Воплотив свои самозванные чаянья: заменив наскоро изготовленным суррогатом вытесненную с Южной Руси русскую культуру и повысив тем самым свой статус, — новоиспеченная «элита» ожидаемого благоденствия, тем не менее, не обрела, так как ей теперь приходится неусыпно заботиться об удержании доставшегося ей статуса.

Последнее достигается двумя способами. Во-первых, постоянными усилиями представить свой уровень и потенциал существеннее, чем он есть на самом деле. Во-вторых, попытками добиться ограничения информации извне, могущей упразднить результаты этих усилий и обнаружить культурное убожество и творческую несостоятельность новой «элиты». А потому наша «элита» в своей «культурной деятельности» вынужденно ограничена названными двумя направлениями. На решение перечисленных задач тратятся все усилия и все умственные ресурсы той, в сущности, секты, которая называет себя «украйинською творчою интэлыгэнциею». Созданный этой сектой «культурный плод» преподносится сегодня украинскому обществу под видом его национальной культуры.

Именно желание во что бы то ни стало повысить свой статус было главным мотивом, побудившим нашу политическую и, с позволения сказать, интеллектуальную, «элиту» в бурные перестроечные годы извлечь на свет Божий из пыльного ящика истории идеологию «украинского самостийничества», изготовленную, в основных своих чертах, чуть более ста лет назад в тогдашней австрийской Галиции. Речь идет об идеях, которые австрийское правительство, начиная примерно со второй половины ХІХ века, принялось настойчиво внушать своим русским подданным — предоставляя им возможность для развития лишь в качестве нерусского народа: народа, в культурном, политическом и во всех прочих смыслах, принципиально отдельного от русских, населяющих Северо-восточную Русь, и всячески культивирующего в себе эту отдельность.

Для подведения под эти правительственные пожелания надлежащего наукообразного обоснования и для оформления их в виде идеологии, способной «овладеть массами», нашлась кучка деятелей, чаянья которых оказались сходными с чаяньями австрийских властей.

Постепенно распространившаяся среди части русского населения Галиции идеология «украинства», позволила Австрии не только уменьшить для себя опасность москвофильских настроений русского населения (могущих перерасти в сепаратистские), но и самой претендовать на часть территории Российской империи, населенной такими же «украинцами», как и те, которых причислили к таковым в Австрии.

Созданная в Галиции идеология, оказалась эффективным оружием, востребованным и в годы первой мировой войны, когда деятели «украинства», подданные России, направили его в спину русской армии, воюющей с Австрией и Германией.

Это оружие, уже обагренное кровью множества жертв первой мировой и братоубийственной гражданской войн, было заботливо сохранено пришедшими к власти в России и правившими в ней более семидесяти лет коммунистами, и передано в руки тех, кто на исходе ХХ века предательски вонзил его в историческое сердце России, добившись затем ее расчленения.

Таким образом, именно невинная с виду «украинская идея» стала в итоге тем смертельным для России оружием, при помощи которого ее недруги получили возможность, духовно разделив русский народ, властвовать им.

Важнейшей составляющей «украинской идеи» служит специально сочиненный, отдельный от русского и намеренно на него непохожий, украинский книжный язык.

Украинский книжный язык был создан на основе простонародной «мовы» — которая является разговорной смесью («суржиком») русского и польского языков, возникшей в результате длительного польского владычества над южной частью Руси. Изготовлен он был нехитрым способом: «мову» оснастили фонетическим (как слышится — так и пишется) правописанием, применение которого было вызвано потребностью добиться кардинального отличия текста на новом, «украинском», языке от привычного русского текста. (Нетрудно, вообще убедиться, что если текст на любом языке, — русском, английском, французском… — передать при помощи фонетического правописания — то этот текст станет сам на себя непохож и будет казаться иностранным). Вдобавок были введены несколько новых букв, упразднены некоторые старые и т. д. — все делалось для того, чтобы свести, по возможности, к минимуму родственные черты между русским языком и новоиспеченным «украинским». В наше время на очереди уже следующие нововведения, вплоть до применения латиницы — однако, видимо, не все сразу…

Главная роль в создании украинского книжного языка принадлежит небольшой группе львовских деятелей, объединившихся во второй половине ХIХ века в «Наукове товариство ім. Т.Г. Шевченка». Основные же успехи в осуществлении этой затеи приходятся на время, когда упомянутое «Товариство» возглавлял М.С. Грушевский, проживавший во Львове с 1896 по 1914 годы в качестве цесарско-королевского профессора Львовского университета.

Трудно сказать, что именно побудило этих русских людей создавать для русского народа новый нерусский книжный язык: направленные на это дело ассигнования австрийского правительства и щедрая финансовая помощь от единомышленников из Малороссии, или притеснение австрийскими властями русского языка и культуры в их традиционном виде, или вполне бескорыстное чувство враждебности к русской культуре, зависти к великим ее достижениям, желание сделаться богами, которые, по словам Винниченко, «бралыся з ничого творыты цилый новый свит»… — а может, и то, и другое, и третье, — но за сравнительно короткий период поставленная задача была достигнута…

Созданный «Грушевским и К» украинский книжный язык, затем был благополучно обкатан на «Записках» “Наукового товариства ім. Т.Г. Шевченка”. «По «Запискам», — писал А. Царинный, — можно судить как наспех составленный искусственный «украинский» язык из года в год выравнивался, выправлялся, совершенствовался, пока не принял законченной формы особого языка типа славянского эсперанто или волапюка…».

После того, как вышло около 50 томов «Записок», Грушевский на одном из собраний общества (2 февраля 1900 года) заявил о том, что общество «сотворило українсько-руську науку в очах і понятиях ученого сьвіта».

Современники справедливо замечали, что даже при наличии 50 томов научных работ рапортовать о создании науки «несколько преждевременно». Тем более что «созданная наука» состояла, в основном, из сырого материала (т. е. издания исторических актов, памятников старинной литературы, образцов народных говоров), или из переводов на «українсько-руський» язык сочинений русских историков, или из пересказов и изложений трудов, изданных на русском языке…

Чтобы получить представление о том, какой путь прошел украинский книжный язык, прежде чем предстать во всей его сегодняшней красе, достаточно поинтересоваться, какой вид он имел изначально, на заре своего становления. Если заглянуть в произведения, вышедшие из-под пера Грушевского и его последователей на рубеже XIX и ХХ столетий, то можно легко убедиться в том, насколько разняться те языки, на которых вещали новоявленные украинские пророки и которые все они считали «украйинською мовою». Многие тогда не без основания указывали на то, что этот «язык» трудно признать единым: что можно лишь говорить об отдельных языках, принадлежащих отдельным литераторам, каждый из которых писал на свой лад. Единым было только нежелание всех этих деятелей писать по-русски.

Параллельно с возникновением нового языка возникали, как грибы после дождя, многочисленные теории, призванные доказать глубочайшую его древность и всяческую первичность в сравнении с тем же русским. Хотя, для того чтобы сделать вывод об особенностях его происхождения, незачем тревожить древность. Ведь процесс его создания и, особенно, массового внедрения, частично осуществлялся и на наших глазах, так что для уяснения его происхождения достаточно вспомнить наше еще недавнее прошлое. Кому, в самом деле, не памятны первые годы после провозглашения «нэзалэжности» — когда восторженные сторонники нового статуса Украины и просто досужие граждане несколько лет подряд вразнобой воспроизводили, изобретая на ходу и как Бог на душу положит, некую языковую смесь, главным достоинством которой считалось отличие от русского языка, — упражняясь и совершенствуясь в этом деле до тех пор, пока все не «забалакалы» на более-менее единообразной «мови». Да и сейчас украинское телевидение время от времени удивляет граждан каким-нибудь новым словом, доселе совершенно неведомым, даже для тех, кто всю жизнь разговаривал на украинском языке. Запускаемые в обиход слова, как правило, или вовсе отсутствуют в прежних украинских словарях, или заменяют собой прежние слова, присутствующие в этих словарях в неприемлемой с сегодняшней точки зрения форме — которая обличает их родство с языком русским.