Димка встряхнул головой, стараясь отогнать навязчивое виденье, но оно осталось на месте.

– Ну и как вам здешние обитатели, реализующие свою свободу общения и право голоса? – довольно приподняв подбородок, спросил Димона менеджер.

– Да ведь это же, блин, трёп! – удивлённо воскликнул Димка, – чё ж в нём хорошего-то?

– У нас здесь свободное общество, можно сказать, самое свободное общество, и ваше свободное мнение также имеет право существовать и быть уважаемым! – торжественно провозгласил Тофик.

– Подожди! – вдруг осенило Димона. – Это что ж, они так и будут болтать здесь вечно?

– Это их осознанный Главный Выбор, – подтвердил Тофик, – все находящиеся здесь сочли для себя самым ценным радость общения с единомышленниками, которой они не имели возможности наладиться в весьма несовершенно устроенной, – он бросил взгляд из под очков на молчаливого Вестника, – земной жизни. Только Терминал сделал их счастливыми. Навсегда. Впрочем, здесь только демонстрационный зал, те же, кто реально сделал свой Главный Выбор и скрепил его Актом Решения, переходят на другой уровень пространства и там наслаждаются плодами своего выбора во всей полноте.

– А туда заглянуть можно? – поинтересовался Димон.

– Ну... – замялся менеджер.

Димка посмотрел на Вестника. Тот молча кивнул, показал пальцем на уста и, развернув ладонь, продемонстрировал Димону пять пальцев. Димка, сообразив мгновенно, ответил Вестнику кивком и быстро проговорил в уме призыв из «пяти слов».

Менеджера передёрнуло. С едва скрываемой злостью он справился с судорогой и сквозь зубы пробормотал:

– Как эксклюзивный клиент вы имеете право посещения основного уровня Терминала. Вы точно этого хотите?

– Да, я хочу посмотреть эту самую вашу полноту счастья общения. И, может быть, там Марина...

– Нет её там, – проворчал Тофик, – но ваше желание я обязан исполнить. Смотрите!

Внезапно всё вокруг переменилось, исчезли идиллические картины непринуждённо общающихся собеседников, и перед глазами Димона открылась бесконечная серая пустыня, сплошь затянутая серым сумрачным туманом. В этом тусклом туманном полумраке бродили, натыкаясь друг на друга, миллионы, если не миллиарды, людей, что-то невнятно бормочущих на ходу и вновь продолжающих своё непрерывное брожение и бормотание.

Димка сделал шаг вперёд и тотчас же кто-то из обитателей этой пустыни уткнулся в него. Димон присмотрелся к нему. Человек выглядел безнадёжно усталым, измождённым и опустошённым. В его тусклых застывших глазах была неизбывная тоска. Он посмотрел на Димона.

– Парень! Ты француз? Ты не из второго кавалерийского корпуса генерала Жовэ?

– Нет! Я русский!

– А! Всё равно! Никак не найду никого из своих, никого из знакомых, никого из тех, кто знал бы меня, или хоть захотел бы меня выслушать! Всем здесь не до кого, каждый ищет кого-нибудь, кому он будет не безразличен, и не находит. Каждый хочет сказать своё и не хочет никого слушать! Я вижу, ты не здешний, ты не поймёшь меня...

И он, отвернувшись от Димона, вновь смешался с туманом.

– Ничего себе, блин, счастье общения! – Димон вопросительно посмотрел на поёживающегося менеджера.

– Им дана возможность свободно общаться, – пожал плечами Тофик, – но они сами не могут использовать её, потому что они в своей земной жизни слушали только самих себя и в обществе других людей искали лишь слушателей. А перейдя оттуда сюда, измениться уже невозможно. Вот они и не слышат друг друга! Ведь общение подразумевает не только желание говорить самому, но и желание слышать и понимать других!

– Пошли отсюда! – вырвалось у Димона.

Они вновь оказались на дорожке с пылающими стрелками.

– «Сектор Критического анализа»! – торжественно провозгласил приободрившийся менеджер. – И свободы распространения информации!

Димон осмотрелся вокруг себя. Повсюду кипела какая-то актвная непрекращающаяся деятельность, подобно броуновскому движению молекул, по всему пространству перемещались люди, то соединяясь в пары или группы, то снова расходясь и снова создавая новые кратковременные соединения. Среди этого волнующегося людского океана частыми островками возникали небольшие зоны затишья самого разнообразного вида.

Вот перед взором Димона возникла комната со сводчатым потолком, в которой некто черняво-плешиво-редкобородый, облачённый в длинные черные одежды, с увлечением строчил на куске пергамена: «Довожу до сведения Вашего Высокопреосвященства, что настоятель Н-ской церкви...»

Другой «островок» представлял собой ярко освящённый зал, набитый народом, где с высоты увенчанной советским гербом трибуны маленький кудрявый человечек в очках крикливо гнусавил: «Таким, как поэтесса Ахматова, нет места в среде передовой творческой интеллигенции! Она своими стихами порочит...»

Третий выглядел как городская площадь, на которой толпа одетых в средневековые одежды людей кричала в адрес сжавшейся у стены здания и низко пригнувшей голову женщины: «Ханна – ведьма! Ханна – колдунья! Ханна сглазила наших детей! Ханна наводит порчу на наши поля...»

Следующий «остров», очевидно, являлся какой-то редакцией, так как там за множеством компьютеров сидели разновозрастные мужчины и женщины и лихорадочно колотили по клавишам. Димон взглянул на экран ближайего «компа», там набиралось: «Всем известная Ксюша вчера вновь продемонстрировала свой целлюлит...»

На другом экране было: «Очевидно, певец Б. всё-таки страдает не только хроническим алкоголизмом, но и...»

Следующий экран горел ироничным: «Конечно, нахапав такое количество народных денег, олигарх С. может просаживать в казино за один вечер...»

А в кишащей между «островов» людской массе со всех сторон раздавалось: «Представляешь! Этот мерзавец Джо сказал мне..», «Вы слышали! Какие гадкие устрицы подавали у Maksima...», «Аи Бао опять застукал свою жену с разносчиком воды...», «Я всегда утверждал, что такой урод, как Махмуд, не сможет...», «Это всё попы и монашки охмуряют простых тружеников...», «Таки что вы подумали? Изя никогда не взглянет на эту кривую Броху...», «Хуссейн угрожает всему цивилизованному миру своим бактериологическим оружием...», «Да эта шлюха Сагалаки разве сумеет красиво накрасить волосы...», «Мистер и мисисс Винер наверняка разочаруются в своей новой экономке, так как...», «Это, должно быть, сам Дхарка украл шкуры у своей тёщи...», «Витюха, козлище, провонял своей анашой всю мою БМВ-шку...»

Димка, не выдержав, плюнул и вопросительно посмотрел на Тофика.

– Слушай, Тофик! Это что за канализация, в которую мы попали? Здесь что, кайф ловят, пичкая друг друга дерьмом?

– Что вы, что вы! Просто здесь каждый имеет право свободно высказывать свои замечания любой степени критичности, свободно распространять их в здешнем информационном пространстве, свободно создавать собственные версии интересующих его событий, пусть даже основанные на непроверенной или заведомо неточной информации. Это и есть высшее достижение свободы слова! – восхищённо продекламировал менеджер.

– Это, типа, свобода врать, клеветать и сплетничать? Ну её на фиг, такую свободу! – выругался Димон. – А что же происходит с теми, кто сделал выбор остаться здесь и перешёл на основной уровень?

– Хотите увидеть?

– Хочу!

– Смотрите!

Димка едва не задохнулся от ударившего по обонянию ядовито-кислотного удушливого газа, которым было наполнено всё пространство, напоминающее бесконечную пропасть каньона, дно которого было усеяно сидящими, лежащими, ползающими на четвереньках, бродящими, словно поражёнными слепотой, людьми. Их стоны сливались в один непрерывный истошно-тоскливый гул.

– Это чёй-то с ними там, что за отравой они дышат? – сам стараясь не дышать, прошептал Димон.

– Концентратом злобы, стимулирующей в людях потребность лгать, клеветать и осуждать других людей, – пояснил Димке стоящий рядом с ним Вестник. – Когда человек в земной жизни принимает помысел осудить кого-либо и соглашается с этим помыслом, в защите его души появляется брешь, через которую он из этого места начинает подсасывать слабенькую струйку этой субстанции, которая начинает как-бы жечь душу изнутри, вызывая в ней потребность излить это зло наружу в какой-нибудь форме – лжи, клеветы, оскорблений. И чем чаще человек реализует это желание, тем больше расширяется брешь и тем сильнее наполняется его душа вот этим веществом. Соответственно и потребность в выплёскивании его из себя возрастает всё более. А попав сюда, люди окунаются в разъедающую злобу во всей её силе, причём теперь уже полностью лишенные всякой защиты. Что они там испытывают, ты видишь сам.