— Жуй!

Майка попыталась выплюнуть, и получила снова.

— Разрыв-трава это. Жуй. Неужто видела?

Майка трясущимися руками подтянула сорочку, но голова и руки никак не попадали в отверстия. Сабина решила дело просто: завернула рыжую в рубаху и повела, придерживая за плечи. Только в землянке, возле яркого огня Майке сделалось легче.

— Кольцо не посеяла?

— Нет! — рыжая попыталась сорвать его, как сбросить жабу с руки, но то прикипело к пальцу намертво. И только неровно вспыхивало и гасло, точно чье-то чужое, совсем не нужное Майке сердце.

Глава 16.

1492 год, июнь. Окрестности и замок Эйле

Песок посыпался из-под сапог, когда Ивар, опершись о сосновый корень, скользнул с обрыва. От прыжка боль проснулась в груди. Князь поморщился.

Он оказался на песчаной косе между морем и бором, за которым прятались башенки замка Эйле. Ветер трепал колючие ветки, от стволов тянуло зноем. Дюны щетинились широким и низким ивняком, сухой травой. Стебли ломались под сапогами.

Море было таким же пустынным, как и берег — ни лодочки, ни паруса. Пустота была обманчивой — стоило обогнуть острый мыс, и тут же стали бы видны и множество лодок, и алые цепи поплавков на кипящей серебристой рыбой воде. Но Ивару лучше было здесь. Море обдало пеной замшу сапог и колени, когда мужчина присел у воды, зализало бороздку, проведенную пальцем в песке. Под схлынувшей волной показалась кобальтовая ракушка, в ней отразилось солнце. Князь сбросил одежду, швырнул на куст и шагнул в темнеющую глубину. Вода показалась неожиданно холодной. Ивар знал одно средство от этого — броситься в море, как в детстве, с разбегу, тогда быстро привыкаешь, вода не кажется такой уж обжигающей и после не хочется выходить. Князь упал грудью в волну. Сердце стиснулось в комок и, разжимаясь, ударило. Ивар задохнулся от боли, но боль длилась всего мгновение. Он лежал лицом вниз, отдыхая, раскинув руки, легко колышимый прибоем, и следил за золотой сетью солнца на дне и за длинной, болотного цвета водорослью, вившейся у лица. Мелькнула стайка рыбешек. Потом князь поплыл к четкому окоему, от которого ровными рядами двигались волны, разбивая воду мощными, но бережливыми взмахами рук. Редким веером повисали над головою брызги.

Князь радовался, что сила вернулась и что он так же молод и здоров, как десять лет назад, и волны расступаются перед ним, а тело повинуется до последнего нерва.

Ивар скоро устал и, повернувшись на спину, лениво колыхался на зыби, глядя в небо. У окоема оно было бледно-голубым и чистым, а на берегу, над соснами, вздымались могучие курчавые облака. Облака были похожи на ладьи и замки, пронизанные солнцем белые громады с серыми закраинами, гордо и медленно плывущие на восход. Пласты их смешивались и причудливо перестраивались, меняя цвет, внизу расплываясь ровно-серой дымкой, и неясно было, где она сливается с небом.

Ивар вышел и бросился на песок, счастливый, что может упасть вот так — не оберегаясь, не рассчитывая, не стискивая зубы при каждом движении. Песок облепил намокший бинт на груди, повязка ослабла и сдвинулась, но Ивара это не беспокоило. Он лежал, греясь, чувствуя кожей колючие песчинки, пока не уснул. Проснулся же оттого, что кто-то теребил и гладил, пропустив между пальцами, короткие пряди его волос.

— Май-ка…

Показалось, будто подол юбки задел по лицу, обдав запахом мяты. Рыжие кудри метнулись белкой, и все исчезло. Ивар раскрыл глаза. Никого не было. На песке не нашлось следов, кроме собственных. Наль, подумал он, стряхивая с плеч налипшие песчинки, Наль опять приходила… Многие видели ее призрак на здешнем берегу. После того, как они с Виктором… после того, как княгиня Ингеворская разроняла янтари, а Виктор собрал и отыскал ее спящую под сосной на обрыве…

Имя — жемчужина на песке

Ее ласкает и нежит прибой

И робкою птицей в моей руке

Приюта ищет

Твоя ладонь

Я соберу жемчужины слез и снов

И улыбок праздничные янтари

Заветное ожерелье

Меж мятежных костров

Ты ожидая меня

Сохрани

И когда раскатится дробь подков

Точно камешки из горсти

Ты меня вспомни

Моя любовь

Вспомни встреть

И прости

Или это только легенда? Все было проще, граф Эйле познакомился с Налью, приезжая к ее деду по делам Ордена? Ивар так и не спросил. Наль… Майка… У девчонки теперь тысяча покровителей и защитников, а матери — нет. Не исправишь ничего!

Ивар поднял с песка горсть янтарных осколков — янтарь попадался здесь на каждом шагу — и, держа на ладони, смотрел сквозь них на свет. Янтарь светился, в нем проступали пузырьки и полоски. И в лад с ними звучали и путались в голове чьи-то голоса. И казалось, что так уже было однажды, только не он шел по этому берегу. Ивар никого не любил тогда, кроме матери и святой Юдит, а наяву ему не встречались святые. И замок на берегу тоже однажды был. Только не получается вспомнить его имя.

Ивар не заметил, что снял повязку и задумчиво скручивает полотно. На рубце выступила сукровица. Князь небрежно стер ее ладонью. Отбросил бинт, натянул рубаху. Ткань прилипла к шраму, будет больно отдирать. Он с досадой отмахнулся. Сунул за пояс янтарины. Пусть девчонка порадуется. Майка… Наль…

Надо дождаться Виктора.

Над Эйле плыли облака. Так похоже на Ниду. Нида близко — через пролив, можно запросто переплыть. Ивар даже усмехнулся. И так позволяет себе слишком многое — например, вот как сейчас, бродить по берегу без охраны. Хоть Виктор и просил… Но Ивар все равно поступит по-своему — мертвым можно.

Майкина нянька бухнулась князю в ноги, едва он переступил порог.

— Княже, оборони, помоги, не допусти, тебя она послушается!..

Он рывком поднял тетку с колен:

— Что?!

Содрав намитку, нянька вытерла ею мокрое от пота краснющее лицо:

— Совсем с глузду съехала девка. Велела седлать к жениху ехать, да сбросит Лешак в первые кусты! Да крыжаки, да разбойники… хорошо, я ее заперла…

— Постой, — вклинился князь, — какой жених?

Нянька опять предприняла попытку бухнуться на колени:

— Так дон князь не знает? Так гонец был…

— Где?

— На поварне. Подарили дурище перстенек!.. — донеслось сердитое в спину. В поварню Ивар ворвался туча тучей. Белобрысый паренек-гонец, наворачивающий кашу с пряностями, уронил ложку и вскочил, хлопая голубыми очами.

— Кто тебя послал?

— Ви-виктор, — назвал растерявшийся паренек графа по имени. — Мне дочка д-дона п-п-перстенек п-показала — я ей и…

Ивар взялся за голову.

— Не кипятитесь, княже, не виноват олух, — подала голос повариха, кинула ложку: — Антя, Антя! Князю вина налей!!

На столе словно сами собой образовались кувшин, серебряный кубок, еще один горшок с кашей, плетенка с напластованным караваем, холодная баранья нога. Запах чеснока от нее разил наповал.

Князь Кястутис глотнул из кувшина, не замечая, что красная виноградная кровь течет по подбородку и щедро кропит рубаху на груди.

— Не трясись. Еще раз сначала, — велел он гонцу.

Тот дернул тонкими ноздрями, с тоской посмотрел на баранину, сглотнул:

— Граф Эйле и Рушиц будут тут о конце седьмицы вместе с донами Рошалем и Смардой. Дона Смарду отбили от крыжаков, он жив и почти здоров.

Ивар моргнул.