— Хочешь принять? — видимо, Филике стало жарко, и она скинула с себя плащ. Чёрные до колен сапоги, тёмно-красная юбка и всё та же сорочка: бежевая, мокрая в подмышках, с рюшем в рукавах и воротнике. Тартор видел эту сорочку неисчислимое количество раз. Раньше она не вызывала никакого интереса. Но не сейчас. Вернее, интерес вызывало то, что находилось под ней… Тартор жадно разглядывал эту сорочку. Верхние пуговицы были расстёгнуты, обнажая краешек смуглой, лоснящейся в капельках пота кожи. Сквозь тонкую облегающую упругие груди ткань виднелись тёмные бугорки сосков. Тартор сглотнул слюну и отвернулся. Внизу живота что-то приятно грело. Неужели он смотрит на Филику как на женщину? Она ведь боевой соратник, командир, наёмник… Но не объект страсти…

Тартор принял душ. Холодные капли воды остужали тело снаружи. Но внутри всё горело… Как это ему ещё удаётся оставаться в здравом сознании?

Замотанный в махровое полотенце, он вышел из ванной и развалился на кровати.

— Хорошо вам тут житься будет, — сказал он, утопая в подушках.

Филика не ответила. Мало того, она не постеснялась и сбросила с себя одежду. Смутившийся Тартор попытался не пялиться на её стройные формы. Попытка оказалась тщетной… Не обращая внимания на влажные взгляды, девушка направилась в ванную комнату. Доносившийся сквозь зазор незакрытой двери шум душевых капель чем-то напоминал шум дождя. Нет, скорее не дождя, а небольшого водопада.

Когда Филика вышла из душа, Тартор сидел в резном кресле и пил чёрное вино из фляги.

— Тар, как ты себя чувствуешь? — осторожно спросила она.

— Хочешь знать, не поехала ли у меня вновь крыша? — переспросил Тартор и сделал смачный глоток из фляги. Даже не скривился.

— Говоришь связно… — заключила Филика и, шлёпая босыми стопами по дощатому полу, направилась к собеседнику. В отличие от него, она не сочла нужным прятать тело под полотенцем…

— Я сам удивляюсь, что слова связываю, — сообщил Тартор, закручивая крышечку на фляге. — Но мне кажется: опять помешался. У меня сейчас прекрасное видение: ты абсолютно голая стоишь напротив меня… Такое может привидится только от слабоумия.

— Я тебе не нравлюсь? — капризным голосом спросила Филика.

— Смеёшься? — Тартор дрожащей рукой поднёс горлышко фляги к губам и невнятно выругался: забыл, что мгновением ранее закрутил на ней крышечку.

— Тогда обними меня, пока ещё не потерял рассудок, — голос звучал мягко, но в нём легко читались нотки напряжённости.

Тартор не посмел ослушаться…

— Слушай, а может быть я уже и не болен? — спросил не так спутницу, как самого себя Тартор.

— Это мы вскоре и узнаем, — отрезала Филика. От той нежной и страстной девушки не осталось и следа.

— Я не понимаю, зачем нам это? — не унимался Тартор, подняв руку, запястье которой сжимал металлический обруч наручников. Второй обруч опоясывал запястье Филики.

— Чтоб не сбежал куда ненароком, — ответила девушка и дёрнула цепь.

— Вот так всегда, — весело заговорил Тартор, — только сблизишься с женщиной, так она на тебя тут же оковы набросит…

В ответ Филика дёрнула цепь ещё сильнее, от чего её «пленник» непристойно выругался. В бесформенной массе прохожих то и дело мелькали заинтересованные лица. Но этот интерес гас так же быстро, как и возникал: тонул в стремительном потоке спешки. Никому в Саре не было дела до других. Пассивный интерес, мимолётное любопытство — всё, на что были способны очерствевшие, эгоистичные и зазнавшиеся горожане Сара. По крайней мере, такое впечатление они навевали практически на каждого приезжего.

На стенах зданий и рекламных столбах висело много объявлений. Выполненных как красочно и с фантазией, так сухо и информативно. Но среди всего многообразия отчётливо выделялся один плакат, пришедшийся Тартору по душе, а от того и хорошо запомнившийся. Красавица с кроваво-красными волосами и диадемой из драгоценных камней бесстыдно смотрела прямо на прохожих. Пальчиком одной руки она прижималась к выкрашенным рубинового цвета губам, мол, никому не скажу, милый, а во второй держала рукоять инкрустированной рубинами плети. Хвост непомерно длинной плети стекал на пол и тут же устремлялся вверх, бесцеремонно обкручивая горло стоящей на коленях и распутно глядящей, опять же, на прохожих, девушки, голой по грудь (очень даже аппетитную и подтянутую грудь, как отметил наблюдательный Тартор). На кровавоволосой красавице было ослепительно белое платье с высоким срезом, обнажающим стройные ноги выше колен и лихим декольте, совсем не скрывающем, лучше сказать — выпячивающим сочную грудь (уж слишком аппетитную грудь, как отметил про себя наблюдательный Тартор). Невыносимо жаль, что полному обзору на грудь шикарной красавицы мешала рука, занесенная для призывающего к молчанию жеста. Обе девушки были босы, чего, как явствовало из их вызывающих взглядов, совсем не стеснялись. Внизу плаката краснела надпись стилизованными под старину буквами: «Кира — Красный Цветок Пустыни! Вместе с любимыми девочками…» Дальше шла дата, время и место действия.

«Жаль, — мысленно расстроился Тартор, — это будет завтра. Меня уже упрячут в дурку…»

Тартор был просто в восторге от плаката. А вот Филика — напротив. Каждый раз, когда её спутник застаивался у очередного объявления, она бесцеремонно толкала его в бок и тянула за цепь прочь. А сама при виде двух нарисованных красоток делала такой надменный вид, что сама Госпожа Надменность должна была рыдать от своей простоты. Хотя Тартору на миг показалось, что он уловил в этом виде что-то похожее на зависть…

Ближайшая станция воздушных вагонов располагалась в нескольких кварталах на север от «Незабываемой Радости». В причудливом пирамидальном сооружении из металла и бетона рубленым отростком выдавалась вперёд посадочная платформа. Механические подъёмники не работали, поэтому пришлось подниматься вверх по лестнице. Что тренированному наёмнику тысяча-другая крутых ступенек в тесной до неприличия компании вечно-спешащих куда-то мыслящих? Так, развлекательная прогулка…

У входа на платформу стоял прим в фиолетовом комбинезоне. За его спиной несли вахту двое люртов и один темнокожий человек. Все трое были одеты в кожаную броню, и у каждого на поясе висело по дубинке.

Любезно улыбающийся прим в фиолетовом комбинезоне принял от Филики плату за вход в тридцать копрей. Страшная обдираловка, конечно, но те трое вышибал за спиной прима одним своим видом отбивали желание спорить о цене. И правильно…

Нанизанный на стальные рельсовые прутья вагон, скрипя и лязгая металлом, остановился на платформе.

— Нет, нет, нет и раз пятьсот ещё нет! — протестовал Тартор, умоляюще глядя в полные решимости глаза Филики. — В этот железный гроб я ни за что в жизни не полезу! Давай наймём карету или ещё чего… Да пешком хоть пойдём — я согласен и на такое. Лишь бы не в этом механическом гиреновом отродье! Помутней у меня сейчас рассудок — всё равно не сяду.

— Тар, не будь ты таким трусом! — разозлилась Филика и потянула за цепь наручников. Но Тартор упёрся ногами и не сдвинулся с места. — Да что с тобой такое? У нас нет времени на другой транспорт. Смотри, сколько мыслящих из него выходят. И никто из них не побоялся прокатиться. А ты…

— Да мне плевать, — Тартор и вправду плюнул на пол, — если у них не хватает мозгов в головах — это их личные проблемы! Я хоть и слабоумный временами, но опасность всегда брюхом учую!

Филика открыла рот, чтобы что-то ответить, но тут же со всей силы дёрнула цепь. Потерявший на миг бдительность Тартор сделал несколько шагов — этого было вполне достаточно, чтобы попасть в струю спешащих к вагону мыслящих. Не успев сообразить, что произошло, Тартор оказался внутри вагона, зажатый между пухлым примом и старой как жизнь женщиной-драгом с неприятным запахом гнили и мяты изо рта. Рядом стояла Филика: несмотря на ужасную давку, её лицо излучало радость и торжество…

Привратники захлопнули двери. Гремя и свистя паровыми моторами, вагон тронулся с места.