Солдату было, вероятно, за пятьдесят; маленький, худой, с безбровым морщинистым лицом, он промок и с нескрываемой завистью и злостью смотрел на вагоны пассажирского поезда и людей, которые мелькали в окнах. Маленький окоченевший человечек с автоматом ненавидел его, Кирилюка, — это ясно можно было прочитать в его глазах, хотя он должен был принять Петра за немца.

Петро усмехнулся, опустил окно и высунул голову под дождь. Долой сомнения! В конце концов он хозяин жизни, у него есть то, что ценится здесь больше всего на свете и чего, конечно, не хватает надменному оберсту из соседнего купе. У Петра есть деньги, драгоценности, на нем прекрасный модный костюм, в кармане надежные документы, — он даже вправе позволить себе различные чудачества. Как ни странно, но именно то, что он, этот пассажир в дорогом костюме и белоснежной рубашке, вызывает своим поведением недоуменные взгляды соседей но вагону, придало Кирилюку больше уверенности. Чтобы окончательно развеять свои сомнения, он нарочно толкнул спесивого оберста, который с полотенцем на плече как раз направлялся в туалет. Тот было вздумал возмутиться подобной наглостью, но Кирилюк смерил его таким презрительным взглядом, что оберст неожиданно сам попросил извинения.

“Вот так и надо — расталкивать локтями”, — решил Петро. Еще немного он постоял в коридоре, потом решительно взялся за дверную ручку.

Его спутниками были двое военных с эмблемами танковых войск — толстяк майор средних лет и моложавый, но с седыми висками подполковник. Они как раз собирались обедать: майор аккуратно застелил белой салфеткой столик и разложил на нем бутерброды; подполковник откупоривал бутылки с пивом.

Майор даже не оглянулся на Петра, а подполков­ник бросил на него явно неприязненный взгляд. Кирилюк сделал вид, что не заметил этого, и достал свой саквояж. Вынул бутылку коньяку, нарезанную тонкими ломтями ветчину, круг ароматной украинской колбасы и предложил:

— Если не возражаете, господа, прошу распить эту бутылку. — Выдержал паузу. — Кстати, позвольте представиться — обер-лейтенант в отставке Герман Шпехт.

— С удовольствием! — расцвел в улыбке май­ор. — Это, — представил он седого, — оберстлeйтенант [13] Хауайс. Ваш покорный слуга — майор Кирстен.

Коньяк разлили по стаканам. Кирстен, смакуя, пил его маленькими глотками.

— Эликсир жизни, — вздохнул он и потянулся за ветчиной. — Вы, обер-лейтенант, давно сбросили мундир?

Петро указал на свою трость, стоявшую в углу, и состроил печальную гримасу.

— Шальная пуля под Харьковом. Хорошо еще, что ногу не ампутировали…

Подполковник посмотрел на него с любопытством и спросил:

— Все время на Восточном фронте?

— Даже под Москвой… Глаза майора округлились.

— Это правда, обер-лейтенант?

— Этим не шутят.

— Но ведь там был сущий ад!

Петро внимательно посмотрел на майора. Неужели провоцирует? По виду человек простой, но кто его знает?

— А война вообще не рай! — посмотрел на подполковника, как бы ища поддержки. — Русским посчастливилось: зима и мороз нам помешали.

— Если бы не это, — подтвердил подполковник, — наши танки давно были бы на Урале. Но и сейчас не так уж и скверно. Мы обойдем Москву с фланга и утопим большевиков в Волге.

— За Сталинград! — предложил майор, разливая коньяк.

— За Сталинград! — поддержал Петро, поднимая стакан. — За Сталинград! — повторил. И до боли зримо представил себе бои в городе, обгорелые дома и солдат в продымленных гимнастерках, которые до последних сил удерживают каждый рубеж.

— Генерал Паулюс, — сказал майор, отрезая большой кусок колбасы, — пообещал фюреру через месяц устроить в Сталинграде парад. А генерал слов на ветер не бросает.

“Ваш Паулюс — обыкновеннейший трепач”, — подумал Петро, но сердце у него сжалось…

— У вас такой вид, обер-лейтенант, точно вы яд проглотили, — сказал подполковник.

— Плохо пошло, — щелкнул Петро по стакану. — Разрешите глоток пива, майор.

Пиво было далеко не первосортное, но холодное. Петро пил его с удовольствием, ощущая, как с каждым глотком остывает его разгоряченная голова. “Меньше эмоций! — думал он. — С волками жить — по-волчьи выть…”

— Надеюсь, господа, — сказал весело, — что ваши боевые машины примут участие в сталинградском параде!

— Если не опоздаем, — буркнул подполковник сердито.

— Дело в том, что нас только сейчас перебрасывают на восток, — объяснил майор.

— По-моему, наш поезд идет в Берлин, а это кажется, на западе, — простодушно заметил Петро.

Майор рассмеялся:

— Путь на восток не такой уж прямой, обер-лей­тенант. Порою необходима соответствующая подготовка.

Петро понял — это квартирьеры. Готовили переезд какой-то танковой части. Интересно!..

Ответил небрежно:

— Что ж, выпьем за то, чтобы вы не опоздали. Каждый немец должен внести свой вклад в нашу великую борьбу! Для такого случая у меня найдется… — полез в саквояж, — настоящий французский.

— Неужели? — жадно протянул руку майор. — Вы чародей, обер-лейтенант!

— Каждый творит чудеса в меру своих возможностей…

— Финансовых… — добавил майор. — За наши успехи, обер-лейтенант!

— Вы мне нравитесь, — неожиданно сказал подполковник, который до этого молчал, занятый своим стаканом. — Я чувствую, вы — подлинный ариец!

Петро почтительно склонил голову.

— Для меня, герр оберстлeйтенант, — сказал торжественно, — большая честь услышать это из уст столь заслуженного человека.

— Далеко едете, обер-лейтенант? — включился в разговор майор.

— В Бреслау.

— Жаль… У нас в Берлине несколько свободных часов. Можно было бы…

— Глупости, Кирстен, — махнул рукой подполковник, — неужели вы полагаете, что всем интересно знакомиться с вашей супругой и, — подчеркнул, — дочерью?

— Так вы не в Берлин? — спросил Петро с безразличным видом.

— Нам предстоит еще целую ночь трястись в поезде, — пожаловался майор. — До Гавра…

— Проклятая страна, — буркнул подполковник. — Кто это выдумал, будто французы галантный народ? Обыкновеннейшие свиньи.

— Не забывайте о француженках, Хауайс, — заметил майор. — Пикантные, скажу вам, есть штучки…

— Все равно свиньи, — с пьяным упрямством повторил подполковник. — И это не только мое мнение, Кирстен. Я повторяю слова самого фон Ауэрштедта. Вы это понимаете?

— Раз это сказал наш корпусной генерал, то мне остается только поднять руки. Тем более что тут нет малейшего противоречия. Ведь, — майор повернулся к Петру, — самая красивая француженка в то же время свинья. Не так ли?

Петро подлил коньяку и сказал:

— Я никогда не был во Франции, господа. Но слышал о ней много хорошего.

— Не верьте, — хмуро оборвал его подполков­ник. — Ложь! Что Гавр, что Ростов…

— Не могу согласиться с мнением господина оберстлeйтенанта. Русские кусаются сильнее.

— Это у вас чисто субъективное, — засмеялся майор, похлопав Петра по ноге.

— Тем более что русских ждет тот же конец, что и французов! Мы их, — подполковник сжал кулак, — вот так!.. Перемахнем через Волгу — и капут России! Для наших танков не существует преград. Я верю, наш корпус первым окажется на заволжских просторах!

— Я хотел бы служить под командованием господина оберстлeйтенанта, — патетически произнес Кирилюк. Он понимал, что его собеседники пьяны и порция грубой лести не помешает.

— Вот если бы все офицеры вермахта были такие, как вы, обер-лейтенант, — ответил тот, весьма польщенный. — За ваше здоровье!

Майор уже храпел в углу. Кирилюк закурил и вышел из купе.

Бывает же так — жалеешь, что выбросил деньги на лотерейный билет, а он вдруг выигрывает, да еще какой куш! Наверно, Кирилюк родился в рубашке. Впрочем, что рубашка!.. Вспомнил, как отец, рассказывая про одного проныру, который всегда счастливо выпутывался из различных передряг, развел руками и воскликнул: “Нет, он не в рубашке родился, а в драповом пальто!” “Так можно и про меня сказать, — подумал Петро, улыбаясь. — Черт подери, еще один такой случай — и я стану фаталистом”.