— Слушай внимательно, девочка…

…Голос Гражины все еще звучал у нее в ушах, хотя та уже давно замолчала и вела теперь ведьму вдоль площади перед Архикафедральным собором. Сабина украдкой зыркала по сторонам. Удивительно красивая женщина с колечками вороных волос, падающих на светлый лоб, в черном с зеленью муаровом платье стояла на виду, лупя в брусчатку квадратным каблуком замшевой черной туфельки с золотой пряжкой поверх банта. Сабина даже облизнулась, так роскошно красавица была одета. За спиной, точно оттеняя девичьи прелести, цвел жасминовый куст. Гражина тоже красавицу заметила и точно споткнулась на ходу. Больно подтолкнула ведьму в спину. Уже у самых ворот, даже скромно потупясь, как и положено послушнице, Сабина смогла рассмотреть сквозь ресницы, из-за кого бесилась красотка. Двое крыжаков проволокли под локти к подвалам истерзанного, но насмешливого красавца дворянина. И особа, успевшая, верно, продолбить дыру в мостовой, уронила визгливым голосом:

— Я так и знала!

Сабина, пряча глаза, быстро склонила голову. Зловещая монахиня ее любопытства не заметила.

Свежие резкие запахи папоротника, курослепа, цветущей крапивы ударили в нос, когда тело, скукожившись, упало на четыре лапы, и ободранная рыжая лисица понеслась через Менскую Плоскошь на полуночный заход, провожаемая отвращающими жестами тех, кто успевал ее заметить. "Лисица? Днем? Сбесилась! Оборотень!" Счастье, никто не пустил вдогонку стрелу или пулю. Впрочем, ведьма сама летела стрелой: мало, торопилась поспеть к оговоренным срокам, так еще опасалась чересчур задержаться в зверином теле — человеческий разум гас, как свеча.

Ненадолго останавливалась, мышковала — и женское сознание тошнило от брезгливости, когда лисица довольно каталась после трапезы в траве.

Ароматы туманили разум, хотелось отдаться их воле, спать днем, бегать ночью, пить горячую кровь — но страх перед Гражиной, как огненная игла, застрял в мозгу, не позволяя свернуть с дороги. Репьи увязали в короткой шерстке, что-то кольнуло лапу. Сабина покаталась по земле, пробуя выгрызть занозу зубами, а потом поскакала на трех. Она знала, что не сможет остановиться и передохнуть, пока не достигнет цели. Или пока не забудет, кто она, и не станет лисой навсегда. И человечья часть Сабины, отчаянно боясь такого конца, тоже подстегивала отощалое рыжее тельце, пока чуткий нос не уловил пряный и непривычный запах моря.

Глава 15.

1492 год, июнь. Окрестности Эйле

В землянке все было подготовлено к Сабининому приходу — и немудреная утварь, и холст для постели, и дрова, еда на первое время, и гулькающие в клетке из ивовых прутьев почтовые голуби. И ведьма испытала глухую тоску, понимая, что Гражина сможет достать ее даже здесь, в эйленской глуши. Но набрав хвороста и растопив печь, украв из оленьих кормушек свежего сена и набив сенник и подушки; выметя с земляного пола случайный сор, съев просяную кашу с салом и усевшись греться на пороге, Сабина поняла, что жизнь повернулась к ней солнечной стороной. В лесу было светло и радостно, ветер доносил запах моря и цветущей крушины, зрела на холме земляника; сквозь зеленые кроны клонящихся сосен сеялись лучи. Сабина даже ненадолго задремала и вскинулась от хруста сучьев. Но скрыться в землянке не успела. Из леса вылетела белая, в подпалинах дворняжка с умильной лисьей физиономией и кинулась ластиться, оглушительно лая. Вслед за дворняжкой показалась высокая щуплая девица на вид чуть младше Сабины; в вышитой рубахе и замшевой юбке с разрезами — для верховой езды. Из-под юбки виднелись штаны и высокие охотничьи сапоги. Рыжая коса незнакомки была растрепана, лесной мусор застрял в волосах, а лицо оказалось красным и исцарапанным.

— Тася, фу! — закричала девица и вытерла потный лоб. — Привет, извини.

Сабина махнула рукой. Через пять минут девчонки болтали, словно давние приятельницы, подружившись быстро, как могут подружиться лишь девушки пятнадцати-шестнадцати лет.

— Меня Майка зовут, а тебя? — гостья плюхнулась рядом с Сабиной на дерновую крышу землянки и подставила солнцу лицо.

— Сабиной, — ведьма протянула ей низку недозрелой земляники на длинной травинке. — Угощайся. Ты чего такая встрепанная?

Ее удивили Майкины глаза — продолговатые и бледно-голубые, почти белые под черными густыми ресницами.

— Да лошадь, скотина… — шумно вздохнула Майка. — Занесла в дебри и скинула.

Сарбинурская ведьма фыркнула:

— Не такие и дебри. До городка Эйле пешком полдня, а до замка и того ближе.

— Мне как раз в замок и нужно. Проведешь?

Сабина слегка огорчилась:

— Тебе надо? Так быстро?

Рыжая пожала плечами:

— Да не очень. Разве нянька хватится.

Сабина хихикнула в ладошку. Но Майка расслышала. Обиделась. Отпихнула ногой льнущую собачонку.

— Чтоб тебе самой стать графской дочерью.

— А ты…

— Ну да! — Майка отряхнула мокрые ресницы. — Угораздило! То нельзя, это не это… Достали, тьфу.

— Так вроде бы у графа Эйле и Рушиц нет детей…

— А тебе откуда знать? — спросила Майка с подозрением и закусила белыми зубами кончик косы.

— Слухами земля полнится… — неопределенно пожала плечами ведьма.

— Что-то я тебя раньше не видела…

— И я тебя не видела.

Они переглянулись, наморщили носики и фыркнули.

— Мир?

— Что ли, мир… — девчонки хлопнули ладонью о ладонь.

— Ты ничего, живи, — промурлыкала Майка. — Я никому не пожалуюсь.

Сабина глубоко вздохнула.

— Ага… Так что там насчет графской дочери?

Пока Майка в лицах рассказывала, пугая собачонку взмахами рук, ведьма прикидывала и вспоминала, что ей сообщили о графе Викторе и о его немногочисленных родственниках. Незаконнорожденную дочку тоже поминали. Девочку родила княгиня Наль, возлюбленная Виктора, законная жена Ингевора. Ребенок сперва стал рабом баронов Смарда, рельминов Ингеворских, на чьих землях появился на свет, а потом вовсе пропал вместе с матерью. Вроде похожа на отца по описанию. Выплыла, вона как… Ведьме почему-то стало трудно дышать. "Тяжело придется тебе, рыженькая…" Или так с тоски взял граф на воспитание девчонку? Если Майка и впрямь рабыня, то у нее на плече должно быть клеймо. Как бы заставить ее раздеться? Сабина погрызла губы. При всем желании услужить Претору и Гражине лезть купаться она не хотела.

— Ты тут давно живешь?

— Что? А-а… недавно. Есть будешь?

— У тебя разве есть? — на лице Майки было написано твердое намерение взять нищую подружку под свое покровительство. И это славно, подумала Сабина, можно прикопать лежащие в берестяной коробке медяки на потом.

— Есть, — она захихикала. — Чай, в отцовом доме кусок в горло нейдет?

— Ум-гу, — Майка впилась зубами в гусиную ногу и жевала так, что хруст стоял. Точно три дня ни крошки во рту не было. Собачке достались кости. — Скучно там, — печально сказала она, наконец. — Мужчины болтают и болтают…

Сабина, прищурясь, склонила голову к плечу:

— Небось, жениха тебе сговаривают?

— Что? Нет! — отозвалась Майка и покраснела.

Юная ведьма прилегла на живот, сыто вытянулась под солнцем и заболтала ногами:

— Не маленькая уже. Кто-то должен быть. Особливо у графской дочери.

— Есть… — призналась, краснея, Майка. — Только он не понял ничего. Ну ничегошеньки. А потом…

— Что — потом?

— А ты никому не скажешь?

— Вот тебе святой истинный крест, — Сабина поспешно перекрестила плечи и живот. — Чтоб меня разорвало и молнией стукнуло, если сболтну.

Майка потянулась, закинув к небу загорелое лицо.

— Арестовали его. В городе.

Точно тень накрыла дерновый холм. Ведьме на ум пришел почему-то тот самый красавец дворянин, которого тащили крыжаки в Тверже.

— Жив он.

— Что?!

— Жив, — открыла глаза Сабина и перекатилась, не позволяя Майке схватить себя за плечи.

— Откуда ты…