличенно строго выговаривала ему за опоздание с работы домой, спрашивала, не завел ли он себе молоденькую подружку, а может быть, у него роман с его секретаршей, мисс Паркер? И это вместо того чтобы зарабатывать деньги для семьи. Говорят, что мисс Паркер большая любительница до чужих мужей? Оба прыскали со смеху. (Мисс Паркер — старая дева с лошадиной физиономией, но великолепный секретарь — была убежденной мужененавистницей, и Бэт об этом знала из рассказов Фреда.) В ответ на эти "обвинения" Дэвис деланно смущался и говорил, что да, было, немного побаловался с мисс Паркер у себя в кабинете на столе, но не в ущерб работе.

— Она, что, при этом еще ухитрялась печатать? — изумлялась и ужасалась Бэт. Дэвис конфузился, оглядывался на дверь и говорил:

— Слушай, младшая жена, ты уже все границы переходишь. В твоем возрасте об этом еще рано думать.

— О чем? — хохотала Бэт, — о том, что мисс Паркер может одновременно заниматься любовью и печатать на машинке?

— Прекрати, пожалуйста, — пугался Дэвис— Твоя сестра подумает, что я тебя учу черт знает чему.

— Во-первых, она наверху, в спальне и нас не слышит. А во-вторых, — хихикала Элизабет, — чему плохому меня может научить такой примерный семьянин, как ты, такой правильный, такой положительный?

Фред притворно сердился и клялся, что, если она не прекратит свои издевки, он ей задаст хорошую порку. Бэт задиристо поддразнивала, куда ему, такому неповоротливому поймать ее. Дэвис гонялся за ней по кухне, ловил ее и, поймав, пытался отшлепать по мягкому месту. Иногда Элизабет захлебывалась от смеха и бешено вырывалась, брыкаясь, как дикая коза. Но иногда вдруг замирала в его руках, пристально глядя ему в глаза серьезным вопрошающим взглядом. Фред пугался того нового, что видел в ее лице, разжимал руки и фальшивым голосом, глядя в сторону, говорил, что он против телесных наказаний детей младшего дошкольного возраста. Иногда, когда Бэт, стоя на цыпочках, тянулась к верхней полке, где стояли банки со специями, Дэвис исподлобья, украдкой бросал взгляд на ее стройные, гладкие ноги и вдруг, подняв глаза выше, видел, что Бэт обернулась и смотрит на него в упор с безмолвным вопросом в расширенных зрачках.

Это наваждение продолжалось целый год, то подводя Фреда с Бэт совсем близко к опасному пределу, то отступая на время. Пока однажды воскресным летним днем на крошечном островке посреди реки, куда они доплыли из последних сил, случилось то, что должно было случиться. Выбравшись почти без сил на поросший густым низким кустарником песчаный островок, Дэвис и Бэт лежали на чистом скрипучем слежавшемся песке под палящим солнцем, повернув головы и обреченно глядя друг на друга, словно уже ничего не зависело от них самих. Потом одновременно потянулись друг к другу, и мир перестал существовать для них двоих. Обезумевшее солнце маятником качалось в небе, и всполошившиеся чайки с криком носились над островком, и песок, попавший между сплетенными в объятии телами, в кровь растирал кожу.

Сколько времени продолжалось это безумие? Минуту? Час? Поднявшись с песка, оба, не глядя друг на друга, шатаясь, добрели до воды и медленным брасом поплыли к берегу. Какая-то дерзкая чайка спикировала на них и, чиркнув клювом по воде перед самыми лицами, круто взмыла вверх, рассерженно крича.

— Промахнулась, — машинально пробормотал Дэвис, вытирая рукой брызги с лица.

— Зато ты не промахнулся, — сказала Бэт и тихо засмеялась счастливым грудным смехом. Дэвис испуганно и недоверчиво взглянул на нее, ожидая подвоха, упрека или чего-то еще, чего мог ожидать сорокалетний мужчина, соблазнивший юную девственницу, да к тому же сестру своей жены. Но на мокром загорелом лице Бэт сияла такая откровенная и безоглядная радость, что Фред неожиданно с изумлением понял, что она не только не винит его в том, что произошло, но, наоборот, испытывает к нему огромную благодарность и нежность. И тогда он тоже счастливо засмеялся, хлебнул нечаянно добрый глоток воды из плескавшей в лицо волны и, отфыркиваясь, выдохнул:

— Бэт, я люблю тебя, люблю, а ты?

Бэт посмотрела на его счастливое лицо, и ее звонкий смех заставил испуганно взлететь качавшуюся на воде чайку.